Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Однажды папский легат велел моему деду вернуть мужу мою бабку, которая была его любовницей, а дед ответил, что скорее на лысой голове легата вырастут роскошные кудри, чем он это сделает. А на что пойдешь ты ради меня? Ты готов противостоять церкви и государству, лишь бы я была рядом с тобой?
Сердце Рауля сжалось, когда он увидел беззащитный блеск в ее глазах, заметил, что она дрожит, словно молодой олень.
– Ах, милая моя, – сказал он, прижавшись к ее щеке. – Не тревожься. Вот приедем в Париж и что-нибудь придумаем.
Она подала ему еще одну виноградину.
– Обещаешь?
– Обещаю. – Он похлопал ее по ягодицам. – Давай, одевайся.
– Только если ты оденешь меня, – сказала она с лукавой искоркой.
Рауль усмехнулся и поднял один из ее шелковых чулок.
– Это, любовь моя, будет приятно – может быть, не так пикантно, как раздевать тебя, но все же довольно мило.
Взяв в руку ее лодыжку, он провел по ней большим пальцем, а затем наклонился, чтобы поцеловать пальцы ее ножки и лизнуть, отчего она пискнула.
С наступлением сумерек, покончив с делами, Алиенора и Людовик вышли прогуляться по саду. Поднялся прохладный ветерок, и оба они набросили мягкие шерстяные плащи, отороченные мехом. Бок о бок они остановились у пруда, чтобы посмотреть на воду, окрашенную в сумеречный цвет. Алиенора вспомнила, как когда-то они занимались здесь любовью, их тела переплетались, как у пары изящных фавнов. Теперь это казалось таким давним, недостижимым. За несколько коротких лет они стали совсем другими, непохожими на тех девушку и юношу, которые лежали здесь, познавая тела друг друга. Она не осмелилась спросить, помнит ли он то время, потому что боялась услышать его ответ. В сумраке царила грусть, словно не просто вечер подходил к концу. Это были их последние часы в Пуатье, и, уезжая, она не знала, когда они вернутся.
– Мне пора на молитву, – сказал Людовик, взглянув на небо, и она почувствовала, как он начал отстраняться.
– Господа можно увидеть здесь не хуже, чем в церкви, – ответила она. – Разве ты не изумляешься чудесам Его творения? Что может сравниться с этим? – Она указала на темную полосу пурпурного облака, обвитую алой лентой. – Даже аббат Сугерий согласился бы со мной. Это лучше любого витража, который можно вообразить.
– Это правда, – признал Людовик, взяв ее за руку – редкий жест в те дни, случившийся сам собой. Она прижалась к нему и погладила его волосы – красивые, густые и серебристо-русые, они спускались почти до плеч.
– Людовик… – тихо сказала она и подумала, что, возможно, получится вернуться в прошлое.
– Сир?
Прекрасное мгновение исчезло, как последняя пурпурная полоска заката, когда они, обернувшись, оказались лицом к лицу с капелланом Одоном Дейльским.
– Что такое? – отрывисто спросил король. – Почему ты прерываешь нас?
Священник неловко прочистил горло.
– Сир, мадам, мне жаль, что я приношу дурные вести, но когда об этом узнают все, скрыть ничего будет нельзя.
– Какие дурные вести? Что не скрыть? – потребовал объяснений Людовик. – Не темни. Выкладывай!
Взглянув на Алиенору, отец Одон произнес:
– Сир, это вопрос, который касается госпожи Петрониллы и ее отношений с придворным мужчиной.
Людовик в отчаянии вскинул руки.
– Опять сплетни! Меня тошнит от всех этих мелочных разговоров.
Сердце Алиеноры замерло. Боже милостивый, что же на этот раз натворила Петронилла? Она думала, что ее сестра в безопасности со своими служанками и скандала удалось избежать.
– Кто этот мужчина? – сурово вопросила она.
– Мадам… это коннетабль, мессир де Вермандуа.
Людовик тяжело выдохнул, в его глазах вспыхнул гнев.
– Обычные придворные сплетни. Королева и я прекрасно осведомлены о деле, касающемся моей сестры и мессира де Вермандуа.
На лице священника появилось выражение крайнего изумления.
– Сир, мадам, при всем уважении, я не думаю, что это так.
Алиенора прищурилась.
– Хорошо, – ответил Людовик, потирая лоб, – но давайте поскорее с этим покончим. У нас есть более важные дела, чем слушать эти глупости.
