Достаточно. Он не произнес этого вслух, но прижал волосы Беллы к подлокотнику, заставляя замолчать, запнувшись на полуслове. Вот так, дорогая. Полное подчинение. Полнейшее понимание. Это он в ней ценил. Но в последнее время она стала задавать слишком много вопросов. Рука Темного Лорда инстинктивно потянулась к палочке — наказание должно было последовать незамедлительно, но что-то его остановило. Ее слова заставили его задуматься, он ослабил хватку, позволяя Беллатрисе опустить голову. Нечего и некому доказывать. Это абсолютная правда. Их (его!) безоговорочная победа — тоже абсолютная правда. И только девчонка все портила. Иногда он тоже думал, что, возможно, все же стоило найти способ избавиться от грязнокровки вместо того, чтобы концентрироваться на ней и ее сознании и умениях. Но почему-то медлил. «К чему спешить?» — говорил внутренний голос. Она сумела заинтересовать его, и он не мог бы (а возможно, просто не желал) объяснить себе, чем именно. Возможно, нетривиальностью мышления, интересными суждениями, цепкостью мысли, сообразительностью, даже вопросами, которые задавала… Кроме того, играло роль и неожиданное открытие, которое он сделал для себя совершенно некстати: она, в отличие от Поттера, совершенно не раздражала его своими мыслями и эмоциями! Лорд Волдеморт чувствовал их постоянно — фоном, который, при желании, можно было заглушить, но желания, как ни парадоксально, не возникало. И самой приятной из грязнокровкиных эмоций был этот страх с неизвестно откуда взявшимися нотками заинтересованности, он терпко разливался по его организму, как дорогое вино. Его хотелось смаковать, наслаждаться им. Связь… Эта связь ни капли не раздражала. С Поттером не было ничего подобного. Возможно, дело было в его безрассудстве и тупости. А может, в том, что Грейнджер — девчонка, а их эмоции, как она верно подметила, всегда значительно ощутимее. У него постепенно складывался относительно нее грандиозный план, но все было слишком зыбко. Девчонка оказалась сложнее, чем он думал, и никак не хотела поддаваться никакому влиянию. Почти никакому. Но, так или иначе… Время еще есть. Нужно только вернуть ее, и Темный Лорд обязательно позаботится об этом. Будет очень забавно наблюдать, как часть его души разрушит ее благородное и героическое гриффиндорское «я»… Время есть, он подумает об этом позже.
— Запомни, Белла. Эта тема отныне под запретом, — свистяще произнес он.
Время еще есть. И он будет использовать его с умом. Уже использует.
***
Вдох. Выдох. Вдох. Он проснулся слишком резко, и разбудила его, разумеется, кто бы сомневался, грязнокровка. Снова. Драко уже готов был вскочить, раздраженный, и начать расталкивать ее, но понял, что крупно облажался: он вообще не должен был спать. Сам не знал, как это его сморило; видимо, дал о себе знать полный стрессов и страхов день, совершенно выбивший его из колеи. Было немного душно, огонь ярко пылал в камине, и Драко, махнув палочкой, слегка уменьшил его. Он привстал, с тихим хрустом размял шею (как же не хватает любимой кровати!) и опять вздрогнул: Грейнджер снова стонала, да так, что мурашки поползли по разгоряченной коже. Драко уже во второй раз стал свидетелем грязнокровкиных метаний, и если вчера был напуган до чертиков, то теперь видел перед собой (а главное — ощущал внутри) нечто странное. Вчера… вчера она говорила во сне. Говорила много и неразборчиво, но самое главное и жуткое, что довелось ему услышать, — это слетевшее с ее губ обращение, знакомое ему уже давно, и так противоестественно звучавшее в устах Грейнджер.
«Мой лорд».
Драко подумал было, что ему послышалось, но она повторила — шепот, растекшийся по его венам, а потом снова ее протяжный стон.
«Мой лорд».
Драко сжал зубы. Это было вчера. И этот образ Грейнджер он теперь вряд ли когда-нибудь сможет выкинуть из головы.
