Читать интересную книгу Афганская бессонница - Сергей Костин

Мы с Хабибом по своим следам повели Наджафа и нескольких моджахедов на место, где, как мы решили, произошел захват. Высокие, на шнуровке ботинки Наджафа оставляли точно такие же отпечатки, с крестами. Я обратил на это его внимание.

— Да, это американские ботинки, — подтвердил он. — У нас у всех такие, и не только у нас.

— Как ты считаешь, их не мог задержать ваш патруль.

Наджаф покачал головой:

— Нет! Мы провели перекличку по рациям. К сожалению, нет!

Мы дошли до первых оливковых деревьев, вынырнувших из тумана.

— Возвращайтесь с Хабибом к машине, — сказал Наджаф. — Мы подойдем туда, как только закончим осмотр местности.

Он взял на изготовку свой автомат — у него был тоже «калашников», только десантный, со складывающимся металлическим прикладом — и мягкой, пружинящей, как у пантеры, походкой бесшумно исчез среди деревьев. Басмачи двинулись за ним, но они спецназовскую подготовку, несомненно, не проходили.

Мы вернулись к грузовику, у которого караулил лишь водитель. Он пожал мою протянутую руку, приложил свою к груди, как это принято на Востоке, и сочувственно произнес: «Лёт Фан!» Определенно, к моим бесчисленным псевдонимам прибавился еще один.

Поиски продолжались часа два, и когда мы прибыли, наконец, на базу Масуда, у меня зуб на зуб не попадал. Мы с Наджафом ехали в кабине, но печка не работала.

Моджахедов мы высадили по пути у казармы. Однако командир Гада поехал с нами — в кузове. Я вспомнил: мы должны были звонить в Душанбе по поводу его сына.

По коридорам штабного дома прогуливались, с маслеными глазками и порыгивая, уже поевшие моджахеды — мы опоздали к ужину примерно на час. Я отказывался, но Наджаф решительно взял меня за локоть и повел в столовую. Хватка у него была железная.

В комнате сидели в основном гвардейцы Масуда. На дастархане стояло наполовину полное, видимо не первое, блюдо с неизменным пловом, но все уже пили чай с лепешками и медом. Подносик со сладостями им, в отличие от нас, не полагался.

Мы уселись на ковер, и Наджаф с Хабибом жадно принялись за плов. Я налил себе чаю и отломил кусок лепешки. Хабиб, видимо, объяснил Наджафу, что я вегетарианец, и тот с угощением не приставал. Только отхлебнув горячего зеленого чая, я понял, как продрог. Именно тогда я понял, что простыл — не знаю, от сквозняка ли в машине или от скитаний по промозглой пашне.

Я прислонился к стене, и меня сморило. От тепла, от еды, от многодневного бодрствования, от пережитого стресса, от начинающейся болезни — от всего сразу. Я очнулся, когда кто-то положил мне руку на плечо. Это был командир Гада. Я сразу вспомнил про его сына, про Льва, про изумруд, про звонок, который я должен был сделать в Душанбе. Все это казалось совсем далеким.

В комнате мы были одни. Командир Гада разыграл небольшую пантомиму: телефонная трубка, говорить, потом ткнул в меня — ты попросишь, чтобы дали позвонить. Голову он не терял — учитывая чрезвычайное происшествие, я был вправе сообщить об этом на Большую Землю.

Мы прошли с ним в штабную комнату. Там дежурил тот же парнишка, что и вчера. Увидев меня, он поздоровался и приложил руку к груди — сейчас этот жест означал, что он мне сочувствует. Похоже, все уже знали.

Парнишка застучал клавишами спутникового телефона, и на экране всплыл номер Льва. Я был прав, номера звонков оставались в памяти. Я кивнул, и парнишка послал сигнал.

— Але! — раздался в трубке голос Льва.

— Лев, это Паша, привет!

— Ну наконец-то! А мы уже ждем — не дождемся.

Он сказал «мы». Да и голос у него был наигранно довольным. Но сейчас для меня сын Гады был не на первом месте.

— Лева, подожди! Тут у меня проблема.

Я коротко рассказал ему, что произошло. Командир Гада, очевидно, понял это и терпеливо ждал. А я пока боялся успокоить его жестом, не был уверен.

— Какая нужна помощь? — спросил Лев.

— Как ты можешь помочь? Если сделал, о чем я просил, это снимет у меня с души один камень.

— Ну а как же! — Лев был явно горд своей расторопностью. — Папаша с тобой?

— Да, рядом.

— Дай ему трубочку.

Я протянул трубку командиру Гаде. По тому, как он выхватил ее у меня, я понял, что ради сына он действительно был готов на все.

После первых жарких реплик он замолчал. Его губы, пока он слушал своего благословенного отпрыска, контрабандиста и наркоторговца, расплылись в блаженной улыбке, обнажая желтые корешки. А как я объясню парнишке-дежурному, почему к разговору с русскими по поводу похищения моих товарищей понадобилось подключать говорящего только на дари командира моджахедов? С кем вот он сейчас говорит?

