Читать интересную книгу Победный ветер, ясный день - Виктория Платова

— Твой парень? — спросила Лена без всякого умысла.

— Просто приятель, — равнодушно ответила Афа, разминая ноги у станка.

— Очень симпатичный.

— Обыкновенный…

Больше этой фотографии Лена не видела, хотя довольно часто забегала к Афе: от «Маяковской» до Лиговки, где жила Афина, было рукой подать. Снимок, осененный парусом, очень долго не давал Лене покоя. Для просто приятеля молодой человек стоял слишком близко. Для просто приятеля он казался слишком уж счастливым. Для просто приятеля он слишком нежно обнимал за плечи Афину. И сама Афа была слишком яркой. Нестерпимо. Но развивать бабскую тему о молодом человеке с фотографии Лена не решилась, чтобы не сбить ноги о подводные камни. Возможно, они расстались. Даже скорее всего. И Ленин невинный вопрос был последним звеном в уже перетершейся цепи. «Просто приятель» — и с глаз долой. «Обыкновенный» — и вон из сердца. Публичная точка поставлена, и сооружать из нее многоточие — бессмысленно. Так же бессмысленно, как и набивать бесконечными батманами и аттитюдами [8] маленькую комнатку…

В последние несколько недель Афина изменилась. Лена подумала даже, что обаяшка со снимка снова бросил якорь в тихой гавани на Лиговке. Они сидели в кофейне на Марата, когда Афа сказала ей:

— Теперь все будет по-другому. К черту электрички, к черту старого пропойцу… Теперь все будет по-другому.

— Ты нашла работу по специальности? — высказала предположение Лена.

Вместо ответа Афа подняла скрещенные пальцы и рассмеялась.

— Тогда я тоже держусь за дерево!

— Ты даже не представляешь себе… Нет, не сейчас… Ты сама скоро все узнаешь.

— Шанс? — Лена редко произносила это слово, но сейчас не удержалась.

— Один из тысячи. И он — мой. Кажется…

Один из тысячи, один из миллиона…

А все кончилось тем, что поезд, набитый шансами под завязку, столкнул Афину с подножки. И бросил тело под насыпь.

…Формальности заняли несколько часов — из-за неторопливости и обстоятельности капитана Целищева и излишней экзальтированности Гавриила Леонтьевича Маслобойщикова. Оставаться один на один с сумасшедшим режиссером Целищев наотрез отказался, и Лене с Гжесем пришлось выступить в роли группы поддержки. Капитан списал все паспортные данные, задал несколько ничего не значащих вопросов о самой «гражданке Филипаки» и о том, когда «уважаемые артисты» видели свою коллегу в последний раз. Отвечал по большей части Гжесь: в последний раз ее видели на прошлой неделе, она отработала спектакль в понедельник. В четверг же сослалась на занятость, и пьесу откатали без нее.

Следующий спектакль должен был быть в субботу, но связаться с ней не удалось.

Пришлось срочно вводить другую актрису (кивок в сторону Лены), это обычная театральная практика. А что, собственно, произошло?..

А произошло, со слов капитана Целищева, следующее. В понедельник, во второй половине дня, забредшие на перегон Ораниенбаум — Мартышкино дачник, его малолетняя дочь и собака обнаружили труп девушки. Вся троица развлекалась тем, что бросала друг другу пластиковую летающую тарелочку. Зеленого цвета, уточнил почему-то капитан Целищев. То ли девчонка оказалась слишком мала ростом, то ли собака не проявила должной собачьей расторопности, но тарелочка, посланная могучей рукой дачника, оказалась в тихой, ничем не примечательной канаве у железнодорожной насыпи. От посторонних глаз канава была надежно скрыта зарослями лопухов и крапивы, так что обнаружение трупа можно смело отнести к разряду счастливых случайностей. Если бы не собака, отправленная на поиски тарелки, тело могло пролежать в прохладной глубине канавы несколько недель. А то и несколько месяцев, вплоть до наступления холодов.

— Значит, вы утверждаете, что гражданка Филипаки работала так называемым джусером на нашей железнодорожной ветке? — спросил Целищев.

Лена и Гжесь согласно закивали головами.

— Это многое объясняет.

— Что же это может объяснить? — Лена была удивлена столь быстрым восстановлением причинно-следственных связей.

— Беда с этими джусерами, — вздохнул капитан. — Третий случай за последние полтора года. В самом ремесле, как и в любом другом, ничего криминального нет…

Но что вокруг творится… Есть хлебные маршруты, есть хлебный товар, один может за день сто рублей заработать, а другой — и всю тысячу… Или своему хозяину не отстегиваешь сколько положено, часть выручки утаиваешь. А если еще и с конкурентами схлестнешься!.. Беда. От хорошей жизни на электричку не пойдешь, верно? Вот и шастают там всякие опустившиеся элементы, не про вашу коллегу будет сказано…

Делят сферы влияния в масштабе ветки…

Что ж, будем расследовать. Возможно, и товарищи из Питера подключатся.