– Сир, Рауль де Вермандуа развратно развлекается с сестрой королевы в своих покоях. Мой писец подслушал, как они назначали свидание, и проследил за тем, куда они пошли. Все это правда, клянусь. Оруженосец де Вермандуа и сейчас караулит на лестнице.
Алиенору затошнило. Писец Одона не мог случайно увидеть Рауля и Петрониллу вместе. Очевидно, придворные шпионы времени не теряли.
Людовик побледнел.
– Показывай дорогу, – приказал он.
Капеллан отвесил чопорный поклон и, сложив руки по своему обыкновению, вывел их из сада. Там их ждали другие священники, и Алиенора испугалась, дожидаясь пока Людовик вызывал стражу, чтобы сопровождать их. Вот-вот случится нечто ужасное, и она ничего не могла сделать, чтобы предотвратить это.
Одон Дейльский прошел во дворец и поднялся по витой лестнице башни Мобержон в личные покои. Они услышали шаги оруженосца на лестничной клетке, спешившего предупредить своего господина. Стражники Людовика протиснулись мимо капеллана и бросились за молодым человеком, схватили его и прижали к полу у тяжелой деревянной двери, когда он закричал, предупреждая господина. Задыхаясь от подъема, отец Одон ухватился за кованое кольцо засова, повернул его и распахнул дверь настежь.
В очаге горел огонь. Перед ним стояла пустая скамья с подушкой, а рядом на столе – кувшин с вином и кубки. Чуть поодаль они увидели кровать, на которой сидела Петронилла в незашнурованной сорочке и с обнаженной грудью. Рауль де Вермандуа, одетый в рубашку и штаны, но без камзола, стоял рядом, готовясь защищать ее своим мечом.
Людовик как будто поперхнулся. Алиенора в ужасе уставилась на него, потому что улики были налицо и она была сама виновата в том, что впустила лису в курятник. Петронилла сдержала крик и теперь смотрела на всех с наглым вызовом, даже не пытаясь прикрыться.
– Брось меч, – прорычал Людовик. – Или ты поднимешь его против своего короля?
Рауль сглотнул и, отбросив оружие, упал на колени.
– Сир, я могу объяснить…
Людовик вздрогнул.
– Объяснять ты мастер, – сообщил он ледяным тоном, – а я всегда был настолько глуп, что слушал тебя и верил, тогда как ты все это время предавал меня и Бога. Я не хочу слушать, что ты скажешь, потому что я собственными глазами вижу, какой ты двуличный негодяй. Предатель. Придется решать, что с тобой делать. – Он повернулся к Алиеноре, его голос был полон ярости: – Мадам, разберитесь со своей сестрой. – Он указал пальцем на солдат. – До дальнейшего уведомления мессир де Вермандуа находится под домашним арестом и не будет говорить ни с кем, кроме своего духовника. Проследите за этим.
Повернувшись на каблуках, он вышел из комнаты.
Алиенора посмотрела на Рауля.
– Я так вам верила, – сказала она с отвращением. – Просила защитить Петрониллу, а вы ее опозорили. Желаю вам вечно гореть в аду.
Она повернулась, чтобы посмотреть на сестру, которая так и не прикрылась.
– Тебе я тоже доверяла.
Петронилла посмотрела на нее вызывающе.
– Я люблю его. – В ее голосе звучала свирепость. – А ты ничего не знаешь о любви.
– Поверь мне, знаю, – с горечью ответила Алиенора. – Потому что я люблю тебя, а ты только что разбила мне сердце.
Подбородок Петрониллы дрогнул, и она тихо всхлипнула. Рауль повернулся к ней и осторожно накинул ей на плечи плащ.
– Тебе нельзя здесь оставаться, любовь моя, – сказал он. – Они этого не допустят, и, так или иначе, все уладится. Ступай с королевой. Все будет хорошо, поверь мне. – Он посмотрел на Алиенору: – Не вините ее, мадам. Это моя вина.
Алиенора не могла заставить себя ответить ему, потому что ее душили ярость и стыд. Ведь она тоже была виновата. Она должна была предвидеть; должна была понять.
– Пойдем, – резко сказала она Петронилле. – Не пойдешь по своей воле, стражники тебя заставят.
- Зимняя мантия - Элизабет Чедвик - Исторические любовные романы
- Любовники поневоле - Элизабет Чедвик - Исторические любовные романы
- Летняя гроза - Кэтрин Харт - Исторические любовные романы