Когда я рассказывал о происшествии буркинийцам, в их советах я различал насмешливые слова песенки: «Младенец — это европеец: он слишком хрупок, слишком нежен, ему царапина страшна».
Вскоре на встрече с активистами буркинийского Общества дружбы с советским народом ко мне подошел старый знакомый Закария Уэдраого.
— Слышал,— произнес он, улыбаясь,— о твоем крещении. Наперед советую иметь черный камень. Его можно купить в Пабре.
...Километрах в двадцати от Уагу у дороги я приметил зеленеющую рощу — редкость в сухой сезон. За ней, как и объяснил мне Закария,— дорожный указатель: «Ботанический сад».
Мне советовали найти человека по имени Сезар Фернандес де ла Прадилья. Он испанец, худощавый, лет шестидесяти. Нашел я его в аптеке, отгороженной от рабочего кабинета занавеской.
Вот уже пятнадцать лет Прадилья работает над обобщением опыта народных врачевателей. На полке рядом с его письменным столом — многочисленные тома медицинских энциклопедий и справочников.
— В Советском Союзе,— говорит он,— бережно относятся к народной медицине и развивают ее традиции. По моему убеждению, химические лекарства никогда полностью не заменят природных.
Разговор перешел к предмету, интересующему меня. Дон Сезар достает из стола картонную коробочку, высыпает из нее на стекло несколько целлофановых пакетиков. В каждом из них — черные блинообразные камни:
— Такой камень — универсальное средство против укусов всевозможных ядовитых насекомых. После укуса надо надавить на ранку, чтобы показалась кровь, и приложить к ней камень. Он будто приклеивается к месту укуса и сам отпадает, когда весь яд адсорбируется. В некоторых случаях боль постепенно исчезает, а в других, наоборот, усиливается. Это работает камень, высасывающий яд. После процедуры камень надо положить на полчаса в теплую воду. Когда он перестанет выделять пузырьки, опустите его на два часа в молоко. Потом промойте и высушите. Им можно пользоваться вечно. Впрочем, старайтесь не прибегать к его помощи. Будьте осторожны, особенно в сухой сезон.
С тех пор «черный камень» всегда при мне. Он мне пока помогает, став моим талисманом, хотя я помню слова дона Сезара:
— Знания африканцев нужно собирать, отделять зерно истины от шелухи магии и систематизировать.
Уагадугу — Москва
Сергей Кондаков, корр. ТАСС в Буркина Фасо — специально для «Вокруг света»
Восход над морем гранитов
Близость пустыни первым уловил Владыкин. Не по карте. И даже не по легкому, но уже ощутимому дыханию осенней Гоби, а по искореженному ветрами карагачу, низкорослому кустарнику, каким-то чудом державшемуся за темно-серую щебенку. — Скоро, ребята, скоро! — И бородатое лицо нашего начальника отряда, наверное, впервые за трое суток пути прояснилось.
И вот уже исчезли клочковатые островки позванивающей на ветру сухой травы, пропали даже любопытные зверьки тарбаганы — живые верстовые столбики. Тут уж невольно вспомнишь откровения путешественников прошлого, отзывавшихся о Гоби как о пустынном однообразии, которое производит гнетущее впечатление. Но тем не менее эта безрадостная взору земля с древности притягивала исследователей. И самым пытливым пустыня открывала места, завораживающие своей необычностью.
Здесь встречаются и причудливые скалы, и ущелья, на отвесных стенах которых разместились чуть ли не целые картинные галереи, созданные рукой древнего человека; здесь обитают редчайшие в мире животные, и уж совсем неожиданно возникают оазисы под раскидистыми деревьями — хайлясами, несмотря на иссушающую летнюю жару и жестокие зимние холода.
Но вот Владыкина пустыня поразила гранитами, ради которых он приезжает в Гоби уже не первый год. Однажды — дело было в Иркутске (Николай работает в Институте геохимии Сибирского отделения Академии наук СССР),— когда разговор зашел о Гоби, Владыкин и рассказал, как неподалеку от сомона Хан-Богдо Южногобийского аймака он обнаружил место, где природа словно нарочно вынесла на поверхность целое скопление разнообразных гранитов. Здесь Николай и нашел невзрачный на вид коричневатый тяжелый камень, оказавшийся кальциевым цирконо-силикатом — неизвестным доселе науке химическим соединением в природе.
