Шрифт:
Интервал:
Закладка:
18 мая 1926
Лето[178]
Сразу вспыхивая, гаснет сразуВ темноте огонь изподкопытный —Пушкин бросил громовую фразу:«Мы ленивы и нелюбопытны…»
Искры звякнули, одна-другая,И истаяли в подземной тяге,А во тьму уставилась, мигая,Голова вскочившего бродяги.
Звон копыт пройдет и перестанет,Путник ляжет и тоску отгонит,Померещилось, а ни черта нет,В чистом вольном поле никого нет.
Спи, ленивый, спи, нелюбопытныйСоотечественник и приятель, —Пусть выносит приговор обидныйТрижды обожаемый писатель. —
Ведь бывает: люди, как тюлени,Тяжелеют летними ночами,Пребывают вечером в томленьи,Днем изнемогают под лучами…
Минул полдень, поспевает жатва,Ни над чем не хочется трудиться,Время переваливает за два,Солнце парит и парит, как птица,
Пилочками трудятся цикады,Дремлют лесопилы-лежебоки,И лежат собаки аки гады,Распростертые на солнцепеке.
19 мая 1926
Путь[179]
Путь и путь и путьбез конца…О ночная жутьбубенца,Топот по путямот копыт,Волк-от по пятам,следопыт!Полевая пыльулеглась —Ямщикова быль,с козел слазь!Русь уже не та —поезда!Ни тебе кнута,ни хвоста.Поезда в путина мази,Только знай гуди —тормози!Я на койке спал —не слыхал —Много тысяч шпалотмахал.Ночью за окномголоса —Путь охвачен сномполчаса,Где-то крик — «беги,с кипятком!»,Да внизу шаги,с молотком…А потом опять —толкотня,— Можно снова спатьдо полдня. —Буфера впереди назад,И в окно плыветпалисад, —Водокачка, дом,огородСонным чередом —и вперед!От версты наш путьдо версты,Тошнота и мутьот езды.Если волки насне страшат,Злые сны сейчассторожат:Может быть, за тьмойуж давноБедный поезд мойждет бревно,Или гладкий стыкпилит вор,Или мрак настигсемафор…Мутный сон и дрожьи гудок —И стремится рожьна восток,И томится путьбез концаЗа ночную жутьбубенца…
29 мая 1926
Пятистопные хореи[180]
В школе молодой преподавательСтрого обучал меня наукам.Минуло, как сон, десятилетье,Я подрос, и встретились мы вновь.Мог ли я когда-нибудь подумать,Что мы встретимся как с равным равный,Что по очереди, что одну и ту жеЖенщину мы будем целовать?Часто я слыхал: — чего, чего неСделает причудливое время —Взрослого ли дети перегонят,Юношу ль старик переживет, —Но из всех случающихся с намиПутаницы и противоречийДля меня ничто так не отрадно,Мне ничто не любопытно так,Как невольное сопоставленье,Как выравнивание неравных,Из которых одному кончать не время,А другому время начинать! —Ведь одну мы женщину целуем,Как одну столицу белой ночью,Мирно встретившиеся, целуютУтренний и сумеречный свет.
15 сентября 1926
Эмигрант[181]
О, как я их жалел, как было странноМне думать, что они идут назадИ не остались в бухте необманной,Что Дон-Жуан не встретил Донны Анны,Что гор алмазных не нашел СиндбадИ Вечный Жид несчастней во сто крат.
Н. Гумилев
Петр, Петр, ты мой император!Ты явился мне в синем сукнеОпьяненного боем пиратаНа пробитом тобою окне.
Ты явился, и, славою грезяИ могуществом греясь твоим,Я участвовал в царственном рейсеИз Дамаска в Иерусалим,
Ты обрек меня тяжким заботамИ тревоге, вовек огневой,И отправил командовать ботомЗа далекой холодной Невой.
Ты дарил меня хлебом и чином,Я рядился в покорство слуги,Но шипел пред тобой, трехаршинным,Как змея из-под конской ноги.
Жег мне очи твой взор василиска,Ты глушил меня стуком сапог,Я не мог тебя вытерпеть близко,Полузверь, получерт, полубог!
Но приблизился час незаконный —Прогремела измены труба,И сорвали царевы погоныВероломные руки раба. —
Я бежал на украденном судне,Я бежал от родимых оков,Чтоб начать бесприютные будниДвух томительно долгих веков.
Да, не год и не десять, а двести,Двести лет я блуждал по морям,Избегая губительной местиИ служа иноземным царям.
Флаги Запада, Юга, ВостокаПротив пестрого флага ПетраЯ взносил на вершину флагштокаИ кричал не по-русски «ура».
Я с Косцюшкой мутил под Варшавой,С Бонапартом Кутузова гнал,Под Цусимой к японцам шершавыйРжавый бот мой присоединял —
Мне ничто не давало отрады,Я терзался при мысли о том,Что нельзя мне у Невской оградыПотягаться с Петровым гнездом.
Лишь мечта — но куда ее денешь,Если вдруг моряки говорят,Что какой-то вельможа ЮденичВызывается взять Петроград?
Ну, конечно, конечно, конечно, —Где же быть мне еще, как не там? —Как влюбленный к фате подвенечной,Приближаюсь к туманным фортам…
Где же знамя Российской державы?Где веселого шкипера флаг?Кто-то новый, на вид моложавый,С красным флагом подъемлет кулак.
Успокоился деспот беспутный,Но наследников дал легионИ для каждого силою чуднойПовелительный выстроил трон.
Я смирился — вернулся обратноИ мечом пренебрег для пера,Чтоб в заморской печати бесплатноСлавит оборотня-Петра.
Над Невой выбивают куранты,Над кремлевским гремят кирпичом,Чтоб заснуть не могли эмигранты,Чтоб забыть не могли ни о чем…
Император, божественный Петр!Миллионный свой гнев утаи —Вот выходят на жалобный смотрНепокорные слуги твои…
Бездноликий властитель московский!Помоги же мой выкупить крест,Чтобы Красин иль тот РаковскийРазрешили мне визу на въезд!
А тогда меня примет ЧичеринИ прочтет эстафету мою,Что Мазепа католикам веренИ что Карла убили в бою.
8 октября 1926
Нева[182]
Медлительно и вдохновенноПульсируя в коже торцовой,Нева, как священная вена,Наполнена кровью свинцовой.
Невзрачные в теле линялом,Невинные синие жилыПо каменным Невским каналамРазносят сердечные силы.
Но город, привычный к морозам,Простудных не ведая зудов,Страдает жестоким неврозомИ острым склерозом сосудов;
По городу каждую осеньГрядёт от застав и рогаток,Швыряет несчастного оземь,Хватает за горло припадок;
Хрипят от закупорки вены,И жалобно хлопает клапан,Гневясь на устой сокровенный,Где уровень в камень вцарапан.
И, стиснута пробкой заречной,Как рельсы на дебаркадере,Венозная бьётся со встречной,С пылающей кровью артерий.
Лейб-медик, гидрограф смятенный,Термометры с долями метраСпускает под мокрые стеныИ цифрами щёлкает щедро.
И каждая новая мерка,В жару залитая Невою,С беспомощного кронверкаСрывается чёткой пальбою.
«Увы, опускаются руки, —Лейб-медик смущённо лепечет, —Вся сила врачебной наукиВ гаданья на чёт и на нечет…
Я мог вам помочь предсказаньем,Но где я достану хирурга,Чтоб вылечить кровопусканьемТяжёлый недуг Петербурга?»
9 ноября 1926