Читать интересную книгу На то они и выродки - Наталья Резанова

Но только казалось. Произошло то, чего опасались и о чем боялись говорить вслух самые проницательные.

В войну вступила Островная Империя. Сохранившая до поры в неприкосновенности и авиацию, и, что немаловажно, флот, которого не было в наличии у Хонти и Пандеи. От полного коллапса пока спасало только то, что островитяне, по каким-то своим соображениям, не вели развернутых наступательных действий. Ограничивались ударами с воздуха и моря. Авиация у Островной Империи никогда не была особенно сильна, но вот о действиях десанта, высаживавшегося с белых субмарин, рассказывали такие ужасы, что волосы вставали дыбом. Островной Империи, разумеется, отвечали ракетными ударами, но проверить их действенность не было никакой возможности.

И на фоне всего этого — бездарность и бездейственность командования, не знающая границ жадность и наглость капиталистов, абсолютная импотенция верховной власти. Они вообще заметили, что война мировая перешла в войну гражданскую? Похоже, что нет. И если бы неотвратимый финал прикончил их всех, жалеть было бы не о чем. Плевали мы на эти древние рыцарские традиции и тысячелетнюю монархию. Но ведь, если предоставить все естественному ходу событий, вместе с ним схлопнется внутренняя поверхность шара, на которой мы живем, вся страна, все люди, большинство из которых ни в чем не повинно, и если не мы… если мы не…

Достаточно лирики. Впереди блокпост. И хорошо, если это настоящий блокпост, а не грабители в форме патрульных. Хотя теперь они, бывает, совмещают. Внимательней надо быть, вот что.

Этот дом располагался на улице маршала Мрекуллуешну. Очень старый дом, из тех, что во время древних городских войн мог выдержать штурм тяжеловооруженных гвардейцев. Потом-то его отреставрировали, подгримировали под благоприличный особняк. Но мощные стены и подвал, способный конкурировать с любым нынешним бомбоубежищем, остались. Особняк за время существования неоднократно менял владельцев, а последнее столетие находился в собственности баронов Скенди. Старый барон помер пару лет назад, и дом перешел к его племяннику, но тот служил во флоте и первоначально не бывал здесь. Лишь недавно, когда от эскадры адмирала Гешуа осталось одно воспоминание, а уцелевших флотских перебросили в Столицу, стал появляться здесь.

Хотя большую часть времени дом стоял по-прежнему мрачный и глухой, временами сюда являлись гости, слышалось нестройное пение, ор, грохот. Говорили, что молодой барон устраивает гулянки, на которых господа офицеры отрываются по полной. Соседи, вспоминая слухи о белых субмаринах, с которыми эскадре Гешуа пришлось столкнуться напрямую, относились к этому с пониманием.

Миха Скенди был дома и гостей определенно ждал. Слуг в доме не осталось, один сторож, но барон не поленился выставить на стол то, что нашлось, — припасы из флотского пайка, который он продолжал получать, консервы, оставшиеся еще от дяди, да и фамильный винный погреб еще не успели опустошить.

Сейчас он сидел в кресле и перебирал струны гитары. Сидя этот коренастый, ширококостный молодой человек казался выше ростом, чем был на самом деле. У него было грубовато-привлекательное скуластое лицо, флотский загар — коммодор Скенди служил на линейном корабле — еще не успел сойти.

— Последний анекдот хочешь? — обратился он к Руге, когда тот явился на пороге. — Нас сливают с механизированными войсками. Картина: к уцелевшим крейсерам приделают колеса, и вперед по горам и долинам! Фрескет оборжется.

— Вообще-то это не так глупо. Вернее, не было бы глупо при другом руководстве. Я тебе после объясню… Ода здесь?

— Здесь, в подвале со своей хренотенью возится. А прочие твои дружки запаздывают… а хозяин, между прочим, жрать хочет.

— И это потомственный аристократ… а мне еще говорят, что я дурно воспитан. Насчет того, что задерживаются, — возможно, после бомбежки завалы на дорогах. А, кстати, кто-то еще подъехал.

Новыми гостями были председатель Черного трибунала полковник Тавас и капитан Врер из разведывательного управления. Приехали они вместе, так как их ведомства располагались рядом. Поприветствовали хозяина, тот, прекратив наигрывать «Прощание с красоткой», разлил бренди, непатриотично фекелешское, из старых запасов, по бокалам. Врер выпил залпом, откинулся на спинку стула, расстегнул верхнюю пуговицу мундира, пожаловался:

— Устал. Сейчас, ясное дело, все устали, но… устал, массаракш.

— Ну так отдыхай, капитан, угощайся. А то еще ляпнешь, что хочешь жрать, и шокируешь нашего зануду…

— А ведь гости-то еще не все собрались, — заметил Тавас. — Полагаю, будет еще кое-кто. Например, некий бригадир, и один контуженый танкист, и наш великий технократ…

— Какой ты умный, Тавас, — отозвался Руга. — Позволь спросить, что заставило тебя сделать такие выводы?

