Да, в толпе были и специально нанятые крикуны и подстрекатели. Но казаки уж больно нехорошо поглядывали по сторонам, пистоли явно были готовы к бою, а стать третьим никому не хотелось.
Толпа распалась на отдельные личности, не успев сформироваться в голодного хищного монстра. И жить этим личностям хотелось. Очень.
А Аввакум, дорвавшийся до народа, продолжал стыдить, проповедовать и отечески увещевать.
Софья, понимая, что она тут и даром не нужна, кивнула казакам.
— Тараруя в допросные подвалы, крикунов тоже.
А сама опустилась на колени рядом с Афанасием. М-да…
С таким здоровьем в политике не место, вон, губы синеватые, как бы инфаркт не хватил…
— Все в порядке. Лежите и не двигайтесь, сейчас вас перенесем в покои, будем лечить. Иначе дядя Воин мне в жизни не простит… Да, все хорошо. Бунт не состоится.
И перекрестилась. Выдохнула.
Сама бы тут улеглась, ей-ей…
Летела, как сумасшедшая, а ведь опоздай она, растерзай толпа Ордина-Нащокина… она бы в жизни себе не простила. Да и толпа…
Как тигр-людоед, эта зверюга становится по-настоящему опасна, отведав крови. Вот тогда могли и в Кремль ринуться, и Милославских повытаскивать, и Любаву растерзать…
Могли.
Не случилось — и ладно.
Пальцы девушки сжались на рукояти камчи.
— Они мне за это ответят, — поклялась она, еще не зная кто. — Кровью ответят, до последнего человека. Никому не спущу…
За неимением времени слуги переносили Афанасия в покои к самой Софье, звали Блюментроста, а сама Софья медленно шла по коридорам Кремля. И плеть так и была зажата в пальцах.
Алешка до осени не вернется.
Я здесь практически одна.
Я выстою. Богом клянусь — я справлюсь!
— Сонюшка!!!
Софья вздохнула и крепко обняла за плечи царицу. Та хоть и стояла на ногах, но видно было, что ее чем-то дурманным опоили. И сзади ее поддерживали Софьины девушки, серьезно глядя на царевну — ладно ли?
— Любавушка, ты в порядке? Володя как?
— Сонюшка, Алеша умер…
Софья, насколько могла, мягко отстранила царицу от себя.
— Я знаю, маленькая. Мне тоже плохо и больно.
— А… там что?
— Там все в порядке. Покричали и разошлись. — Софья даже попробовала улыбнуться. Получилось.
Правда, глаза оставались заледеневшими, но до того ли было сейчас вдовой царице?
— А…
— Любавушка, милая, послушай меня. Ты сейчас должна сделать то, чего от тебя хотел бы муж. Больше всего на свете.
На заплаканном личике изобразилось внимание.
— Ты сейчас идешь к Володеньке и остаешься с ним. Ты не можешь бросить сына. И не можешь потерять ребенка. Ты поняла?
— Сонюшка…
— Ты же не хочешь предать мужа?
Любава замотала головой.
— Вот и чудненько. Иди к ребенку и не думай ни о чем плохом. Я здесь, я рядом, а значит, с вами ничего страшного не случится. Все будет хорошо.
— А ты…
— А я сейчас дела улажу и приду.
Любава кивнула. Софья бросила взгляд на девушек за ее спиной и поманила пальцем Феню.
— Чуть что — к Блюментросту. Казаков пришлю для охраны и чтобы никто и ничто… Всех в шею гнать, кроме меня и царевен!
Феня кивнула. Усмехнулась:
— Вовремя вы, государыня. Они б нас растерзали…
Своим девушкам Софья такие вольности спускала.
— Да и вы не подвели. Умницы, девочки. Благодарю за службу!
Признательные взгляды стали ей ответами. Она не говорила о награде, ни к чему. Девочки без того знали, что их не оставят милостями. И Софья продолжила путь.
Перед дверью на миг замешкалась, а потом толкнула ее — и вошла.
Да, там они и были. Бояре, ближники, даже Милославские вылезли, как только опасность миновала. И Иван кинулся к царевне:
— Племянница…
Софью так и потянуло повторить подвиг. То есть — камчой бы ему по наглой морде, и посильнее, и пожестче. Нельзя…
Здесь и сейчас другая драка будет, не руками. Словами придется.
— Почему царицу одну бросили? — волчицей зарычала девушка. — Народ шумит, бунтует, а на крыльцо только Ордин-Нащокин вышел? Только он один не предал?
Милославский отшатнулся, упал на колени.
— Не вели казнить, государыня!
Софью вдруг посетило чувство дежавю. Хоть и не похож был Иван на обаятельного Жоржа! Ей-ей, еще минута — и она бы себя почувствовала Буншей. «Ты что же, сукин сын, самозванец, делаешь? Казенное добро разбазариваешь?»
И это помогло ей взять себя в руки. Шла сюда — кипела от гнева, боялась рот открыть — такого бы наговорила, что держись. А сейчас заулыбалась. Чуть отпустило.
— Значит, так, бояре. Пока мой брат не вернется — я никому бунтовать не дам. Кто из вас Хованскому споспешествовал, я еще разберусь. Одно обещаю твердо — невинные не пострадают. Ежели кто мне захочет на виновников намекнуть — выслушаю. Кто недруга своего огульно оговорит — казню. И ежели думаете, что я не разберусь… думайте… Государя похоронят, как и положено, в Архангельском соборе. А сейчас все вон отсюда. Пока во всем не разберусь, дворца никому не покидать. А ежели уйдет кто — посчитаю изменником и казню сегодня же.
Бояре чуть поворчали, но комнату очистили. Поняли, что сейчас сила не на их стороне. Да и то сказать — если б полыхнуло…
Не один ведь раз уже вспыхивало, хорошо всем были памятны последних лет бунты, один Медный чего стоил…
Софья подошла к телу отца. Посмотрела грустно. Духовник молился рядом.
— Государыня?
Софья сделала жест рукой. Мол, не обращай на меня внимания. А сама — смотрела.
Как же люди меняются после смерти. Вот он жил, говорил, двигался… а сейчас его — нет. Вообще. И нигде не будет.
Но она — есть. И она обязана дождаться брата.
Софья перекрестилась, опустилась на колени у тела отца. И вдруг ей пришла в голову простая мысль.
Именно сейчас она… может… Может стать императрицей.
У нее есть войска, есть верные люди, есть… да много чего есть. Она может и захватить власть, и удержать ее…
И править долго. Почти как Елизавета Английская. Братья и сестры ей не помеха. Алексей?
Даже если он и вернется… да кто сказал, что на него нет ни яда, ни клинка? Милославские ее поддержат, Стрешневы, Морозовы, да много кто — всех перечислять до завтра достанет.
Она может и сесть, и удержаться, и править.
Власть.
А… зачем?
Софья чуть улыбнулась, произнося слова молитвы. Губы действовали сами, независимо от разума.
Вот для чего ей эта власть? Власть одинокая, несчастная и ненужная, по большому-то счету? Чтобы жить, как захочется? Так она жить в любом случае не сможет. Над царем столько всего властно — даже Елизавета так и осталась королевой-девственницей, зная, что замужество лишит ее если и не всех прав, то очень многого.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});