полезный момент. Инженеры не жили как военнопленные и заключенные из лагерей, постоянно внизу, под землей. Хотя им и было запрещено покидать пределы завода, их в конце рабочего дня поднимали наверх. Они жили в общежитии, видели солнечный свет и могли дышать свежим воздухом, а не затхлым смрадом производства.
Наконец один из специалистов назвался Людвиком Грушкой.
– Все, кто добросовестно трудится на благо великой Германии, господин Грушка, после нашей победы и установления всемирного господства получат свою часть заслуженных благ, – вещал Сосновский, глядя мимо благоговейно притихшего инженера.
Смотреть в глаза собеседнику, тем более представителю низшей расы, было неприлично, было ниже достоинства германского офицера. Но Сосновский находился в таком положении, что ему нужно было изучать реакцию собеседников, чтобы составить себе впечатление о каждом из них. Впечатление правдивое и непротиворечивое.
– Мы все верим в победу германского оружия, – заверил инженер, заискивающе заглядывая немецкому майору в глаза. – Каждый работник понимает, что он вносит свой вклад в грядущую победу.
«Да, этот будет вносить вклад, – подумал Сосновский. – Ишь как ловит глазами мой взгляд, преданность свою хочет показать. Нет, это человек не играет. Свято верит в победу Германии? Сомнительно. Просто сейчас здесь ему выгодно показывать свою веру. А потом, когда фашистов отсюда вышибут, он будет делать большие удивленные глаза, в чем-де его обвиняют. Ведь он не знал, что работает на фашистов, а если и знал, то искренне заботился о своей семье, пытался ее спасти и прокормить. Государство не защитило, значит, каждый сам за себя. Надо будет его проверить потом на предмет лояльности. Выдаст кого-нибудь, если ему подбросить такую идею?»
Грушка откровенно рассказал о своей семье, о том, что вдовец, что у него есть взрослая дочь Божена, которая работает в военизированных строительных отрядах женщин-патриоток. «Ну, вот тебе и ответ», – заключил Сосновский.
Всю вторую половину дня здесь, под землей, он присматривался к людям. Как тени ходили и работали пленные и заключенные. Без дневного света, без нормального питания, они были похожи на призраков. Инженеры – в основном хмурые молчаливые люди. То ли это деловая озадаченность, то ли их угнетает сама обстановка подземного производства. То ли совесть мучит от ощущения причастности к преступлениям против человечества.
И только на следующий день, перезнакомившись с десятком инженеров, всего за полчаса до того, как ему предстояло покинуть завод, в кабинете главного инженера Сосновский наконец столкнулся с тем человеком, который помогал Черняеву бежать с завода. Главный инженер был чехом и поэтому к помощникам и специалистам относился, как к своим, всячески пытаясь выгородить провинившихся перед немецким начальством. И когда уже здесь, наверху, выяснилось, что к проекту эвакуации не приложен перечень инструментов, порядок их упаковки и вывоза, главный инженер позвонил вниз и велел срочно принести ему эту бумагу, назвав собеседника Иржи.
Сосновский насторожился и решил любыми способами задержаться на заводе. Он завел разговор о коньяках, главный инженер принялся страстно отстаивать чешское виноделие как элемент европейской культуры. Он с торжественным видом извлек из шкафа высокую бутылку и очень осторожно поставил на стол, как будто бутылка могла разбиться сама по себе.
– Что это? – осведомился Сосновский, лениво приподняв бровь.
– Это сливовица, господин майор, – величественно поднял палец чех. – Это наша гордость, в ней вся история нашего виноделия и его пик. Сливовица – это крепкий алкогольный напиток, крепость которого достигает 72 градусов. Он получается путем перегонки сброженного сливового сока. Не верьте тем, кто называет сливовицу самогоном или «чешской водкой». Это очень приятный напиток, крепость которого сглаживают бархатный вкус спелых слив, сладкие фруктовые нотки и ненавязчивый аромат дерева (если сливовицу выдерживали в дубовых бочках). Благодаря этому она пьется легко и дает эффект приятного опьянения. Не желает ли господин майор попробовать сливовицы?
Это был прекрасный повод задержаться на заводе, и Сосновский охотно согласился познакомиться с достижениями чешского виноделия. Бутылку успели откупорить и пригубить волшебный напиток, когда в кабинет поспешно вошел тот самый неразговорчивый и угрюмый мужчина, с которым внизу Сосновскому так и не удалось поговорить.
– Не уходите! – потребовал Сосновский и с укором посмотрел на главного инженера: – Я прошу, я просто требую, чтобы вы не наказывали этого человека за нерасторопность и забывчивость. Ничего страшного не произошло, все документы в сборе. Я предлагаю вашему инженеру присоединиться и выпить с нами за ваш прекрасный коллектив, который так усердно работает на благо Германии.
Не выпить такой тост означало проявить отсутствие лояльности к оккупантам. На такое никто бы не решился. То, что на самом деле никто никого и не собирался наказывать, сейчас уже значения не имело. Главный инженер клятвенно пообещал воздержаться от нареканий и кивнул пришедшему, приглашая к столу. Вопрос пить или не пить тут уже не стоял.
– Один из лучших инженеров на моем заводе, – похвалился главный инженер и похлопал по плечу угрюмого чеха. – Позвольте представить, господин майор, Иржи Правец.
Сосновский кивал со значительным видом, приподнимал рюмку со сливовицей и смаковал крепкий, но приятный напиток. Завязался разговор, в котором немецкий майор из Берлина величественно задавал вопросы инженеру, тот пытался отвечать, но ему все время мешал и поправлял своими замечаниями начальник. Разговора не получалось. Сосновский понял, что первый контакт произошел, а для второго надо убрать из помещения главного инженера. Пока что Сосновский выяснил, что Иржи Правец всем доволен, ему нравится работать на великую Германию, что он с оптимизмом смотрит в будущее и вообще счастлив до невозможности. Но в отличие от Людвика Грушки, произносилось это угрюмо и явно в угоду начальству и гостю из Берлина. Тут и гадать не приходилось, как живется инженеру на заводе.
– Прошу вас, – Сосновский кивнул главному инженеру, – там внизу, в машине, на заднем сиденье лежит большая черная папка. Принесите ее мне. И не посылайте подчиненных, там важные документы. Не хочу, чтобы к папке прикасались руки человека, не облеченного доверием и властью.
Чех открыл было рот, но тут же с готовностью его захлопнул. Возражать, отказываться и заявлять, что бегать с поручениями ему не по чину, нельзя ни в коем случае. Немецкие хозяева могут это понять иначе, и тогда не будет ни должности, ни работы, а может, и свободы. В лагерях места есть всегда. И освобождаются они, говорят, очень быстро. Когда чех ушел за папкой, которой на самом деле не существовало, Сосновский обратился к Правецу:
– Как поживает ваша семья, инженер? Здорова ли жена, дети?
– Извините, господин майор, – инженер весь сжался, как будто ожидая, что его сейчас будут бить. – У меня нет детей, мы с женой