и непринужденно перешагнул через зарубленную толстую свинью… – сказал Брагина, подумав почему-то, что так действительно проще ему стереть в своей памяти все, что мучит и тиранит его, ее.
Они купались в ночном спокойном море… Целовали и ласкали друг друга, как никогда, нежно и неистово… И плыли и плыли в черноту, касаясь во время гребков ладоней друг друга… Когда, заплыв далеко-далеко, решили возвращаться на огни берега, своего пляжа, Лера попросила его о чем-нибудь рассказать, соответственно текущему и быстро утекающему мгновению, мину жизни. И он не нашел ничего лучшего, как вернуться к теме предопределения, предварив эту тему ответом на вопрос любимой – как же ученые относились к такой несерьезной науке, даже лженауке – астрологии…
Начав с Нострадамуса, Брагина быстро перешел к великому астрономическому светилу Кеплеру – тому самому Кеплер, которому наука обязана установлением точных законов планетных движений. Брагина, глядя то на звезды, то на плывущую с ним Леру, нес с какой-то дикой радостью веселую чушь, мол, Кеплер не только верил в астрологию, но и сам занимался составлением гороскопов и защищал это искусство против нападок более просвещенных ученых. Кеплер пользовался известностью и непререкаемым научным авторитетом, как астроном и составитель удачных астрологических предсказаний, хотя некоторые утверждали, что он сам в них не верил, а занимался изготовлением гороскопов как средством к заработку. Именно Кеплеру приписывают – «предостережение некоторым», чтобы они при легкомысленном отбрасывании звездословного суеверия не выбросили ребенка вместе с водою из ванны и тем не повредили бы своей собственной профессии». А еще Брагина вспомнил для Леры, что Кеплер даже при удачных астрологических предсказаниях, как и всякий трезвый ученый, был холодным циником, раз способен отзываться об астрологии весьма презрительно: «Астрология есть такая вещь, на которую не стоит тратить времени, но люди в своем безумии думают, что ею должен заниматься математик… Астрология есть, конечно, глупая дочка, но, Боже мой, что бы стало с ее матерью астрономией, если бы она не имела этой дочки; ибо и вообще математические доходы астрономии так невелики, что мать наверно страдала бы от голода, если бы дочь ее не зарабатывала что-нибудь».
Глава 24
Они смеялись, целовались и дурачились в теплой воде… И плыли, плыли… И Брагин снова, отфыркиваясь говорил о предопределении, как об одном один из узловых труднейших пунктов религиозной философии, связанный с вопросом о божественных свойствах, о природе и происхождении зла и об отношении благодати к свободе выбора – о столкновении учений святого Августина Блаженного и христианского монарха Пелагия… А Лера, едва услышав имя блаженного Августина, вторила ему на свой лад, со своим пониманием предопределения любви, что очистившись и трансформировавшись на развилке времени в новое качество любви и верности, они станут, наконец-то нравственно свободными личностями, преодолеют свое упорное и нераскаянное пребывание во зле сотворенном и даже несотворенном… И все будет прекрасно в их жизни… Непременно будет…
А Брагина, вспомнив свои юношеские увлечения религиозной философией и мрачным гением Лермонтова, плыл и говорил, что в Риме аскет Пелагий был поражен греховной безнравственной распущенностью как мирян, так и клириков, оправдывавшихся перед ним немощью человеческой природы перед неодолимой силой первородного Адамова греха. Против этого Пелагий выступил с утверждением, что неодолимого губительного греха не бывает: если он есть дело необходимости, то это не грех, если же дело воли, то его можно избегнуть. Пелагий учил, что человек, даже по своей несовершенной природе все же добр. Действием своей свободной воли, по свободному выбору он может уклоняться от добра, правда такие уклонения, накапливаясь, могут стать греховным навыком и получить силу как бы вторичной человеческой природы. Только и в этом не будет по Пелагию ничего непреодолимого для несовершенного человека, поскольку свобода воли не может быть потеряна разумным существом. Потомку человек всегда может успешно бороться с грехом и достигать праведности, особенно после того как Христос своим примером земной жизни и смерти с последующим воскресением и вознесением ясно показал путь к высшему благу. Бог по Пелагию не требует невозможного от человека… Следовательно, воскликнул Брагин, коснувшись теплого плеча Леры если человек должен, то он и может исполнять заповеди Божии, запрещающие злое, повелевающие доброе и советующие совершенное…
Лера долго плыла молча, не высказывая своим молчанием отношения к религиозному спору Пелагия и блаженного Августина с подводными камнями. Пелагий, говорил Брагина, считал, что идея абсолютного предопределения впервые была обозначена у блаженного Августина, дававшего человеческой воле, свободе выбору такое широкое значение, при котором не оставалось места не только действию, но и предвидению со стороны Божества. А Пелагий исказил мнение блаженного Августина тем, монашеский аскетизм и духовные упражнения поставил на второй план после свободы выбора человека…
– Формулу человеческого бытия придумал Пелагий, переиначив по– своему блаженного Августина… – шумно выдохнул Брагин. – Человек спасается через постоянную внутреннюю работу над своим нравственным совершенствованием. Человек сам спасается, как сам и грешит… Потому нет априори и апостериори никакой реальной силы греха, переходящего на потомков Адама – Вулича, Печорина, нас с тобой. – И про себя подумал: «С моей несчастной погибшей женой, с твоими, любимая женихами и бойфрендами… Ты достойный потомок фаталиста Вуича-Вулича…»
– Выходит, Августин Аврелий и Пелагий сомкнулись вместе со спорщиком Печориным – нет предопределения?.. – медленно произнесла, в ритм своим спокойным сильным гребкам.
– Не совсем так, милая… – выдохнул Брагин, прикасаясь во время своих гребков к ее ладонями. С одной стороны, у блаженного Августина Аврелия идея первичности предопределения проявляется, именно у блаженного, почти юродивого, как реакция против утверждения Пелагия, дававшего человеческой свободе выбора такое широкое значение, при котором не оставалось места не только действию, но и предвидению со стороны Провидения Высших Сил Божества. Но, с другой стороны, учение Августина Аврелия, с отрицанием участия человека в деле собственного спасения и с безусловным предопределением, казалось и блаженному святому слишком мрачным и безотрадным. Потому Августин Блаженный пошел на некоторые смягчительные оговорки, говоря об абсолютном не столь жестоком предопределении – к непременной гибели, злу, а не к добру и спасению… А по мне, милая, все имеет цену перед Богом, поэтому даже несовершенный слабый человек, тем более с комплексом первородного греха и после своего падения способен делать добро… Ты так не считаешь?..
Лера покачала головой и ничего не ответила, только немного увеличила силу своих гребков… А Брагина, ничуть не отставая, говорил и дальше о перипетиях религиозного спора о пределах человеческой свободы между ревностными учениками Августина и некоторыми последователями Пелагия и даже восточного аскетизма, которые, с добрым намерением отстаивая