Харли разбрызгивает по холсту серебряную краску.
— Нет, — говорю я, нагибаясь над картиной, — они рассеяны, а не так плотно друг к другу. Разбросай их пошире. И они разного размера. Одни побольше, другие — просто искорки.
Эффект такой, будто я сделал что-то непристойное. Харли медленно поворачивается ко мне. Эми широко распахивает глаза.
— Ты видел звезды? — голос Харли звучит обвиняюще.
— Я… эээ…
Взгляд Эми впивается в мои глаза. Я знаю — она ищет в них сияние звезд.
— Всего один раз.
— Как? — выдыхает Харли.
— Из двери шлюза. Для сброса мертвых.
Эми резко поднимает на меня глаза.
— Где это? — спрашивает Харли напряженным тоном, и мне вспоминается период, когда он в последний раз был на том, что Док назвал «нисходящей спиралью».
— Не на уровне фермеров.
Харли разочарованно сникает. Он не входит в число немногих избранных, у кого есть доступ к другим уровням: всю свою жизнь он провел здесь, на уровне фермеров.
— А нам можно посмотреть? — спрашивает Эми. — Можно нам посмотреть на звезды?
О да, я хочу их ей показать. Хочу, но не ему, не сейчас, не вместе с ней. Я хочу быть тем, кто вернет Эми ее звезды.
Но что скажет Старейшина? Что он сделает? Со мной… и с ней?
— Нет, — отвечаю я. — Старейшине это не понравится.
Глаза Эми сужаются и превращаются в две нефритовые булавочные головки.
— Я видела Старейшину, — произносит она, и голос ее сочится отвращением.
Харли фыркает, и Эми обращает свой взгляд на него. Для нее в Старейшине нет ничего смешного.
— Великие звезды, что такого он мог сказать, чтобы тебе не понравится? — смеется он.
— Старший сейчас говорил про шлюз, — Эми сдерживает ярость, кипящую внутри, так, как, наверное, человек сдерживает рычащую собаку, которая рвется с поводка. — Он хотел меня в него выбросить, чтобы я не создавала «проблем» на корабле.
Харли по-прежнему смеется.
— Он бы так не сделал!
Эми даже не улыбается.
— Сделал бы, — говорю я. Смех Харли обрывается, он поворачивается ко мне.
— Может, он это сказал, чтобы припугнуть, но он бы никогда не…
— Нет, — прерываю я, собрав в голосе всю твердость. — Сделал бы.
Харли снова набрасывается с кистью на холст, но теперь лоб его нахмурен.
— Он не любит «проблем», — объясняю я Эми. — Не любит, когда кто-то отличается от остальных. Он говорит, что различия — это первая причина разлада.
— Прямо Гитлер какой-то, — бормочет Эми. Что она имеет в виду? Старейшина всегда мне говорил, что Гитлер был для своего народа мудрым и образованным лидером. Может, она хотела сказать, что Старейшина — сильный лидер, как и Гитлер? Вот только построение фразы необычное — еще один пункт, по которому мы непохожи, еще одно различие, которое, уверен, Старейшине бы не понравилось.
До того сидевшая у окна, Эми вдруг вскакивает. Быстро скрутив волосы в пучок, она хватает со стола две сухие кисти и закрепляет его — Харли не успевает даже рта раскрыть — а потом принимается мерить комнату шагами, словно зверь, которому мала его клетка.
Харли снова фыркает, но у меня в голове вспыхивают воспоминания: вот Старейшина идет по нижнему уровню, улыбаясь фермерам и рабочим улыбкой доброго дедушки, а потом поднимается вместе со мной на уровень хранителей, с отвращением огрызаясь на их тупость. Вот он вдалбливает в меня уроки, каждый раз подчеркивая важность контроля. Вот в первые дни моей жизни на уровне хранителей его лицо кривится от отвращения всякий раз, когда я делаю что-нибудь не так, как надо. В моем воображении лицо Старейшины раскалывается на две половинки так же, как, наверное, раскололась и его душа.
И вдруг я осознаю: да, этот человек, с которым я жил три года, предводитель всего корабля, чья власть на борту абсолютна… этот человек способен убить кого угодно и когда угодно.
Он мог бы.
— Но зачем ему это делать? — спрашиваю я.
— Не знаю. И… почему меня? Я ничего не значу. Зачем пытаться убить меня?