— В ином случае общество было бы гораздо больше. И гораздо шумнее. Значит, сегодня собираются избранные.

Хозяин и Руга переглянулись, затем полковник произнес:

— Кое в чем ты ошибся. Чак уже здесь, просто занят. А кроме Цурумии и Фрескета, будет еще один гость… из числа твоих знакомых.

Председатель трибунала усмехнулся несколько делано — не любил, когда его озадачивали, предпочитал озадачивать других. Но ничего не поделаешь — приходилось ждать.

В тот день Керем Тоху приехал в штаб-квартиру из расположения полка с плановым отчетом. Эти регулярные визиты уже давно не вызывали в нем ни страха, ни надежды — только скуку. Расслабься и получай удовольствие, только трахают тебе мозги. Когда с ним связался бригадир Цурумия — сказал, чтоб не строил планов на вечер, намечается, мол, классная вечеринка, — он насторожился. И даже присутствие в машине полковника Фрескета ощущения этого не прогнало. Наоборот, усугубило.

Он уже бывал в особняке на Мрекуллуешну, и не раз, но всегда чувствовал себя там неловко. Ему казалось, что на него там смотрят искоса. Не из-за происхождения, нет. Публика у Скенди собиралась самая разнообразная, любых званий, бывали и штатские, а по крови, массаракш, он был не ниже, чем здешние аристократы, хотя о пандейском княжеском достоинстве нынче напоминать не стоило. Но положение его, даже если забыть о пандейских корнях, было двусмысленным, если не смешным в глазах штабной шушеры. Поручик при полковничьих обязанностях — спаси и помилуй нас Мировой Свет! Бумаги о его производстве уже который месяц тормозились в соответствующих инстанциях, а самому Тоху объяснили, что война — не повод перескакивать через несколько званий. При этом спрашивали с него, как с полковника, да. Но смущали Тоху в здешнем кругу не шевроны поручика на мундире. Ему казалось, что тут брезгливо посматривают на его внешность. Он говорил себе, что это глупость, что здесь есть и другие со следами ран и ожогов — обычных, радиационных, химических, сам коммодор Скенди был ранен в бою с белой субмариной — повезло вот, лицо не задело. И все же…

Самому Тоху тоже, можно сказать, повезло. Если б Пандея отложилась и вступила в войну одновременно с Хонти, его, возможно, солдаты порвали бы на куски. Но весть об этом дошла уже после того, как полк, вернее, то, что от него осталось, выбрался из «Болотного мешка», куда загнали его атомные бомбежки. И вывел его именно Тоху, поскольку никого из офицеров — по совершенно разным причинам — более в живых не осталось. Ну разве что фельдшер. Именно Тоху сумел организовать хоть какое-то питание и лечение для солдат — мыслимыми и немыслимыми средствами. И любого, кто бы им сказал, что Тоху предатель родины и враг, солдаты бы самого порвали в клочья.

По пути к ним прибивались солдаты из других разбитых частей — и Тоху сумел их вывести к Столице на каком-то немыслимом напряжении сил, ибо хватанул порядочную дозу радиации. По прибытии в столичный регион он свалился, и фельдшер доставил его в госпиталь, где скорее всего Тоху бы и сдох — там было слишком много больных и раненых, чтоб всякий облученный прапорщик мог получить должный уход. Но тут Тоху заинтересовались органы — не всякий сумеет так нагло нарушить субординацию, да уж не шпион ли он? Прежде чем проверить, его перевели в ведомственную больницу, где и подлечили. По проверке Тоху, к собственному удивлению, получил не срок и не пулю, а повышение в звании и уведомление о том, что он награжден орденом Дубового венка третьей степени (правда, сам орден ему так и не вручили). Кроме того, он узнал, что из той орды, что он привел с собой, сформирован отдельный пехотный полк и передан под его команду. На какой-то миг показалось, что жизнь не так ужасна и омерзительна, как была все прошлые годы, и героизм в ней должным образом вознаграждается. Но это ощущение продолжалось недолго. Потом нахлынула вот эта вся бездна дел при полной безнадежности и окружающем тотальном идиотизме.

Кроме того, ожоги, хоть и перестали представлять непосредственную опасность для жизни, заживали плохо. Корка, затягивающая их, то и дело вздувалась пузырями, и стоило огромного труда не расчесывать их — и так уже приходилось слышать в штабе брезгливые вопросы, не есть ли эти волдыри и язвы следствие какой-нибудь заразной болезни. Если добавить, что у него вылезли волосы и брови, вид поручик Тоху собою являл вполне отталкивающий. И пусть он убеждал себя, что для мужчины и ветерана это не важно, сознавать это было неприятно.