Песок быстро разогревался, я уже опередил Гендельсона, по моей спине потекла струйка пота. Желтое однообразное море тянулось и тянулось, но лес на той стороне заметно приблизился. Под ногами неприятно хрустит, словно и не песок, а мелко-мелко измельченный щебень. Если там, где мы вошли, он желтый, то сейчас стал ржаво-оранжевым. Впереди среди мелких волн-барханов выступил полузасыпанный холмик. С первого взгляда показался мне камнем, что постепенно рассыпается в песок, как раньше рассыпались здешние горы, а это последний из оставшихся, но когда приблизился, жар ударил в череп сильнее, чем палящее солнце.
На меня смотрел пустыми глазницами человеческий череп. Даже на треть погруженный в песок, он доходил мне до груди. Изъеденный временем и жарким песком, он все еще сохранил почти все зубы, каждый размером в портсигар. Нижняя челюсть утонула в песке, однако я видел высовывающиеся кончики зубов, сточенные по кромке, кое-где выщербленные. Череп выглядит совершенно человеческим, если не считать размеров, но тогда непонятно, как можно существовать с таким, или в какие-то времена гравитация была иной?
За спиной послышалось сипение, храп, словно приближалась груженная каменными блоками телега, которую тянет одна крестьянская лошадка. Гендельсон обливался потом, но усердно бормотал молитвы. В ладони то и дело появлялся крест, Гендельсон творил крестное знамение обеими руками, плевал через левое плечо, сыпал заклинаниями против нечистой силы. Злость распирала меня с такой мощью, что я понимал ощущения парового котла, когда ему в топку набросают чересчур много угля.
– Сэр Гендельсон, – сказал я, – вы набросали в мой котел угля, набросали… Но вы забыли, что мы – не в Зорре! Это в Зорре ваши молитвы могут изгнать нечисть, ибо она там чужая. А здесь мы – чужие!.. Здесь Юг. Пусть самый краешек Юга, но здесь нет церквей, нет священников. Зато есть идолы… Давайте их лучше не раздражать!
Он ахнул:
– Как? Отказаться от борьбы со Злом?
– Мы сейчас не воины, – объяснил я с ненавистью. – Не воины!.. Мы – лазутчики. Мы должны пробраться в Кернель и отдать там талисман. Это принесет христианскому воинству больше сил и славы, чем если обнажим мечи, бросимся на ближайшую нечисть и красиво погибнем.
Он сказал надменно:
– В этом нет позора!.. Вы увидите, что я всегда готов отдать жизнь до последнего вздоха, а кровь – до последней капли…
– А что, – сказал я уже не сдерживаясь, – если барон, то обязательно – дурак?..
Он нахмурился, бросил ладонь на рукоять меча.
– Вы мне ответите, сэр Ричард!
У меня потемнело в глазах от страстного, прямо страстнейшего желания вытащить меч и встать в позицию. И сразу избавлюсь от этого дурака.
– Да хоть сейчас!
– Но у нас нет ни времени, – сказал он надменно, – ни возможности. Обнажающий меч на соратника, пусть даже вынужденного, – мерзок Господу…
– Я готов и на кулаках, – предложил я. – Или на ножах. У вас нож на поясе хорош!
Он брезгливо оттопырил губы.
– Что, как пьяные мужики? Нет уж, увольте. Вернемся в Зорр – я к вашим услугам. Нет, даже в Кернеле! Доставим талисман, и мы уже не соратники. Тогда я вполне к вашим услугам.
Челюсти мои сжались так, что стрельнуло в висках. Талисман, черт бы его побрал! Талисман надо доставить в первую очередь, а потом… как там в песне: сначала думай о Родине, а потом о себе.
– Хорошо, – сказал я и ощутил, насколько зловеще звучит мой голос, – в первый же день в Кернеле!.. В первый же час!
– В первый же час, – подтвердил он.
Я ощутил, что, потерпев поражение в этом, должен настоять на чем-то другом, получить реванш, сказал резко, даже не задумываясь, умно или глупо это звучит:
– Мы идем через чужую страну!.. Здесь либо не знали Бога, либо отреклись от Него. Здесь в почете магия, а ведьмы и колдуны не скрываются от лап инквизиции, а сами правят городами и селами. Так что засуньте себе в задницу свой золотой крест, не вытаскивайте на людях! Ни из задницы, ни из-за пазухи. Вообще не показывайте ни своего баронства… ни даже христианства. Никаких молитв вслух!..
Он смерил меня взглядом с ног до головы. Я ожидал новых оскорблений, на этот раз не стану сдерживаться, шарахну просто молотом, возьму талисман и отнесу сам. А это ничтожество пусть по частям звери выклевывают из его скорлупы…
– Вы очень ошибаетесь, – ответил он высокомерно, – полагая, что я не понимаю, где мы. Я не был здесь, но я слышал рассказы бывалых воинов… и знаю, что даже достойнейшие рыцари прибегали к хитростям. Надо только, когда произносишь ложную клятву, держать в кармане пальцы крестом или кукиш. Лучшие герои ездили по чужим странам неузнанными, а потом проводили по разведанным дорогам целые армии!
Я сказал сухо:
– Ну, раз уж лучшие герои… Ставим точку. Теперь вперед – в Кернель!
Мы обливались потом, над Гендельсоном вообще поднимались струйки пара, словно через участок пустыни двигался не человек в железе, а закипающий чайник. Он ломился вперед тяжело, сильно наклонившись вперед. Ноги увязали почти до колен, я слышал уже не хрип, а надсадный скрежет, словно его легкие высохли и стучали по ребрам, как жесть под напором ветра.
Я ощутил тень сочувствия, изнеженному барону еще хреновее, чем мне. Правда, по части изнеженности я тут любому дам сто очков вперед. Я вытер лоб, капли пота высыхают раньше, чем проползут по морде хоть миллиметр, губы пересохли, язык болтается, как деревяшка.
До леса около сотни шагов, Гендельсон хрипел все надсаднее. От деревьев в нашу сторону падает густая тень, сокращая нам путь еще на десяток шагов…
Краем глаза я ухватил движение на самой периферии зрения. Вдоль леса по желтому песку мчится всадник на гнедом коне. За ним развевается длинный зеленый плащ, чересчур длинный. Я так и не увидел его конца, плащ истончался, таял, но все еще угадывался, как размытый шлейф тумана. На всаднике подрагивала под порывами ветра темная широкополая шляпа с темно-зеленым пером, кафтан тоже темный, с оттенками коричневого, как и сапоги в широких стременах странной формы.
Всадник на миг повернул голову в мою сторону. Кровь замерзла во всем моем теле: у всадника вместо лица блистал белый пульсирующий свет. По нервам ударило тем сильнее, что в остальном все темное, мрачное, а лицо – сплошной белый свет, даже плазменный огонь, как при плазменной горелке на всю мощь.
Я ощутил на себе пронизывающий нечеловеческий взгляд. Рядом всхрапнул и застыл, как столб, Гендельсон. Всадник пронеся, как молния, но одновременно он словно бы плыл через пространство. Желтый песок взлетал под копытами, как брызги, и застывал в воздухе, будто налипал на невидимое стекло.
Мы провожали его взглядами, а когда растворился вдали, мы заспешили к стене деревьев. Я опередил Гендельсона, но сколько ни всматривался в песок, везде безукоризненные песчаные волны с мелкой рябью. Вон след от пробежавшего жука, вот где пронеслась ящерица, от каждой лапки отчетливый отпечаток, а за хвостом длинная извилистая канавка…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});