не только из сельских районов, но даже из самого Чарльстона. А так как эти люди хорошо знают местность, можно сказать…
Мойра, сверкая глазами, снова наполнила его чашку из приплюснутого серого чайника.
— Выходит, черные пошли против своих хозяев и поэтому город пал? Вот и прекрасно!
— Миссис О’Мира! — воскликнула мисс Крэбб. — Вы ведь не всерьез!
— Еще как, черт возьми, — отчеканила Мойра, шмякнув чайник обратно на стол с такой силой, что содержимое расплескалось по скатерти. — Вы бы сказали то же самое, если б побывали в шкуре раба. Смерть господам, как по мне!
Амаранта нервно хихикнула и зашлась в притворном кашле, спрятав лицо в носовой платок.
— Что ж, полагаю, лорд Корнуоллис и его солдаты тоже приложили руку к капитуляции, — сказал Уильям, с трудом сохраняя самообладание. — Он повел свои войска по суше, в то время как сэр Генри брал прибрежные острова и осаждал город с помощью пушек и окопов. Пока длилась осада, в середине апреля сэр Генри послал двух офицеров занять местечко под названием Монкс-Корнер. Банастра Тарлетона — я с ним знаком, очень целеустремленный офицер — и Патрика Фергюсона…
— Ты знаком с Баном Тарлетоном? — удивилась Амаранта. — Я тоже его знаю. Как забавно!.. Надеюсь, он не ранен?
— Нет, насколько мне известно, — в свою очередь удивился Уильям. Он не без оснований полагал, что прошибить Тарлетона можно только пушечным ядром с близкого расстояния; у них произошла небольшая стычка — из-за Джейн, — и это воспоминание возродило в нем бурю непрошеных чувств. Уильям проглотил чай и кашлянул. — А вот о Фергюсоне я слышу впервые. Ты его знаешь?
Он предположил, что такое возможно. До того как стать предателем, Бен служил майором в британской армии, а его батальон, насколько знал Уильям, все еще был с Клинтоном.
Амаранта слегка пожала плечами.
— Я видела майора Фергюсона только раз. Маленький бледный шотландец с покалеченной рукой и большими прозрачными глазами. Правда, весьма напористый.
— Могу представить. Сэр Генри послал его собирать лоялистов для ополчения, и, как я понимаю, он неплохо справился. Его лоялисты вместе с войсками майора Тарлетона заняли Монкс-Корнер, тем самым отрезав американцам основной путь отступления. А потом…
И он рассказал им все, что услышал, демонстрируя передвижения армии Клинтона при помощи пустых тарелок, залитых блюдец и дорожек сахара, перца и соли, сотворив полнейший беспорядок на столе.
— Вот так позавчера пал Чарльстон, — закончил Уильям слегка охрипшим голосом. — За три недели до этого Линкольн предлагал сдать город, если его людям позволят уйти целыми и невредимыми. Однако Клинтон понимал, что у него более выигрышная позиция, и продолжал бомбардировку, пока Линкольн наконец безоговорочно не сдался. Я слышал, пять тысяч человек взято в плен. Целая армия. Есть еще чай, Мойра?
— Есть. — Она тяжело поднялась. — Но на твоем месте, сынок, я откупорила бы старый добрый бренди. Славная победа того заслуживает, как по мне.
Это мнение было встречено всеобщим одобрением, и к тому времени, когда лорд Джон далеко за полночь вернулся домой, чистых стаканов уже не осталось, а в последней бутылке бренди плескался на самом донышке.
Оглядев беспорядок в своей гостиной, лорд Джон пожал плечами, сел и осушил поднятую бутылку.
— Как дела, папа?
Уильям еще не ложился. Отпустив женщин по спальням, он сидел у огня и размышлял. Конечно, он разделял общее воодушевление от победы, но также завидовал людям, которые ее одержали.
Уильяму не хватало духа товарищества, царившего в армии, однако не меньше он скучал и по общей цели, в которой каждому отводилась своя роль, и по людям, которые от него зависели. Конечно, в армии существовали и многочисленные ограничения — по сравнению с ними теперешняя жизнь, напротив, казалась ему бесформенной и лишенной… чего-то. Всего.
— Я в порядке, Уилли, — ласково сказал отец. Видно было, что он сильно устал и не расклеился окончательно только благодаря мундиру, но явно пребывал в хорошем настроении. — Расскажу все завтра.
— Да, конечно. — Уильям встал.
Отец тоже подобрал ноги, но замешкался, словно не зная, что делать дальше. Улыбнувшись, Уильям помог ему подняться с кресла и немного поддержал под руку, чтобы убедиться, что тот твердо стоит на ногах. Он почувствовал надежное тепло отцовского тела, уловил запах мужчины, солдата, пота и стали, красной шерсти и кожи.
— Ты спрашивал, рассматриваю ли я возможность вернуться на службу, — вдруг произнес Уильям неожиданно для самого себя.
— Да. — Лорд Джон слегка покачивался — очевидно, глоток только что выпитого бренди был лишь каплей в море, — но взор его покрасневших глаз оставался ясным, и он встретил взгляд Уильяма с насмешливым одобрением. — Однако ты должен быть уверен.
— Знаю, — сказал Уильям. — Я говорю гипотетически.
— Сейчас самое время присоединиться, — рассудительно заметил отец. — Если хочешь успеть до того, как закончится все веселье. По мнению Корнуоллиса, американцы не продержатся еще одну зиму. Имей это в виду.
— Хорошо, — улыбнулся Уильям. Захмелев ненамного меньше отца, он испытывал теплую благосклонность к армии, Англии и даже милорду Корнуоллису, хотя обычно считал этого джентльмена невообразимым занудой. — Спокойной ночи, папа.
— Спокойной ночи, Уилли.
* * *
Как правило, начало битвы имеет более четкую границу, чем окончание, и хотя для Чарльстона все завершилось официальной и безоговорочной капитуляцией, ее последствия, по обыкновению, были долгоиграющими, сложными и запутанными.
Поток депеш не иссяк, хотя восторги значительно поутихли, уступив место тягостному однообразию. Большую часть гарнизона Саванны действительно сняли и отправили на север — не для участия в славной битве, а для охраны пленных и сопровождения их в плавучие тюрьмы или другие малоприятные обиталища.
— По крайней мере, после нашей осады Линкольн отвел свою армию, — заметил Уильям отцу и дяде. — Я имею в виду, меньше возни.
— Да, отвел — на север, чтобы Корнуоллис мог взять их в мешок, — раздраженно бросил дядя Хэл.
Уильям провел большую часть жизни среди военных и знал, что дядины желчность и недовольство вызваны ядовитым, медленно разъедающим напряжением, не нашедшим выхода в битве.
— Во всяком случае, Бена там не было, — добавил дядя таким тоном, что папа внимательно посмотрел на него. — Избавил меня от необходимости стрелять в него самому, чтобы его не повесили.
Один уголок его рта дернулся в явной попытке придать словам шутливую интонацию, в которую ни брат, ни племянник не поверили.
Приглушенный вздох заставил всех троих обернуться: у двери стояла Амаранта в ситцевом жакете и соломенной шляпе, очевидно вернувшаяся с прогулки. Она прижала руку к губам, то ли чтобы не сказать того, что собиралась, то ли сдерживая рвоту, подумал Уильям. Кузина побелела, словно одна из