Читать интересную книгу Армада - Алексей Сквер

— Сергей, — окликаю, Серега перестаёт пялиться в пространство и на выдохе:

— Мразь, — заряжает Пню ногой по телу. Пень хрюкает и пытается сжаться в комок. Сергей подходит ко мне и молча протягивает фотку. На фотке молодая девчонка…на мой вкус так, на троечку… но Масягин, видимо, именно её при дрочке и видит… хули… любовь. Только вот ручкой хуи нарисованы у её личика и прочая пахабщина. Вплоть до подписи «СОБСТВЕНАСТЬ 3 РОТЫ. НАША БЛЯТЬ». Я присвистываю.

— Масягииин!! Воин, а шо ж ты ему в ебло не дал?? — разворачиваюсь к Масягину.

Молчит. Понятно. Пень был не один, да и здоров больно. Однако это не оправдание в таких делах. Эта ситуёвина выше устава…на мой взгляд.

Внутри сжимается пружина. Хочется что-нибудь сломать. Кого-нибудь.

— Масягин… строиться все, кто в роте… ори — Скворин строит… — минута времени, все стоят, караул тоже.

Вопли, топот.

— Серёга, ты ебанулся, его так хуярить??

— Не сдержался… как увидел… да я ему один раз… бля, да они охуели вконец, — пытается подойти к Пню — останавливаю.

— Короче…ты его не бил…я бил…

— Да ладно…я сам отвечу…

— Дурак, в караулы ходить некому… со мной ни хуя не будет… а тебя заебут… и за яйца возьмут…ты думай башкой-то. — И уже не ему, — Аууу, Пе-энь!!! Тя кто так уделал-то, родной??

— Ни-никтоо… а-ссс… — морщится, пытается встать, — я упал…ой…бляааа.

— Тебе бил в пятак я — понял?? Для ротного… всосал, боец??

— Да.

— И ещё… если ст. л-т П. узнает, кто тебя бил… мне по хуй от кого… Пень, вот тогда вешайся. А теперь пошли.

В роте стоит на взлётке два с половиной взвода. Рожи — от испуганных при взгляде на Пня до равнодушно-недовольных. Построение жрёт время. Значит, вместо того, чтобы сделать спокойно то, что задумано, придётся делать это бегом.

— Давненька я вам, обезьянки мои, мозг не вправлял… вот, полюбуйтесь, на вашего товарища Пнёва Лёху, — показываю на залитого кровью Пня. — Вы, ребятки, меня знаете… есть вещи, которые я лично не прощаю, и прощать не собираюсь. Вот, Леха Пень решил прочесть чужое письмо. Я не буду останавливаться на том, «зачем»? и так понятно… бабло искал… это понятно, хоть и недоказуемо. Ну, мне-то и доказывать ничего не надо… да, Леха?? Бабло искал??

— Никак нет.

— Эх… вот дурак, ты, Пень… ну скажи мне и товарищам тогда, зачем ты письмо вскрыл, раз не за деньгами лез.

— Пошутить хотел…

— Вооон оно как… понятно… я вот думаю, может мне тебе добавить, тварь??? А??? ты за каким хуем сюда призван?? Получается, что ты сюда пришел, чтобы шутить над людьми? Да, Леха?? — достаю испохабленную фотку Масягинской зазнобы, демонстрирую всем, — Видали шуточки?? У нас тут Пикассо завёлся, мать его, — в строю заинтересованность. В основном молодые шеи тянут. — А теперь я хочу видеть тех, кого Масягин мне не назвал… пока не назвал… но назовёт, если у этих выблядков отсутствует мужество признать своё говно. Выползайте, суки… хочу вам в глаза посмотреть… да в рожу плюнуть.

Тишина.

— Николаев.

С тумбочки:

— Я!

— Ты ничего мне сказать не хочешь, солдат??

— … Я… да… я видел, товарищ лейтенант… — знает, скот, что всё равно размотаю и только злее буду за отнятое время.

— Кто ещё??

Измывались трое. Видели — пятеро. Вскрыл Пень. Денег не нашли… нашли фотографию. Дальше всё и так ясно. Это две минуты выяснений перед строем. Пень и Николаев, спалившись, никого не выгораживают. Все участники сдаются сами.

— Уроды вы, ей богу…. Вот у всех у вас есть матери… девчонки…они вас ждут. Да пусть Масягин хоть трижды чмо, кто дал вам право такое творить?? Вас что? Свиньи воспитывали?? Николаев… твоя мать свинья???

Николаев поднимает глаза… вот оно… то, что надо… он вообще псих у нас.

— Товарищ лейтенант… не надо… так о матери, — говорит сквозь зубы. И боится, и уже на грани. Мать — святое. Я знаю, куда бить.

