* * *
Мне приснился новый сон. Я чрезвычайно явственно видел все интерьеры, себя и людей. Мне снилось будто я в тюрьме. Генерал Нечаев выслушал меня и помог.
Я так и не понял, как это у меня получилось. Но на следующий день после разговора с генералом в десять часов утра, я вошел в помещение для допросов. В строгом костюме и начищенных туфлях.
На левой руке у меня виднелись виднелись дедовские золотые наручные часы с коричневым ремешком.
От меня исходил запах парфюма под названием Арамис, что было редкостью в подобных местах.
Его всучил мне Тёма, стащив после завтрака флакон у своего отца.
Небольшое помещении имело чёрные стены, стол и пару железных табуреток, намертво вмурованных в бетонный пол.
Напротив двери почти под потолком находилось небольшое зарешеченное окно.
Но в самой решетке не было никакой надобности — проем был настолько маленький, что в него не протиснулся бы даже ребенок.
Тем более совершенно невероятно, что в него влезет взрослый мужик.
Возможно решетки нужны были для того, чтобы ни у кого не возникало соблазна что-нибудь передать наружу или обратно.
На потолке в антивандальном решетчатом чехле была смонтирована уродливя лампа освещения. Такие лампы встречаются либо в тюрьмах, либо в помещениях относящимся к армии.
Я посмотрел на сотрудника СИЗО и вошел внутрь.
— Ожидайте, — обратился он ко мне, лихо крутанулся на каблуках и вышел оставив дверь открытой.
Я осмотрелся и присел на одну из табуреток.
Ждать долго не пришлось. Я услышал, как в длинном коридоре конвоирующие надзиратели отдавали четкие команды тому, ради кого я сюда сегодня пришел.
— Стой. Лицом к стене. Руки за спину.
Наконец, они дошли до помещения, в котором я находился.
Я посмотрел на дверной проем и увидел его.
Сначала он остановился, но почувствовав легкий толчок в спину, перешагнул через порог.
За открытой дверью в коридоре стоял высокий широкоплечий надзиратель, возрастом немного за сорок. За ним второй. Спустя секунду они втроем вошли в помещение.
Конвоир заставил человека развернуться лицом к себе скомандовал:
— Руки перед собой.
Арестант недоумевал, он озирался на конвоиров потом смотрел на меня, но в конце концов подчинился и подставил свои запястья, на которых тут же защелкунлись наручник.
Его коротко остриженные волосы уже начали седеть, особенно на висках.
Он был одет в спортивные брюки синего цвета хаки, светлую футболку и джемпер совсем без карманов.
Конвоир подвел его к столу и пристегнул его к ножке дополнительно.
— Не по правилам, начальник, — возмутился арестант.
— Помолчи, если не хочешь неприятностей. Мы здесь за дверью, зови если что.
Последнее предложение было обращено ко мне. Я кивнул в знак того, что понял.
Затем оба конвоира развернулись, вышли и с оглушительным лязгом захлопнули металлическую дверь.
Я посмотрел на арестант и поздоровался:
— Здравствуйте, товарищ Солдатенко.
Глава 15
Я посмотрел на арестанта и поздоровался:
— Здравствуйте, товарищ Солдатенко.
— Начальник, я не буду с ним разговаривать. Уводите меня, — заорал Солдатенко. Он узнал меня.
— Уберите этого сопляка. Начальник!
Я спокойно разглядывал его. Где-то в глубине души я испытал чувство справедливости и большим трудом подавил в себе желание улыбнуться.
Мне вспомнилось, что этот человек испытывая животную ненависть ко мне и моему отцу, пытался и подкупить, и запугать, и убить меня.
Он похитил Тёму и был готов пытать его. Мне очень повезло, что я не потерял друга. Я не знал отдавал ли он приказ убить Ветрова, но он совершил множество других преступлений, которые выходили за рамки подпольной предпринимательской деятельности.
Хотя предпринимателем все же его назвать было нельзя. Еще не существовало этого термина. Пожалуй, начинающий мафиози или подпольный бизнесмен. Таких как он презирали во всех слоях общества.
