Я ощутил на себе пронизывающий нечеловеческий взгляд. Рядом всхрапнул и застыл, как столб, Гендельсон. Всадник пронеся, как молния, но одновременно он словно бы плыл через пространство. Желтый песок взлетал под копытами, как брызги, и застывал в воздухе, будто налипал на невидимое стекло.
Мы провожали его взглядами, а когда растворился вдали, мы заспешили к стене деревьев. Я опередил Гендельсона, но сколько ни всматривался в песок, везде безукоризненные песчаные волны с мелкой рябью. Вон след от пробежавшего жука, вот где пронеслась ящерица, от каждой лапки отчетливый отпечаток, а за хвостом длинная извилистая канавка…
Гендельсон приблизился, я слышал жар от накаленных доспехов, однако барон останавливаться не стал, затрещали кусты, а когда я поднял от песка голову, в зелени тяжело грохнулось грузное тело.
Увы, когда я прошел по его следу, никакой кондрашки или грудной жабы – барон сидя снимал доспехи. От него волнами шел смердящий запах, пот пропитал вязаную рубашку под железом и стекал широкими струйками по лицу, груди.
– Это было… – прохрипел он, – просто… видение…
– Да, – сказал я, – но какое!
– Любое, – сказал он хриплым голосом. – Все видения – от дьявола!.. Мы должны… в Кернель. Кто знает, вдруг это испытание нам ниспослано не от Врага… а по милости Господа Нашего?
Я посмотрел на его измученное лицо с раскрытым ртом, он все еще жадно хватает ртом воздух, как рыба на берегу. Если это милость, то странноватая. Правда, тренер тоже гоняет своих спортсменов до седьмого пота, но из нас обоих спортсмены, как из Гендельсона менестрель.
– Вы что, – осведомился я с ядовитостью, – долго намерены вот так ожопивать землю?.. Кто-то крякал насчет Кернеля…
Он уже сбросил булатные рукавицы, ладони оказались белые, пухлые, нежные, а пальцы – ну вылитые сосиски. Не глядя на меня, вытер ладонями лицо.
– Сейчас переведу дух, – сообщил он, – и буду готов…
Хрен ты будешь, мелькнула мысль. Тут сам еле стою на задних конечностях, а я помоложе и покрепче. Да и не тащил на себе эту гору железа.
– Хорошо, – ответил я как можно суше, чтобы не дать проскользнуть в голосе жалости, – переводите… этот свой дух через улицу. А я посмотрю, что в лесу.
Он сказал обеспокоенно:
– Что может быть в лесу, кроме неприятностей?
– Я уже хочу есть, – сообщил я. – Вы ведь не удосужились захватить с собой оленины? Или все сожрали втихую? У меня не такие жировые запасы. Вы намерены ими поделиться со мной?
Деревья расступились, я двигался как мог, то есть старался бесшумно, как надлежит охотнику, но пер, как московский турист в подмосковном лесу: ломая ветки, цепляясь за все сучья, спотыкаясь на каждом корне, матерясь, что все здесь не так, и деревья не такие, и кусты в паутине, и зверей нет…
Наконец редколесье кончилось, дальше пошла чаща, туда я не рискнул. Лесовик из меня никудышный, сразу же заблужусь. Сейчас я просто иду строго по своей тени, наступая на плечи, а обратно идти так, чтобы тень за спиной, но пока что не увидел ни стада непуганых оленей, что подпустят вплотную, ни диких свиней, ни чего-то съедобного.
Рейнджер должен есть в пути все, вспомнил я мудрость выживания. Все на свете употребимо в пищу, а запреты возникли из-за религиозных предрассудков. Так что можно жрякать даже жуков и гусениц, не говоря уже о ящерицах и лягушках…
На обратном пути я рассмотрел наконец на ветке токующую птицу. Во всяком случае, она щелкала клювом, я метнул молот, ее сшибло, только пару перьев взвилось в воздухе. Молот проломился сквозь ветки так неожиданно, что я едва успел выставить ладонь, но все равно больно ударило по пальцам.
Птица, глухарь или тетерев, никогда их не видел, тяжело падала, на доли секунды зависая на ветках. Я подхватил ее, сунул под мышку и вышел к месту стоянки. Гендельсон, к моему удивлению, ухитрился насобирать сухого хвороста, правда, его здесь полно.
Птица очнулась от обморока, начала слабо трепыхаться. Я бросил ее на колени барону.
– Убивать и пускать кровь – это ваше дело, барон. А я пока что разведу костер.
Гендельсон едва не выпустил птицу, когда она вдруг клюнула его в ладонь и ударила по голове крыльями. Опешил, но все же свернул голову, начал потрошить, а потом уже на огне довольно умело жарил толстые ляжки.
Я время от времени ловил на себе его недоумевающий взгляд. На птице нет ран, выходило, что я поймал ее живой.
Глава 10
Жареная птица придала сил, как и короткий отдых. Я еще нежился у костра, как Гендельсон молча начал приспосабливать на себя железо. Я посматривал со злорадством, непростое занятие – надеть доспехи, ни один рыцарь не справится сам… однако Гендельсон как-то справлялся. Доспехи у него, как я понял, не только по его фигуре, но и из лучших сплавов, к тому же такой формы, что сам легко снимает и довольно легко надевает. Такие доспехи стоят целое состояние, но у клана Гендельсона, как я понял, денег куры не клюют.
Он первым наткнулся на приличную дорожку, что вела в нужную сторону. Я снял амулет и понес в руке. Чтобы не слышать молитв барона и не видеть креста в трясущейся руке, пропустил его вперед, он же герой, сам смиренно тащился сзади. Похоже, дорожкой пользовались нечасто, мы шли несколько часов без отдыха, за это время всего дважды земля разрыхлялась, выскакивал желтый комок металла.
Деревья вообще разредились настолько, что поляны превратились в просторное поле, а деревья сбежались в небольшие группки.
Далеко впереди у дороги показался высокий, в рост человека, темный камень. Дорога извивалась, по сторонам ровная низкая трава, так что камень мы заметили и рассмотрели издали. У камня вроде бы какая-то фигурка, скоро мы с удивлением признали молодую девушку и странного зверя, которого я назвал бы помесью варана с крокодилом, только не зеленого, а странно-синего цвета, словно только что вылез из холоднющей воды.
Вид у зверя был миролюбивый. Завидя нас, он застенчиво спрятался за спину девушки. Она безбоязненно рассматривала приближающихся крупных мужчин, удивительно чистенькая в таком пыльном мире, с гладко зачесанными назад черными волосами, умненькое лицо и внимательные глаза. Как большинство женщин в этих жарких краях, она в подобии лифчика, только более откровенном, да узеньких трусиках. Правда, есть еще пояс, на котором болтались пустые кольца.
Ее зверь все так же застенчиво выглядывал из-за плеча девушки. Теперь, когда поднялся во весь рост, я видел, что ростом почти с девушку, но если она стоит столбиком, то он в позе динозавра: передние лапы молитвенно прижаты к груди, зато задние лапы толстые, как колонны, а хвост занимает треть от массы тела. Чешуйки на груди отливают металлом. Я невольно подумал, что если в его чешуе в самом деле примеси металла, то такую защиту прорубить непросто. А здесь, судя по блеску, чешуя из металла целиком.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});