от воблы, выловленной в полнолуние 13 числа.
Всё это надо было размешать в стакане берёзового сока. Дать настояться и пить по чайной ложечке три раза в день, перед едой».
Но как пить три раза перед едой, если Василий вообще ничего не ел и не пил. Ни три раза в день, ни два, ни одного.
И тогда Мура Алексеевна стала варить другой настой, для аппетита. Из молочка божьей коровки.
Молочко она доставала в лесу, у дикой кошки, которая жила там с незапамятных времен.
Мура Алексеевна рассказывала:
«Кошка та помещиков да царей ещё помнит. И сама, по происхождению, дворянских кровей. Но однажды сбежала от ненавистных хозяев, которые напоили её прокисшим молоком.
В молодости она была жуткой красавицей. Коты в неё влюблялись с первого мяуканья. И когда она сбежала, они за ней в лес потянулись. Но не выдержали тягот лесной жизни: комаров, клещей, отсутствия туалета. Вернулись.
А она осталась.
Хозяева к ней приезжали. В карете, запряжённой пятёркой белых, как снег, лошадей. В дремучую лесную чащу. Где и дорог-то нет. Одни ели да сосны. Хозяин, гвардии майор, как только вышел из кареты, сразу упал на колени:
„Прости, говорит, красавица. Жить без тебя не могу“.
И хозяйка, фрейлина Ея Величества, тоже упала:
„И я не могу!“
Но она не простила им прокисшего молока. Не вернулась. Вот какие мы, кошки, гордые.
Так и уехали они в своей карете обратно.
А через полгода гвардии майор погиб во время охоты на кабана. Приняли его самого, бедного, за кабана. А фрейлина утонула в собственной ванне.
Вот такая история, сынок».
На Василия эта история произвела сильное впечатление. Он ставил себя на место той кошки. Да! И он поступил бы так же.
Молочко божьей коровки было странного цвета. Когда Мура Алексеевна переливала его в малюсенькую, не больше напёрстка кастрюльку, оно всё светилось и тоже переливалось.
Почему? Мура Алексеевна не рассказывала. Боялась нарушить клятву, данную матери. Секрет передавался в их семействе по материнской линии.
– Вот если б ты, сыночек, девочкой был – сразу бы рассказала.
– Этого ещё не хватало, – возмущался Василий. – Девочкой. Лучше бы меня утопили.
– Напрасно, сынок. Девочкой быть тоже неплохо. Таких, как ты, детишек рожать. А на старости лет дети – матери помощь. Ты же вспомнил о родной мамочке.
– Я вспомнил. А другие? Десять, говоришь, нас было.
– Одиннадцать. С тобой – одиннадцать.
– И где они? Братики мои да сестрички?
– Кто знает? У разных людей живут. Машечка – сестричка твоя, за границу уехала. В Ну-Рок, кажется.
– В Нью-Йорк, – поправил её Кот. – Не одобряю. Хозяин говорил: «Нашему брату там делать нечего».
Шли дни, Василий потихонечку набирался сил, ни о чём плохом не думал, пока семейство мышей не открыло ему новую тайну.
(Кстати. При падении с ними ничего особенного не случилось. Иван Терентьевич набил себе маленькую шишку на лбу.
А Машка вывихнула коготок на левой лапке. Задней. И всё. Вот, что значит не иметь лишнего веса!)
– Нет никакой дикой кошки, – сказала Машка. – Покупает она молочко божьей коровки на рынке. За бешеные деньги. Нам тамошние мыши рассказали. Выдумывает она всё.
– Не может быть. И про гвардии майора выдумала? И про фрейлину?
– Да.
– А деньги где она берёт? На это молочко.
– Драгоценности они продают. Старинные серьги да кольца.
– Кому продают?
И это мыши узнали.
– Уклейкину. Браконьеру рыбьему.
«Нет, – сказал Василий. – Не носить Уклейкину бабушкиных серёжек да колец. Не бывать этому».
И от такого решения он почувствовал себя абсолютно здоровым!
Глава одиннадцатая
Ловись, рыбка, большая и малая
Прежде чем пойти в логово врага, Василий тщательнейшим образом обдумал план действий.
Вначале он прикинется простым покупателем. Затем выхватит газовый пистолет и под угрозой применения оружия заставит Уклейкина либо добровольно идти в тюрьму, либо вернуть старушкам серьги да кольца.