Их принимали только свои, подобные. Да и не было никакого сообщества или подпольного профсоюза. Подобный бизнес предполагает, что человек должен обладать особыми качествами: крайний индивидуализм, и в тоже время умение выстраивать прочные деловые отношения. Способность рисковать ради прибыли, алчность.
Но им приходилось мириться с пониманием, что формальное «уважение» существовало только в момент личного общения, только потому что они полезны.
Забери у них бизнес, ресурсы, власть — они становились собственной тенью. Никем.
Хотя, некоторые из этих подпольных богатеев, все таки умудрялись выйти на пенсию и скрыв свои накопления, доживали дни в болезнях и тихой старости.
Их не любили в криминальных кругах, так же как и партийных. Народ испытывал к ним лютую ненависть и брезгливость.
Некоторые завидовали, но никогда подобные Солдатенко не знали поддержки, признания и благодарности со стороны людей.
Для таких как он только совсем совсем недавно придумали термин цеховик или торгаш.
Советское общество было еще настолько по детски наивным, что в тот период называло коррупцию воровством и предательством коммунистических идеалов.
Как ни странно, эти самые «подпольные бизнесмены» сами чувствовали себя предателями. Но с трудом признавались себе в этом.
Потому что никого не воспитывали жуликами, воришками, аферистами и изменниками.
Все начиналось с небольшого компромисса: ты мне — я тебе. Потом они воровали и боялись, боялись и воровали.
Народ, глядя на таких понимал, что «этим» закон не писан. Они говорили и требовали одно, а делали и жили совсем по другому.
Раз можно им, то почему нельзя другим? Стащить, или как тогда называли «скомуниздить» продукцию или материалы с работы стало для некоторых плевым и даже любимым делом.
Сложно сказать, когда и почему это приобрело массовый характер. Но то, что своим примером «настоящие» партийцы послужили развращающим примером — это неоспоримый факт.
А сейчас, награда нашла своего «героя». Что называется: «Вор должен сидеть в тюрьме», как говаривал капитан Жеглов.
— Уберите этого придурка. Начальник! Начальник!
Солдатенко попробовал барабанить по столу, но звук выходил гулкий и на его истерику никто не обращал внимания. Он явно очень нервничал. Ему было некомфортно от моего присутствия в комнате.
Я продолжал разглядывать врага своего отца. Мне казалось, что он должен был осунуться и постареть в тюрьме, но Солдатенко наоборот — стал выглядеть лучше, чем в последний раз, когда я его имел счастье лицезреть.
Черты лица сгладились, округлились. Он даже поправился немного.
Возможно, он перестал нервничать, с облегчением приняв конец своей партийно-бизнесовой карьеры.
А быть может, ему, как важному свидетелю по другим коррупционным делам, создали хорошие условия.
Мне нужно было разговорить его.
— Вы знаете, я пришел с вами поговорить.
Он отвернулся демонстрируя, что его это совершенно не интересует. А я тем временем продолжил
— Вы знаете, я к вам не испытываю особой симпатии. Но совсем не потому что вы могли бы подумать. Причина не в отце, не в том, что у был меня конфликт с вами и вашим племянником.
Я сделал паузу.
— Я знаю, что вы хотели купить, унизить, запугать, а потом, когда у вас ничего не получилось, вы пытались убить меня. Но мои чувства к вам вызваны не этим. Бог вам судья. Ну или советский суд.
Он посмотрел в стену и пробормотал:
— Ты что, пришел сюда мне морали читать? Всё, о чем ты говоришь нужно доказать.
— Нет, нет. Можете считать, что я вас простил. Вы думаете, что я пришел с обвинением?
— Как ты сюда попал?
— Обещаю рассказать после того, как вы согласитесь поговорить со мной.
— Ну? Если ты не суд и не прокурор, что же тебе надо? Я перед тобой угрызений совести не испытываю. Совсем.
— А перед народом? Вы же предали советский народ.