Филимон кивнул. Торговаться его учить не надо было. Уже обучили. Причем — по самому жесткому методу. Голландскому. Так что следующие полчаса под стенами крепости шли переговоры. Турок сначала сомневался, что крепость возьмут, потом прекратил юлить и согласился, что — да, сопротивляться глупо.
Но где гарантии?
Честное слово Анфима Севастьяновича убеждало мало — турки пока с ним не сталкивались настолько тесно. Хотя лгать мужчина не собирался.
Пусть оставляют крепость и уходят с тем, что могут утащить на себе.
Казна? Пес с ней.
Рабы? Вот рабов извольте оставить. Мы, православные, в этот поход и пошли, чтобы их освободить.
Лошади? А к чему вам там лошади? Да и не ваше это, скорее татарское. Так ведь? Вот, а какое вам, паша, дело до татар? Вас еще и похвалят за сохранение гарнизона.
Паша в принципе соглашался с этим. И, поломавшись, все-таки согласился сдать Кинбурн.
Анфим Севастьянович довольно кивнул:
— Молодец, Филимон.
Парень довольно усмехнулся. Ну да. Сначала турок требовал, чтобы их не просто выпустили из крепости, но сделали это со всеми рабами, пушками, казной, и вообще — чуть ли не на руках донесли до Очакова. В отместку ему парень требовал, чтобы турки оставили в крепости все. Разве что кроме нательного белья — а то стирать его неохота. И шли сами пешочком… к Очакову. Сошлись на вполне приличном варианте — и со следующего утра началась сдача крепости.
Без единого выстрела. Без единой потери.
Собственно, и по дороге-то сюда потерь не было. Разве что татары налетали. Но с башкирами шутки были плохи. На всякое действие есть свое противодействие, на вашу легкую конницу — есть другая. Решили на войско налететь? Пока вы доскачете, мы уже луки изготовим и стрелами вас утыкаем. Налетали татары и на обоз — решили пограбить. Ну, по ним и жахнули из пистолей, лучников-то там не было, а обоз комплектовался серьезно. Результат — двадцать дохлых татар, одна сломанная нога у обозного мужика — из телеги неудачно шлепнулся, у двоих раны от стрел. Всегда бы так воевать.
Хитрово назначил комендантом крепости капитана Голотвина — и решил с четырьмя тысячами человек идти дальше. А Петру Голотвину и тысячи хватит. Тем более, здесь пятьдесят пушек есть да четыреста рабов, которых никто не пустит просто так шляться по степи…
И коней около двух тысяч.
А еще в окрестностях нашлось несколько стад коров, голов так в триста. И бараньи стада общим числом более пятнадцати тысяч.
Ну и что еще надо, чтобы пересидеть в крепости хоть десять лет?
Петру хватит, а ему надо идти вперед. И догонять Алексея Алексеевича.
* * *
Симеон в ярости бегал по комнате.
Ну где же, где все разладилось?!
Где и когда полетела под откос колесница хитроумного замысла?
Долгоруков убит, все его приспешники теперь так затаятся, что их и тараканы не найдут. Хованские… Андрей — мертв, Иван — в пыточных застенках. И молчать он там точно не станет. Все выложит. И про Симеона, и про Долгорукова… за такое наказание лишь одно — смерть.
Вот тут и пожалел «старец», что живет в Кремле. Из города куда как легче удрать было бы. Но это надобно раньше было делать, а не сейчас, когда царевна своей волей закрыла все ворота…
Впускают сюда всех. Не выпускают никого.
А мог бы, еще как мог! Уже когда бунт проваливался, на крыльце, но ведь его там не было! Царевна Евдокия в него вцепилась не хуже репья! И оставить ее было никак нельзя, она старшему Хованскому предназначалась, так что уцелела бы в любом случае. И те, кто при ней, — также. Был бы он на крыльце, успел бы удрать. Но Симеон оставался во дворце, желая держать руку на пульсе!
Все ж таки Хованский не настолько умен, чтобы самому все без ошибок сделать. Был…
А как могло бы все хорошо получиться.
Царевна…
Да, главная беда именно в ней. В Софье.
Симеон отлично видел ее лицо, когда стреляли в Хованского, видел, как она наводила порядок, да и потом в Кремле видел ее. Как она шла по коридорам, даже лица не прикрыв, в сопровождении пары девиц и казаков — срамота! Как распоряжалась, как говорила с боярами…
Царская дочь, что тут еще скажешь?
Волчица. Хищница, стерва…
Шестнадцатилетняя соплюшка? Да, в этом возрасте замуж выходят, но…
Чтобы его переиграла… вот эта?!
Поверить в такое Симеон просто не мог. Но пришлось. А как иначе? Может, в Дьяково кто-то и оставался, но здесь и сейчас была только Софья. Сначала — лишь она. Потом уже появились ее тетки, потом Аввакум…
Симеона снова затрясло.
Да что ж такое, как все было рассчитано! Никон вносит изменения в канон, переписывая книги. Аввакум начинает ему противостоять, из него было так удобно сделать мученика, расколоть Церковь на две половинки, а далее — кто знает! — свернуть в католичество, а что в результате?
Аввакум, так и не став мучеником, становится героем в глазах своих единоверцев. И не бунтует почти десять лет! Только увещевает, мирит… со всей доступной ему кротостью. А кротким он никогда не был. То есть кто-то держал его на цепи.
А сейчас, когда патриарх так обгадился, — вылез! И поди ж ты! Тут не то что Русь к католичеству привести — тут ноги б унести! Ох, не любил протопоп иезуитов. Да и смычка появляется вовсе не та — Марфа замуж за Корибута вышла, так что дети ее…
Есть шанс, конечно, воспитать их в верном ключе, можно и королеву отравить, да не вышло бы, как сейчас.
А сейчас получалось, что ноги б унести.
Ладно. Авось да удастся.
Симеон быстро собрал самое необходимое — деньги да пару нужных вещиц, сложил все в карман рясы и быстрым шагом направился к выходу из дворца.
Авось да не задержат духовное лицо. А уж где и у кого спрятаться в Немецкой слободе — он найдет.
* * *
Семен и Павел сидели неподалеку от несущих охрану казаков. Собственно, караул на всех воротах выглядел так. Два казака, два стрельца, два солдата из полка Гордона да пара воспитанников царевичевой школы. Здесь — Сенька и Пашка.
Сидели, истории травили о царевичевой школе, о своем житье-бытье.
— …есть у нас один парень, вот он всякой живности до ужаса боится. Мы однажды приходим на речку, а там лягушек — видимо-невидимо. Ну, наловили десятка два да ночью ему в постель и выпустили! Ох, как же он кричал!
— Не выдрали вас? — поинтересовался со смешком один из стрельцов.
— Нет, дяденька. Но лягушек мы ловили, и комнату потом мы отмывали…
— А надо б выдрать!
— Так царевич хуже придумал. Сказал, что ежели мы так лягушек любим, то он от нас работу ждет. Где в природе сия тварь живет, что ест, как размножается, почему квакает… кажный день вместо игр на пруд бегали и наблюдали. Чуть сами не заквакали…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});