— Дааааа? Да дай бог твоей матушке здоровья, но ты чего это тут глазками зыркать начал?? Не нравится, как поганят её имя?? Правильно, боец… и мне не понравилось бы… я вообще-то за этим тут у дьявола в жопе в этой ёбаной Борзе и торчу, чтобы никто не смел на мою маму пасть открыть… никогда… и не только на мать… на всю мою родню… и твою, кстати, Николаев… и на родню Пня… и даже, представь себе, на родню Масягина… А знаешь почему?? Да потому, что задача армии, в которой я служу — защищать народ. А народ — это наша родня… твоя… твоя… твоя, — я выборочно тычу пальцами в первых попавшихся бойцов. — Но вот вопрос…от кого?? От врагов, наверное… да, Николаев?? Хули ты хоботом трясёшь, уёбок?? А кто враги?? Это китайцы сюда забежали и хуй на фотке девушки Масягина нарисовали?? А?? И что получается?? А получается, солдат, что ты, замахнувшись на самое святое, оскорбил и мою семью…. всасываешь??

— Я не рисовал…я…

— Ебало завали, красноармеец, щас я говорю. Эта девчонка, которая ждёт Масягина, письма ему пишет… поддержать пытается… да может, её брат сейчас тоже где-нибудь в армии, а у нас… ну-ка лапы поднять, у кого сёстры взрослые есть!!

Шесть рук.

— Так чью из их сестёр ты оскорбил, мурло??

Молчат. Все молчат. И я очень надеюсь, что дошло до них. Сами меж собой, как звери, но близкие — это близкие. На хуя мы вообще, такие защитнички, тогда нужны??

— В казарме нет места соплям… но запомните, уроды, вы будете уродами до тех пор, пока будете жить рядом друг с другом, как животные. Мы все разные… тот же Пень, когда ему пришло письмо, что девчонка его больше не ждёт, тут истерику закатывал и бритвой вены пилил… так было, Пень??

Пень цыкает:

— Так это когда было-то, ещё при Умецком.

— А чем Масягин от тебя тогдашнего отличается?? Это ты что? Позавидовал Масягину?? Его ждут, а тебя нет?? Пень… вот ты вроде бы взрослый уже… хуем пол подметаешь… вон, амбал какой вырос, а ебанутыыыыый… как пятилетний прямо… да если в эту казарму завести всех баб, которых ты и Масягин за жизнь выебете, то места не хватит. И с тобой об этом, кстати, Умецкий тогда и говорил (была банальная история с письмом «Не жду — не люблю — так вышло» Пнёву и его истерика с бритвой в руках… Вадим тогда приказал принести верёвку и предлагал Пню повеситься… мол, надёжней будет… а эта блядь пусть ебётся дальше… в своё удовольствие, с теми, кто пришёл с армии… а Пень такой идиот, что и хрена ли его ждать, если он не врубается в такую вещь простую — что женщин много, и если бы не повесился из-за одной пизды, то была бы ему связка пёзд. Запозорил при всех его так, что Пня ещё месяц, наверное, подъёбывали).

— Товарищ лейтенант… не надо об этом… тут…

— А где?? Пень?? Где мне об этом?? Ты чо? Не врубаешься?? Здесь все свои…. Да тебе Масягин этот больше свой, чем я… я же шакал… а он братуха… только вот шакала ты боишься, а братуху своего готов из-за того, что у него девочка есть, а у тебя нет, загнобить. Мразь ты всё-таки, Лёха. Есть места общего пользования. Сортир, например. Место для чистки обуви. Блядь, бросившая солдата. Так какого хуя ты говняешь что-то хорошее?? Тебе мало дерьма?? Или надо, чтобы всем вокруг хуёво стало?? Лучше молчи, паскуда.

— Ну и ты, Масягин… чмо ты, Масягин… это я тебе не как лейтенант говорю… Если бы ты ему в рыло вцепился, то, конечно, опиздюлился бы, но все запомнили бы, за что ты попёр на старший призыв. Запомнили бы и врубились, что рядом с ними есть мужик, который за своих порвать может, понимаешь?? А сейчас все знают, что рядом с ними живёт чмо, которое не способно девочку свою защитить. И как ты думаешь, будут ли тебя уважать после этого?? Какая на хуй армия — защита народа, с таким защитничком?? А в бою ты тоже будешь ссаться от страха пиздюлины, пока твои товарищи будут защищать твою и свои семьи?? Знаешь, что я тебе скажу? — я беру обезображенную фотку и разворачиваю к себе, как будто только сейчас пытаюсь за каракулями разглядеть её лицо… ну да… обычная серая мышка… дешевенький наряд… аляповатые серёжки висюльками… милая улыбочка… глазки-полусолнышки, небось, и веснушки есть, словом, молодая обычная девчушка.

— Н-дааа… красивая девчонка, видно, что хорошая… не испорченная… но ты… — я начинаю рвать и так бесповоротно испорченную фотку, — недостоин её… Не дорос, видимо… И мы в роте это знаем… а она… она пока не знает. А как будет на самом деле — зависит от тебя, Масягин. Я бы на твоём месте написал ей письмо… а конверт и бумагу вежливо попросил бы у Лехи Пня, — бросаю обрывки себе под ноги. Они мелкими белыми клочками рассыпаются у моих ног, как новогоднее конфетти.

Разодранная в клочья, испохабленная казармой улыбка Ему. Одному единственному. Не сумевшему её защитить, и теперь вынужденному с этим жить. Так пусть учится защищать своё!! На хуя он сюда призван?? Учиться утираться?? И я очень надеюсь, что Масягин… да и остальные… не дадут больше в обиду ни одной дорогой им улыбки.

Как не дам при случае я.