Больше об убийстве Целищев не распространялся, было видно, что оно ему как кость в горле, это убийство. И после окончания неприятной для него обязательной программы перешел к показательным выступлениям. Из худенькой стопки вещей, некогда принадлежащих Афине, он вытащил пухлую расхристанную тетрадь, достал из нее листок и протянул заскучавшему режиссеру.

— Адресовано Маслобойщикову Гавриилу Леонтьевичу. То есть вам.

— А я, как на грех, очки забыл. Прочти, друг мой, — обратился мэтр к Гжесю.

— Вслух?

— Вслух, конечно.

— Но, может быть.., это личное?

— Деяния мертвых, друг мой, всегда публичны. И это единственная тайна, покровы с которой срывает смерть.

Гжесь развернул сложенную вдвое тетрадную страницу, прокашлялся и с выражением прочел:

— "Маслобойщикову Гавриилу Леонтьевичу, худруку театра «Глобус», далее адрес… От Филипаки Афины, далее адрес…

С радостью спешу сообщить вам, козел вы драный, что прекращаю свою смехотворную деятельность в вашей пародии на театр. Горите вы синим пламенем, старый маразматик…" Дальше читать? Тут еще три абзаца.

Капитан Целищев хмыкнул, Лена улыбнулась, и лишь Маслобойщиков сохранял олимпийское спокойствие.

— Пожалуй, я сам прочту. На досуге.

А вам, господин капитан, я бы не советовал зубоскалить. Мнение ушедших в мир иной нужно уважать. Даже если оно ошибочно. Бедное, заблудшее дитя… ;

Маслобойщиков с неожиданной для его студенистого тела ловкостью подскочил к Гжесю и вырвал листок из его рук.

— Теперь мы можем быть свободны?

Целищев замялся.

— Вскрытие и экспертиза проведены, и тело нужно похоронить, — начал он.

— Так в чем же дело? Хороните.

— У покойной есть родственники, проживающие в России? Может быть, близкие люди…

Близкие люди. Был ли парень с фотокарточки близким Афине человеком? Или он так же равнодушно продолжит закреплять парус, когда узнает о ее гибели: «просто приятельница», «обыкновенная». А это вытянет разве что на одинокую поминальную гвоздику, не больше.

— Откуда же мы можем знать? — снисходительно удивился Маслобойщиков. — Вы компетентные органы, вы и должны это установить.

— Все верно. Но связаться с ее родными в Греции пока не представляется возможным. А тело, сами понимаете, ждать не будет.

— Может и подождать, ничего с ним не сделается. Здесь у вас прохладно. Или вы… — До Маслобойщикова наконец-то дошел смысл экивоков капитана Целищева. — Вы предлагаете обстряпать похороны за наш счет?

— Ну, если никого из близких не найдется… Это было бы по-христиански…

— Я сам православный и глубоко верующий человек. — Мэтр лживо скосил глаза к переносице и вытащил из-под рубахи огромный медный крест. — Вот, освящен самим патриархом. И сам я благословлен им же… А как насчет муниципального предприятия? Существуют же квоты для таких случаев! Подхороните к какой-нибудь благообразной могилке, и вся недолга. От нас требовалось опознать тело, мы его опознали. Что же еще?!

Спутанные волосы на голове Маслобойщикова потрескивали: верный признак того, что мэтр подсчитывал, во сколько бутылок портвейна и водки могут обойтись ему незапланированные расходы на погребение.

— Конечно, — не выдержала Лена. — Конечно, мы сделаем все, что нужно.

— Вот и хорошо. — Капитан Целищев облегченно вздохнул. — Поговорите с патологоанатомом, он все вам оформит…

Выйдя на свежий воздух и избавившись от капитана, Маслобойщиков сразу же повеселел. И пока Лена договаривалась с начинающим жуиром Луценко о выдаче тела, успел хлебнуть припасенного заранее пивка. Появившуюся в дверях морга Лену он встретил бурными восклицаниями:

Вот она, наша добрая самаритянка!

Вот она, юдоль всех скорбящих! Целую ручки и преклоняюсь перед величием души!

— Ну, что? — Гжесь, судя по его хмурой физиономии, был не особенно доволен Лениным порывом, но открыто возражать не решился.

— Похоронить можно здесь, на местном кладбище. Ритуальные услуги я уже заказала. Завтра привезем деньги…

— А вещи? — не выдержал Маслобойщиков.

— Какие вещи?