Малфой не стал ей рассказывать, сам не знал, почему. А сейчас он вдруг поймал себя на том, что не может оторвать от нее взгляда. Она лежала на спине, заведя одну руку над головой; между бровей залегла едва заметная складка, губы шевелились, будто Грейнджер хотела что-то произнести, но не могла. Повернулась на бок, снова что-то промычав; волосы легли на лицо темной мягкой волной, контрастировали с кожей и светлой тканью футболки, чуть сползшей с плеча. Гермиона была… Он не мог подобрать нужного эпитета. Что-то связанное с чувствами. Чувственной? Да, пожалуй. Малфой не назвал бы себя знатоком философии, но в голову вдруг полезла какая-то магловская чепуха про эрос и танатос (последнее вот уж как нельзя кстати!), а еще что-то из Ницше — про аполлоническое и дионисийкое начала (Грейнджер, как неожиданно оказалось, несла в себе второе). Драко потряс головой. Откуда только что берется в голове? Одно он понял точно: Гермиона Грейнджер в последнее время заняла какое-то слишком важное место в его маленьком мире и ценностной парадигме.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Дело в том, что он никогда не придавал ей значения. Всегда обращал внимание и никогда не считал чем-то достойным этого внимания — только раздражающим фактором. Но теперь… то ли она изменилась, то ли обстоятельства повернули ее к нему под нужным углом, но он вдруг увидел в Грейнджер (спящей теперь вполне мирным сном — видимо, Темный Лорд перестал подкидывать своей маленькой жертве картинки со своим участием) какую-то новую сторону, которой раньше никогда не замечал.
Избранная, вот уж точно. Ей это даже шло как будто бы. Быть избранной, пусть и самим Темным Лордом, и пусть он сам вовсе этого не хотел.
На улице еще было темно, а дыхание взволновавшей его воображение однокурсницы наконец-то пришло в норму. Она не вскочила рывком, как в прошлый раз, застав его врасплох глупым вопросом, а будто бы успокоилась, вынырнув из своих кошмаров, как пловец из омута — чудом. Драко выдохнул — ощущение было, что он все это время задерживал дыхание. Взглянул на часы: начало четвертого. Сейчас была ее очередь дежурить, но он сжалился над ней, позволяя поспать еще немного.
Драко хотел было снова улечься на свою импровизированную недокровать, но его внимание вдруг привлекла странность: с улицы донесся странный шум и крики о помощи — вот уж чего действительно невозможно было ожидать, ведь это им с Грейнджер было впору вопить о спасении, а не помогать другим. Разве что какие-нибудь незадачливые маглы наткнулись на их неожиданных соглядатаев. Грейнджер не проснулась. А Малфой выглянул в окно украдкой, хотя прекрасно знал (она объяснила), что, благодаря чарам, никто снаружи не смог бы их увидеть. До неожиданности страшная, тошнотворно-безобразная картина открылась его взору: у входа в башню, точечно подсвеченному прожекторами, распластавшись прямо на земле, кто-то лежал лицом вниз, и Драко искренне понадеялся, что этот кто-то все еще жив. Четверо Пожирателей стояли над ним кругом, переговариваясь и периодически рандомно выпуская неизвестные проклятия в казавшееся бездыханным тело. Малфой содрогнулся; он не понял, какую цель преследовала подобная жестокость; была ли у неё вообще причина. Сначала Драко решил, что это может быть один из смотрителей, но потом понял, что ошибся — ведь видел тех двоих, когда ходил добывать пропитание. Будто прочитав его мысли, один из людей в масках — Долохов? — взмахом палочки перевернул несчастного лицом вверх, и Драко не смог сдержать удивленного вдоха. Это был тот самый бесполезный и раздражающий магл, которого тетка притащила в поместье и о котором Драко снова благополучно позабыл. Пирс Полкисс.
========== Глава 16. Побег. Надежда ==========
— Грейнджер, нет! Я сказал, нет! — шипел Малфой, удерживая гриффиндорскую выскочку, мисс Я-Спасу-Всех-На-Свете за запястье правой руки, в то время как она крепко сжимала зубы и не менее крепко — палочку в пальцах левой, как будто готова была его немедленно проклясть, если он сейчас же ее не отпустит.
— Он еще жив, как ты не понимаешь?!
— Я все прекрасно понимаю и вижу: там четверо взрослых опытных волшебников, не гнушающихся грязными приемами и темной магией, а тут двое студентов-недоучек, давай смотреть правде в глаза. Сколько тебе там лет, восемнадцать хоть есть?