Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Людовик прилег поперек ее ног и погладил ей лодыжку. Ему хотелось почувствовать полное удовлетворение. Король должен чувствовать себя удовлетворенным. Но его душевное состояние было далеко от внешнего спокойствия.
– Мне показалось, меня пригласили, – ответил Людовик, включаясь в игру.
Генриетта нежно погладила его по щеке.
– Ты устал. Почти не спишь.
– Я не усну, пока убийцы семьи Партене не будут схвачены.
– Надеюсь, скоро ты сможешь крепко спать, – сказала Генриетта.
Король смотрел на балдахин кровати и молчал.
– Я хочу, чтобы у нас так было каждую ночь, – призналась она. – Рядом с тобой я чувствую себя в полной безопасности.
Людовик сел и стал натягивать сапог.
– Генриетта, разве я недостаточно оберегаю тебя?
– Как ни печально, но там, где появляется Шевалье, вряд ли кто-то может чувствовать себя защищенным. Недавно он выставил в дурном свете мою фрейлину Анжелику.
Людовик повернулся к ней. Улыбки на его лице уже не было.
– Разве мало того, что я оберегаю тебя? Неужели я должен оберегать еще и твоих фрейлин?
– Он сочинил отвратительную историю, а мне теперь приходится расхлебывать.
Людовик натянул второй сапог.
– И от этого тебе сейчас грустно.
Генриетта встала на колени перед Людовиком, прижалась подбородком к его плечу.
– Франсуаза Партене была тебе очень дорога. Я знаю. Помню, я по глупости ей даже завидовала.
Людовик встал, подошел к стулу, снял со спинки небрежно брошенный камзол.
– Я отправляюсь на войну. Вот там безопасно.
– Я… что-то не понимаю, – растерянно моргая, призналась Генриетта.
– А ты отправишься вместе со мной.
Генриетта откинула волосы со лба и хмуро спросила:
– Зачем?
– Ты хотела бы оказаться в каком-нибудь другом месте?
– Нет, конечно, – торопливо ответила она.
– Новый день начинается, – сказал Людовик, застегивая пуговицы камзола.
И он ушел, оставив Генриетту раздумывать над его странными словами.
Король пожелал провести тайную встречу у себя в покоях. Он считал, что так ему будет легче разговаривать с посланником Священной Римской империи. Разговор предполагался с глазу на глаз. Бонтан и Фабьен терпеливо дожидались за закрытой дверью, вместе с парой гвардейцев.
Людовик оделся в строгом соответствии с этикетом, прикрыв голову париком. Он сидел в кресле. Посланник расположился напротив, на табурете.
– Ваше величество, испанцы все больше устают от нашего молчания, – начал посланник. – Они желают нашего вмешательства.
– Что ж, у вас есть наследственные притязания. У нас – притязания на законном основании. Не станем же мы из-за этого воевать друг с другом. Хотя многие в вашем правительстве, несомненно, выиграли бы от такой войны.
Посланник сидел, сложив руки на коленях. Набрав в легкие побольше воздуха, он продолжал:
– Наши правительственные круги разделены. Но если бы эта встреча положила начало откровенным обсуждениям и появлению общей стратегии…
– Ваш принц Ауэршперг… насколько помню, он родом из знатной австрийской семьи… принц мог бы получить кардинальский клобук.
– Прекрасные слова, ваше величество, – улыбнулся посланник, впечатленный услышанным.
Людовик подался вперед и упер подбородок в сцепленные пальцы.
– В таком случае давайте подумаем о договоре… – Он вдруг почувствовал, как из-под парика на лоб вытекла тоненькая струйка крови. – О тайном договоре между Францией и домом Габсбургов о разделе земель в случае смерти испанского короля.
Кровь продолжала течь. Струйка стала шире. Она текла по левой щеке и уже достигла подбородка.
– Для безопасности страны здоровье правителя имеет основополагающее значение.
– Ваше величество… – Посланник смущенно и испуганно заерзал на стуле. – Ваше лицо.
– Мое лицо? А что с ним?
Людовик провел по щеке. Ладонь стала ярко-красной.
Посланник поспешил к двери. Увидев его, Фабьен Маршаль узнал того самого незнакомца, о котором безуспешно пытался навести справки. Посланник и сейчас не внушал ему доверия. Но удивительнее всего Маршалю было его собственное поведение. Глава королевской полиции ощущал непонятную растерянность перед иностранцем.
– Врача! Быстрее! – закричал посланник.
Фабьен не двигался с места.
– Сударь, вы что, разучились понимать свой родной язык?
В дверь выглянул Людовик. Он держался за дверной косяк. Пальцы короля и жилет его камзола были мокрыми от крови, струйка которой не иссякала.
– Ваше величество, я сейчас приведу Массона! – сказал Бонтан.
– Не его. Приведите… другого доктора, – велел король и снова закрыл дверь.
– Никого сюда не пускать, – велел Фабьену Бонтан, выскакивая в коридор.