Кисть Харли замирает в воздухе. Тяжелое молчание пропитывает комнатку насквозь.
— Теперь уже — не только тебя, — говорю я, и мои слова рассекают воздух, словно стрелы. — Один человек был убит. Тогда я и выглянул наружу — помогал Доку со Старейшиной отправить тело к звездам.
— Кто? — с ужасом в голосе выдыхает Эми.
— Мистер Уильям Робертсон.
— Я его не знаю, — облегченно говорит она. И только тут я понимаю: она боялась, что это ее мама или папа умерли и плывут теперь среди звезд.
29
Эми
— Как на корабле построена служба безопасности? — поворачиваюсь я к Старшему. — Есть у вас копы или что-нибудь в этом роде?
Харли со Старшим смотрят на меня озадаченно.
— Копы? — спрашивает Старший.
Киваю.
— Ну, знаете, полицейские. Копы, — взгляд у обоих по-прежнему непонимающий. — Их работа — держать под контролем всяких нехороших людей.
— Для этого есть Старейшина, — Харли снова поворачивается к холсту.
Классно.
— Нам не так нужны «копы», как вам на Сол-Земле, — говорит Старший. Только через пару секунд до меня доходит, что Сол-Землей он называет мою Землю. — На Сол-Земле было больше разлада, потому что было больше различий. На «Годспиде» нет различий, поэтому нет и проблем.
Во мне закипает гнев.
— Проблемы на Земле начинались не из-за различий…
— Рабство. Крестовые походы. Геноцид. Нарушение гражданских прав. Апартеид. Различия — основной источник всех самых глобальных антропогенных катастроф на Сол-Земле.
У меня отпадает челюсть, но отрицать эти пятна мировой истории я не могу.
— Смотри-ка, какой умный, — подмигивает мне Харли. — Старший получает самое лучшее образование из всех нас. Наши знания о Сол-Земле — одно сельское хозяйство да естествознание. А Старший у нас умник.
Старший густо краснеет.
У меня на это нет времени.
— Что вы делаете, чтобы найти убийцу?
Оба смотрят на меня бессмысленным взглядом.
— Замороженных людей кто-нибудь охраняет? Старейшина занимается расследованием? Есть подозреваемые? Охрана или хоть какой-нибудь надзор там есть? Что вообще делается? — Им обоим нечего сказать ни по одному вопросу, и это просто выводит меня из себя. — Вы об этом даже не подумали, да? Человек умер, а вы тут развалились на стульях и ничего не собираетесь предпринимать? Я думала, ты в будущем должен стать главным на корабле, — кричу я указывая на Старшего. — И ты что, будешь игнорировать происходящее и надеяться, что все само рассосется? Ну и командир!
— Я… я… — лепечет Старший.
— Ты не понимаешь, что ли, что там остались мои родители? Что они беспомощны? Лежат там в крошечных ящиках. Ты-то там не был. В ящике. Тебя не отключали. Ты понятия не имеешь, каково это. Когда наконец просыпаешься и осознаешь это, хочешь выплюнуть все эти трубки, но не можешь. Хочешь выбраться из ящика, но не можешь. Хочешь дышать. Но. Не. Можешь.
— Ладно, ладно, — говорит он. — Успокойся. Выпей воды. — Старший пользуется возможностью налить в мой пустой стакан воды из-под крана в ванной.
— Не хочу я воды! — Неужели так трудно понять, как это важно?
Но Старший все сует мне в руки стакан. В итоге я беру и делаю глоток. На языке остается странный горьковатый привкус. Интересно, сколько раз эту воду уже перерабатывали? Эти мысли немного утихомиривают ярость, я успокаиваюсь.
— Что бы ты чувствовал, будь это твои родители? — тихо спрашиваю я его.
Харли поднимает на нас глаза, потом медленно кладет кисть. Ответ Старшего волнует его больше, чем мои вопли.
— Я никогда не видел своих родителей.
— Они умерли? — получается резче, чем я хотела; этот мир, кажется, успешно делает меня бессердечной.
Старший качает головой.
— Нет. Я просто не знаю, кто они. Старейшине не полагается это знать. Он должен считать, что он — дитя корабля.
Такое ощущение, что Старший зачитывает наизусть учебник, но в голосе его звучит печаль, которой он, наверное, сам не замечает. Он кажется таким маленьким и одиноким. Да еще сутулится так, словно хочет спрятаться в собственном теле.