— Но если его отполировать,— с улыбкой заметил тогда Владыкин,— он очень красив,— и, чуть помолчав, с уверенностью добавил: — Это Море гранитов — настоящий полигон для геохимика-исследователя...
Наша земля, прослушанная приборами, рассмотренная из космоса, исхоженная, казалось бы, вдоль и поперек геологами, стала скуповатой на такие подарки. Новые минералы чаще открывают в лаборатории, да и то, как утверждают геохимики, из куска породы удается выделить мизерную долю новых соединений. Вот почему находка минерала-самородка стала крупной удачей молодого советского ученого Николая Владыкина. Эта его работа была отмечена премией Монгольского ревсомола. Но когда я попросил Владыкина рассказать поподробней о том месте, где он обнаружил свой минерал, Николай с усмешкой заметил:
— Увидеть, прочувствовать настоящую Гоби лучше самому...
Так я оказался участником экспедиции.
В пустыне наш путь проходил по так называемому «висячему» маршруту, то есть не имеющему каких-то определенных промежуточных опорных баз. За рулем машины с эмблемой советско-монгольской экспедиции — Виктор Морозов. Он шофер хотя и опытный, но и пустыня, как говорят монголы, имеет сто дорог! вполне можно сбиться с пути, застрять из-за нехватки бензина. Вскоре мы смогли по достоинству оценить деловую медлительность Владыкина перед отправкой из базового лагеря. Бочки с горючим были надежно закреплены в кузове, а в бидонах плескался неприкосновенный запас питьевой воды. Даже от сознания того, что она есть (пока хватало воды в канистрах), пить хотелось меньше...
К вечеру четвертого дня Владыкин сообщил нам, что две трети пути к Морю гранитов, до Хан-Богдо, пройдены. Лагерь разбили возле Марсианского кратера. Так мы окрестили это место. Справа — красноватая скала, слева — ущелье. Но первый колышек для крепления палатки Владыкин лихо вбил чуть ли не на самом краю уступа. Я живо представил себе, как вываливаюсь темной ночью из спального мешка и лечу в пропасть.
— Послушай,— пробую его уговорить,— всего в нескольких метрах отсюда прекрасная ровная площадка...
— Не возникать,— с напускной серьезностью прерывает меня Николай и с улыбкой добавляет:— Ты бы получше взглянул на свое безопасное место.
Владыкин был прав — мой бивачный вариант оказался куда опаснее: внизу угрожающе торчали острыми краями красноватые глыбы. А я еще раз убедился, что ему не зря доверили руководить экспедицией.
Распорядившись насчет ужина — «Есть будем тушенку с гречкой и запивать кумысом»,— Николай одернул свою мешковатую робу с нарукавным ромбиком «Мингео», вскинул на плечо молоток размером с добрую кувалду и стал спускаться в ущелье. Степенный, даже медлительный в Иркутске, здесь, в пустыне, Владыкин просто преобразился. Никто не мог так быстро, как Николай, разжечь на гобийском ветру паяльную лампу и приспособить ее для походной печки. Или сварить украинский борщ, заправив его, как положено, старым салом. Он словно чувствовал приближение дождя и, нырнув в чрево «динозавра» — так мы назвали наш ГАЗ-66,— заблаговременно вытаскивал мешок с полиэтиленовой пленкой...
В своих «Гобийских заметках» замечательный писатель и ученый Иван Ефремов — он был в этих краях руководителем трех экспедиций — точно определил одно из главных достоинств пустыни: «Земля как бы сама выставляла свои недра напоказ внимательному глазу ученого...»
В последующие дни я часто невольно вспоминал эти слова. Нам встречались и россыпи агатов — нежно-розовых, пурпурных, лиловых; и редчайшей красоты яшма с желтыми, красными, голубыми вкраплениями, иногда складывающимися в причудливый рисунок. Проходили мы и долиной с остатками окаменелых болотных кипарисов — пни торчали в три-четыре обхвата.
Владыкин собирал камни, внешне ничем не примечательные, а называл их необычными. Когда же я начинал допытываться, чем поразил его тот или иной экземпляр, Николай неизменно отвечал: «Так я ж, братцы, смотрю на него другими глазами. Стихи прозой не перескажешь!» И снова склонялся над каким-нибудь невзрачным осколком, потом вытаскивал полотняный, сшитый из лоскутков мешочек — их у него было несметное количество,— прятал туда свою находку и туго завязывал его тесемкой. Но каждый из собранных Владыкиным камней мог впоследствии оказаться и открытием, как уже случалось дважды.