к нему. Я облачен в русский скафандр «Сокол»[148], и не слышу всего, что говорится во время оживленной дискуссии, но вижу, как инженеры хмурятся и качают головами. Пару недель спустя подозрения подтверждаются: плохие новости – инженеры определили, что мое телосложение (рост 6 футов и 3 дюйма) слишком велико для кресла[149], которое будет установлено внутри спускаемого аппарата «Союза».
Решение безапелляционное. Моя долгосрочная миссия на «Мир» провалена, и все усилия по физической, технической и языковой подготовке напрасны. Гейл не очень разочарована этой новостью – она готова вернуться в Штаты, к своей работе в техасской детской больнице и к американской жизни. Мы вместе прошли через это задание, которое оказалось нелегким.
Но в итоге есть и пара плюсов. На зависть соседям у меня будет самый крутой мотоцикл. А еще лучше, у меня есть новое прозвище. Да уж! Больше никакого «Дуги», отныне я – «Слишком высокий Паразински» или, для краткости, просто «Слишком высокий».
Глава 12
Юный Скайуокер
«Испытай полет единожды, и твои глаза навечно будут устремлены в небо. Однажды там побывав, на всю жизнь ты обречен тосковать о нем»
– Леонардо да Винчи.
Отделение интенсивной терапии для новорожденных, Техасская детская больница, 1997 год
Несмотря на то, что я вернулся со штемпелем «в карьере космонавта отказать», все же сохранилась надежда посетить космическую станцию «Мир». Однако для этого – с учетом моего слишком высокого роста – понадобится место на шаттле. Поэтому, возвращаясь к работе в NASA, я надеюсь на еще один полет.
Тем временем мы готовимся к еще одной миссии – родительству. Гейл беременна нашим первым ребенком, сыном, и я слежу за процессом развития одновременно с гордостью и эйфорией отца-новичка, и восторгом врача, увлеченного чудом биологии и физиологии, разворачивающимся в моем собственном доме.
Когда-то, будучи студентом-медиком, я серьезно задумывался о специализации в области акушерства и гинекологии: по крайней мере, 20 раз принимал роды в Медицинском центре долины Санта-Клара (Santa Clara Valley Medical Center) вместе с потрясающей женщиной, гинекологом-ординатором, источающей страсть к работе. Мне нравилось быть частью чуда рождения, хотя дети, кажется, нарочно рождались в основном посреди ночи.
Невероятное крещендо командной работы завершается множеством событий, совершающихся впервые – первое дыхание новорожденного, его первый крик и первые нежные объятия измученной родами мамы. Никогда не забуду одну мамашу, которая уже родила 9-х, и лишь недавно обнаружила, что снова беременна и очень быстро включилась в процесс. В итоге с моей помощью она произвела на свет 10 ребенка прямо в коридоре. К счастью, все окончилось хорошо.
Любая беременность, в которой участвует такая пара, как мы – врач и дипломированная медсестра – разумеется, скрупулезно анализируется и отслеживается двумя людьми, которые слишком много знают, чтобы позволить природным процессам идти своим чередом. Но все месяцы беременности у Гейл проходят отлично. УЗИ и другие тесты благоприятны, и мы думаем об именах, готовим детскую и надеемся стать родителями.
Однако со временем возникает потенциальная проблема. Ближе к дате родов выясняется, что наш ребенок находится в материнской утробе головкой вверх, когда ему положено быть головкой вниз. Тазовое предлежание при родах – реальная проблема, поскольку кроме других возможных осложнений, вокруг шеи ребенка может намотаться пуповина. Гейл записывается в больницу на процедуру, чтобы изменить положение плода, но плоду наплевать на все старания и процедуры. Возможно, такое сопротивление намекает на его сильную личность.
Наконец, акушер назначает Гейл кесарево сечение, и вечером перед родами она с жадностью поглощает эпический омлет на завтрак у Denny’s[150]. На следующее утро я нахожусь в родовой палате и, задержав дыхание, заглядываю за ширму к анестезиологу. Смотрю в тот момент, когда они вскрывают матку, и вдруг – там ребенок, энергично шевелится и напоминает инопланетянина! Я хочу перелезть через ширму, схватить и крепко обнять его. Но разум доктора тормозит этот импульс, и я жду. К счастью, после того как новорожденного обтирают, он избавляется от своей инопланетной внешности, и мы с Гейл радостно приветствуем нашего первенца, Люка Эндрю Паразински, появившегося на свет 8 января 1997 года.
Люк родился в один день с Элвисом Пресли, поэтому я говорю всем, что это второе пришествие короля. Но, честно говоря, он получил свое имя от Люка Скайуокера[151]. Я хотел, чтобы его инициалы сочетались с фамилией Паразински, для этого имя должно быть коротким и запоминающимся. Лучше уж суровый воин джедай, чем кукукнутый рок-н-ролльщик.
При весе 8 фунтов 11 унций (3 килограмма 940 граммов), Люк напоминает извивающегося миниатюрного лысого борца сумо с чудесными пронзительными глазами. У меня прекрасный сын! От волнения мое сердце вырывается из груди, и я одержим огромной, неподдельной любовью. Люк – самой замечательное, что я когда-либо видел в жизни, не могу поверить, что мы наконец повстречались с ним.
Однако мой восторг недолог: кожа Люка не розовеет, как должна, и после обследования наши педиатры определяют, что на самом деле он появился на свет на две недели раньше срока, дают ему кислород и отправляют в детскую палату.
Две недели – это не слишком рано, и, на мой взгляд, Люк выглядит достаточно крупным и крепким на фоне остальных младенцев в окружающих инкубаторах для выхаживания новорожденных. Несмотря на то, что цвет его покровов улучшается из-за дополнительной подачи кислорода и Люк изо всех сил пытается дышать самостоятельно, он делает это с огромным трудом. Примерно через 10 часов становится ясно, что Люку нужно провести еще несколько дней в инкубаторе, и его досрочное появление на свет привело к развитию болезни гиалиновых мембран, также называемой «младенческим респираторным дистресс-синдромом».
Иногда эта болезнь возникает из-за того, что в легких недоношенных детей не хватает сурфактанта – специального вещества, которое помогает держать альвеолы раскрытыми и нормально функционирующими[152]. Когда этого поверхностно-активного вещества не хватает, легкие Люка не могут переносить в кровь достаточное количество кислорода и удалять углекислый газ. Со временем эта болезнь у большинства детей проходит, но, будучи взволнованным, а теперь еще и весьма обеспокоенным молодым отцом (Гейл еще не отошла после операции), я пребываю почти в таком же бедственном положении, как и Люк. Остаюсь рядом с ним и прижимаю его к себе всякий раз, как могу, но каждый раз, когда смотрю на его расширяющиеся ноздри и фиолетовые губы, чувствую, что и сам не могу дышать. Ему нужно будет доставить сурфактант в легкие через дыхательную