мне и шепнула:
– Если только мы не убьем его.
Я протянул к ней руку.
– Что вы за люди, те, кто работает здесь? – спросил я.
– Пожалуйста, помогите мне, – шепотом продолжала она.
Я покачал головой и направился к выходу.
– Я все равно собиралась покончить с собой! – крикнула она мне в спину. – Я ведь вам говорила. Я же сказала, я все равно собираюсь покончить с собой!
Ее слова эхом разносились по белому помещению, и мне показалось, что все остановились и смотрят на нас. Уходи, подумал я. Уходи и не бери в голову всех этих людей. Здесь творится что-то неладное. Я почти дошел до эскалатора, как вдруг позади меня раздалось цоканье каблуков. Я обернулся.
– Мы можем снова увидеться? – тяжело дыша, спросила она.
Я смотрел на нее, ничего не понимая.
– Зачем?
– Просто увидимся.
– Я женат.
– Если место жены занято, мне будет достаточно места любовницы.
Говоря это, женщина улыбалась, и ее улыбка заставила меня улыбнуться в ответ. Любовники, подумал я. Этот душераздирающий статус.
– Вот, возьмите, это мой телефон, – она протянула мне листок бумаги.
Когда через какое-то время я входил в нашу с женой квартиру, оба человека, встретившиеся мне, пока я недолго находился в World Trade Center, казались выдуманными и иллюзорными. Я налил бокал вина из стоявшей в холодильнике бутылки и громко рассмеялся. Потом долго сидел на диване в гостиной и смотрел в небо, которое тем вечером было неестественно ясным.
* * *
Сколько лет мне тогда было? Пятьдесят четыре. Как я представлял себе свое будущее? Что будут острова. У Мишеля Уэльбека есть книга, которая называется La possibilité d’une île. «Возможность острова». Можно думать что угодно о Мишеле Уэльбеке, и большая часть населения Земли имеет и право, и обязанность ненавидеть его, но La possibilité d’une île – одно из прекраснейших названий в истории названий книг. Трудно писать о любви. Нужны особые фильтры, и важно эти фильтры найти. К тому же, надо дожидаться своего рода затмения, когда все останавливается, свет исчезает, и тот глаз смотрит на тебя. О таких затмениях писал Стивен Кинг. Глаза, которые смотрят на человека, но также и глаза, которые смотрят наружу, из людей. Как я уже сказал, для человека с репутацией плохого писателя он иногда пишет удивительно хорошо.
Несколько следующих недель образ секретарши продолжал жить во мне. Я видел перед глазами ее лицо в самых неожиданных обстоятельствах. Иногда она оказывалась последним, что я видел, засыпая по вечерам. Густо подведенные глаза и походка сломленного человека, когда она подошла ко мне, неся кофе. Потом презрительная улыбка, когда ее начальник читал вслух свое стихотворение, и узор из строгих морщин вокруг рта, сухая ложбинка между грудями. Мне мерещились молодые женщины, с превосходством скользившие вокруг нее, как роскошные рыбки в аквариуме, в котором для нее больше нет места.
Я стал хуже спать. Иногда я просыпался по ночам и видел перед собой начальника секретарши, и тогда я видел еще и поедающего его белого червя. Меня прошибал пот, когда эта картина вставала у меня перед глазами. От нее у меня по телу шли нервные судороги, и снова заснуть становилось совершенно невозможно. Сердце словно не слушалось моего дыхания и металось в груди, как пластиковый пакет, болтающийся на ветру на шесте. Я ворочался на влажной простыне, изо всех сил стараясь не разбудить жену. Но ночное беспокойство похоже на спертый воздух, который наполняет комнату, и спокойный партнер в конце концов тоже просыпается от недостатка кислорода. Однажды жена села в постели, вздохнула и мрачно посмотрела на меня. Потом взяла подушку и одеяло и ушла спать в спальню для гостей.
– Не знаю, что происходит в твоей жизни, – сказала она, стоя в дверях. – Но ты должен попытаться из этого выбраться. Это твои рассказы о прогулках по городу?
Рассказы о прогулках? Они казались очень далекими.
– Бывают муки, из которых не получается выбраться, – сказала жена. – Бывают муки, в которые нужно погрузиться, чтобы выйти в новом месте. Ты должен попытаться понять, что требует от тебя действия. Если знаешь ответ на вопрос «зачем?», значит, знаешь и ответ на вопрос «как?». Нужно найти глубинный нерв, спрятанный внутри кровеносный сосуд, прозрачную воду, где все становится ясно.
Я узнал эти слова. Они принадлежали не моей жене, а Ницше. Забавно, что кто-то вроде моей жены – делопроизводителя в государственной конторе с подземными коридорами, уставленными бежевыми папками, – может любить такого философа, как Ницше. Считается, что люди типа нее должны читать детективы и смотреть реалити-шоу. А она последние годы проводила вечера, читая чертову уйму западных философов. И сделала вывод, что есть только один, который охватил всё. Я завидовал этой ее любви. Я тоже хотел ощутить полноту, тоже хотел считать, что нашел философа, который охватил всё. Если бы я нашел такого философа, я бы вник в его работы и не вылезал бы из его книг. Но когда эта мудрость поселилась в моей жене, ее покинула нежность.
– Когда мы снова займемся сексом? – спросил я ее как-то вечером напрямик.
И услышал в ответ:
– Я не в силах говорить об этом сейчас. Пожалуйста, закрой дверь, когда выйдешь.
В начале июля мы поехали в шхеры. Мы сели на паром на Страндвеген, за бортом пенилось море, в небе кричали чайки. Мы думали, что едем навстречу времени счастья и покоя, но шведская красота всегда наполняет меня грустью, и я не в состоянии наслаждаться густым лесом или видом на Балтийское море, не ощущая, что мои дни сочтены. Почему такое чувство одиночества не посещает, когда смотришь на Атлантический океан с Берега смерти в Галисии или с крутых гор в Стране басков? Там я чувствую свежесть, задор, силу, биение жизни. Превосходство орла, его жажду ощутить воздух под крыльями. И вот я сидел на шведском острове, возвышающемся над морем, в белом домике, который унаследовала моя жена, – резные украшения вдоль ската крыши, начищенные до блеска деревянные полы. Однако меня не покидало ощущение, что мне предстоит долгое и нестерпимое лето.
Сидя на кухне, я мог видеть ее через окно. Было совершенно очевидно, что она наслаждается жизнью, что это ее место. Она обихаживала заросший сорняками участок и собирала в корзинку ягоды, из которых потом варила сок. Ее белое как бумага лицо порозовело, и дни, проведенные на работе, казалось, стерлись из ее памяти. Иногда, когда к нам приезжали друзья из города, мне было стыдно за жену. Гости сидели с наполненными