Королю пришлось ждать еще около получаса, прежде чем к нему через потайной коридор привели Клодину в плаще с капюшоном, низко приспущенным на лицо, чтобы никто не узнал в ней женщину. Людовик махнул рукой, отпуская Бонтана. Клодина молча сделала реверанс, затем сняла и бросила на стул плащ.
Людовик разделся до панталон и теперь сидел на краешке кровати.
– Ваш отец меня уверял, что все быстро заживет, – сказал он, отнимая руку ото лба. – А что скажете вы?
Клодина размотала мокрую повязку, осмотрела кровоточащую рану и поморщилась, но критиковать работу отца не стала.
– Придется наложить швы. Будет больно.
Людовик смотрел на двойной портрет, запечатлевший его и Филиппа в детстве. Беспечные мальчишки, еще не знающие своей судьбы.
– Ну и пусть, – ответил он Клодине.
Королева известила Луизу де Лавальер о своем желании ее видеть. Луиза не без робости вошла в покои Марии Терезии. Присев в неуклюжем реверансе, она плотно закуталась в шаль.
– Спасибо, что откликнулись на мое приглашение, – сказала королева.
– Ваше величество, я каждый день молюсь за душу вашего несчастного ребенка.
– Очень любезно с вашей стороны.
После реверанса у Луизы заломило спину, и она невольно поморщилась. Это была не первая ее беременность, но почему-то сейчас она чувствовала себя особенно неловко.
– Вам тяжело стоять. Садитесь, – предложила Мария Терезия.
Луиза села, опустив голову.
– Здесь тепло. Снимите шаль, не то вам станет жарко, – сказала королева.
Луиза нехотя сняла шаль и отдала фрейлине королевы.
– Я помню, как обидела вас недобрыми словами, – сказала королева. – Я произнесла их в сердцах, когда мой ум был затуманен постигшими меня бедами. Но я хочу, чтобы мы с вами стали друзьями. Только не думайте, будто я забыла все, что происходило между вами и моим мужем, и готова вам это простить. Я предлагаю вам дружбу, поскольку чувствую: ваша душа неспокойна. Ее ткань порвалась.
Обойдя вокруг Луизы, королева заметила красные отметины у нее на спине. Следы самобичевания заживали медленно.
– Я забочусь не столько о вас, сколько о невинной жизни внутри вас. А она, несомненно, ощущает боль и страдает.
– Ваше величество, как только я смогу, я снова начну регулярно ходить в нашу церковь. Я тоскую по совместным молитвам.
– Скажите, Луиза, вы любите короля?
– Я люблю Бога.
– Это не ответ.
– Короля я… тоже люблю. Но плата за эту любовь слишком велика.
– Зачем вы себя истязаете? – спросила Мария Терезия, возвращаясь на прежнее место. – Глядя на вашу спину, можно подумать, что вас пытали.
– Я стараюсь телесными страданиями заглушить душевные, хотя и понимаю: мне это никогда не удастся.
– Пожалуй, вы правы. Не удастся, – сказала королева.
Туманный, промозглый вечер остался за дверью. Кухня родного дома встретила Клодину теплом и мягким светом очага. Отец стоял у плиты и что-то помешивал в кипящем котле.
– Вот, суп варю на ужин, – сказал Массон. Голос у него был хрипловатый и недоверчивый. – Густой, чтобы посытнее было. Картошка, морковка, сельдерей. Раз ты взяла на себя мои обязанности, почему бы мне не заняться женским делом.
– Суп я могла бы сварить и сама, – возразила Клодина, снимая плащ.
– Лучше присядь и отдохни. Ты сегодня целый день в трудах.
– Отец, ты говоришь совсем не то, что думаешь, и мне это не нравится.
– Значит, решила потешаться над родным отцом? – щурясь, спросил Массон.
– С чего ты взял?
– Где ты была?
– Я не вправе рассказывать об этом.
– Твое молчание красноречивее всяких слов. Я сделал слишком поспешные выводы относительно лечения короля? Наверное, оно показалось королю слишком упрощенным. И тогда король позвал мою дочь, чтобы с ее помощью уничтожить мою репутацию.
– Никто не покушается на твою репутацию. Никто не собирается изгонять тебя из придворных врачей. Отец, ты просто мне завидуешь.
– Нет, дитя мое! Я напуган! – Он сердито бросил ложку на пол. – Я боюсь за тебя. Королевский двор лишен человеческой теплоты и доверия. Это холодный, жестокий мир, где все пронизано ложью. Я вполне могу расстаться с должностью придворного врача, но, пока я жив, я не позволю им помыкать тобою. Пойми: быть у короля в фаворитках опасно. Через какое-то время он устает от своей очередной пассии, и та бесследно исчезает.
- Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах - Дзиро Осараги - Историческая проза
- Падение короля - Йоханнес Йенсен - Историческая проза
- Происхождение всех вещей - Элизабет Гилберт - Историческая проза