Гада выпалил пару горячих фраз — типа «Сыночек, держись! Папа любит тебя!» — и протянул трубку мне.

— Паша, Паш! Это ты опять?

— Я. Говори, Лева.

— Ну, в общем, с этим делом порядок, ты понял.

— А кассеты?

— Будут завтра бортом.

Борт — это военный самолет, вне расписания.

— Не волнуйся, у меня все идет по плану, — продолжал свой торжествующий отчет Лев. — Маршрут ни на что не жалуется, кушает хорошо. Ты давай находи своих ребят и завтра домой! Ты помнишь, что у них завтра последний день сладкой жизни?

— Я помню.

В комнату засунул голову Наджаф:

— С вами хочет поговорить доктор Абдулло.

Я кивнул: сейчас иду.

— Ну ты там хоть не простыл? — для порядка уточнил Лев.

Я как раз простыл: в носоглотке у меня уже резало, как бритвой. Но я заверил его, что чувствую себя прекрасно, и мы распрощались до завтра. Лева понял так, что мы увидимся в Душанбе. Но я в этом уверен не был.

Я поблагодарил парнишку, жестом попросил командира Гаду дождаться меня и пошел с Наджафом. Лев сказал странную фразу: «кушает хорошо». Это была кодовая фраза, о которой мы договорились перед отъездом. Она означала «быть арестованным, под стражей, в тюрьме», и, по идее, произнести ее мог только я. Что, отощав на казенных харчах, сын Гады теперь отъедался где-то у своих родственников и Лев случайно произнес эти слова? Возможно, ведь лишь я мог вдруг потерять свободу. Но на эпилептоида такая небрежность была не похожа. А если сын Гады по-прежнему был в тюрьме, только Лев нажал на него, чтобы тот успокоил отца? Это было опасно. Хотя Лев на дари и говорит, парень мог по телефону сказать отцу все, что угодно. И тогда наша сделка в лучшем случае не состоится. А в худшем этой гáде, которая реально рискует жизнью, наша попытка надуть его может не понравиться!

Мы с Наджафом пересекли двор и вошли в длинное здание, отведенное для вип-персон. Статные телохранители у входа снова первыми поздоровались со мной — хорошая школа.

Постучав в одну из дверей, Наджаф толкнул ее и, убедившись, что меня готовы принять, посторонился. Я вошел в небольшую, хорошо протопленную комнату. Доктор Абдулла работал за столом, на котором стоял ноутбук и еще один спутниковый телефон. Напротив него на стуле сидел Фарук, наш неизменно веселый контрразведчик из Душанбе. Говорил в основном он: четко, ясно, излагая все варианты и потом отметая одни и оставляя другие. Тоже хорошая школа.

— Пашá, смотри к каким выводам мы пришли! — Фарук говорил с ударением на последний слог, «пашá», и это звучало, как «ваше превосходительство». Но сейчас мне было не до смеха. — Значит, твои ребята точно не заблудились. Их точно не задержал наш патруль. Все патрули с нами на постоянной связи и в любом случае не сделали бы этого без нашего разрешения — о вас здесь все знают. Твоих ребят вряд ли похитили крестьяне или случайные люди. Американские ботинки, отпечатки которых вы видели, поступили к нам только в начале недели, и на черном рынке их пока нет.

Фарук засмеялся — темперамент не обманешь, природная веселость брала верх, несмотря на грустную ситуацию. Я нехотя улыбнулся ему в ответ.

— И кто тогда это мог сделать?

— Варианта ровно два. Или талибы — но они стоят на запад от города, а вы были на востоке. Или кто-то из своих. Ты сам понимаешь, люди бывают разные. Тем более когда идет война. Мы очень строго наказываем за мародерство, но время от времени всякое бывает.

Я знал. Пайса! Пайса!

— Зачем похищают людей? — стал рассуждать я. — Это имеет смысл, только если ты можешь запросить выкуп или поставить другие условия. Для этого нужно быть в относительной безопасности — незаметным или вне подозрения. А у меня ощущение, что здесь все на виду. Хотя местные, может, и нет.

Местные точно нет! Если, конечно, командир Гада выполнил свое обещание и выкрал для меня «Слезу дракона».

Тут на меня накатил настоящий приступ тошноты. Мне часто приходится ежиться, когда профессиональные требования не вписываются ни в какие, даже самые гибкие и терпимые моральные рамки. Что за поганая работа! Нет, правда! Вот я сижу здесь и жду помощи от людей, которых я хитростью пытаюсь лишить их национального достояния. Может, Гада меня и надует, но я-то со своей стороны сделал все, чтобы выкрасть камень. Нет, по приезде в Москву я потребую, чтобы Масуду поставили безвозмездно целую эскадрилью. Хотя кто меня будет слушать? М-да… Тогда уж лучше пусть эта гада меня обманет.