Читать интересную книгу Ожерелье и тыква-горлянка - Роберт ван Гулик

Вэнь Тун внимательно посмотрел на судью своими проницательными глазами:

— Неужели вы хотите сказать, что не воспользуетесь этой возможностью… Неужели вам не ясно, что вы вправе просить о высокой должности в столице? Я был бы рад предложить…

— Я хотел бы вернуться на свое прежнее место.

Собеседник смерил его долгим взглядом. Затем, покачав головой, подошел к боковому столику, взял лежавший там меч и вручил его судье. Это был бесценный «Дракон дождя». И пока судья привязывал его за спину, Вэнь Тун, посерьезнев, говорил:

— Ваши решительные действия в Пуяне против монахов храма Великой Благодати сделали членов буддийской клики при Дворе вашими врагами. А теперь вы восстановили против себя могущественный клан евнухов. Вы должны помнить, Ди, что при Дворе у вас есть непримиримые враги. Но есть также и преданные друзья. Я — в их числе.

Его тонкие губы искривились. Первый раз судья увидел подобие улыбки на губах начальника дворцовой охраны. Судья поклонился и вышел. Гвардеец, дежуривший у ворот, спросил, подать ли судье паланкин, но Ди ответил, что предпочитает лошадь. Ворота распахнулись, и судья верхом пересек мраморный мост.

 Глава двадцать вторая

Въехав в сосновый лес, судья ощутил на спине теплые лучи солнца и понял, что время приближается к полудню. Глубоко вдыхая бодрящий воздух, он наслаждался им после тепличной атмосферы Дворца. Судья распрямил плечи и с гордостью подумал о том, что бесчестным заговорщикам не удалось запятнать императорский трон. Во Дворце всегда будут интриги — в этом неизбежная слабость управления великим государством. Но до тех пор, пока верхушка чиновников будет оставаться здоровой, все будет хорошо в Поднебесной.

Судья продолжал путь, лошадь бесшумно ступала по толстому слою сосновых иголок, устилавших дорогу. Внезапно он натянул поводья: из-за поворота показался Наставник Тыква. Горлянка свисала на красном шнурке с пояса старика. Остановив ослика, Наставник Тыква внимательно взглянул на судью из-под кустистых бровей.

— Рад видеть вас в этой маленькой шапочке, судья. Я знал, что клочок желтой бумаги с пятном красной туши не изменит вашей сущности. Где ваша горлянка?

— Я оставил ее в «Зимородке». Очень рад, что мне опять выпало встретиться с вами, Наставник Тыква, перед тем как я покину Хэши.

— Это третий, и последний, раз, судья. Жизнь человеческая, подобно природе, циклична. На одно короткое мгновение наши с вами жизни соприкоснулись. Что нового во Дворце?

— Я вернул ожерелье вашей дочери. Я думаю, что ее обручение с начальником императорской гвардии Каном будет объявлено. Кто вы, Наставник Тыква?

— Скорее, кем я был, — отвечал старик сурово. — Раз уж вы так много знаете, я могу рассказать вам и об этом тоже. Много лет тому назад я был военачальником. Отправляясь на север сражаться с варварами, я оставил свою тайную возлюбленную, которая носила под сердцем мое дитя. В последней битве подстреленная лошадь, падая, сломала мне ноги. Я попал в плен к варварам и пятнадцать долгих лет был ничтожнейшим из рабов. Тогда-то я и постиг тщету мирской власти. Я бы покончил с собой, но мысль о моей возлюбленной заставляла меня цепляться за жизнь, какой бы ужасной она ни была. Когда мне удалось бежать и вернуться в Китай, я узнал, что моя возлюбленная умерла. Но она была избрана императорской наложницей сразу после моего отъезда и в должное время родила дочь. Мою дочь, как вы правильно догадались. Она была объявлена дочерью Императора, поскольку евнухи боялись, что им придется понести наказание: ведь они не убедились в девственности наложницы прежде, чем та вошла во Дворец. Так я познал пустоту мирской любви. Я стал странствующим монахом, оставив лишь одну ниточку, связывающую меня с этим миром, — заботу о счастье моей дочери. — Он помолчал, потом добавил с неохотой: — Меня звали Оуян Пэйхань.

Судья кивнул. Ему приходилось слышать об отважном генерале. Гибель этого славного воина оплакивала вся страна. Двадцать пять лет тому назад…

Старик между тем продолжал свой рассказ:

— Тыква становится полезной после того, как ее сделают пустой. Только тогда ее высохшая корка может служить сосудом. То же самое касается и людей, судья. Лишь освобождаясь от тщетных надежд, мелких желаний и взлелеянной мечты, мы можем принести пользу другим. Может быть, вы поймете это позднее, судья, когда состаритесь. Встретив вас в лесу, я догадался, кто вы такой. Мне приходилось слышать о том, что мы с вами похожи друг на друга, и, кроме того, я ощутил ту мощь, которая исходила от вас. Так получилось, что две тыквы-горлянки, бывшие при нас обоих, связали нас в звенья одной цепи, мгновенно и совершенно естественным образом обозначив наши отношения путешествующего врача и бродячего монаха. И поэтому, несмотря на то что я твердо верю в недеяние, я решил на этот раз выковать следующие звенья в этой цепи причин и следствий и посоветовал дочери вызвать вас. После этого я предоставил событиям следовать их естественным путем. А теперь будет гораздо лучше, если вы забудете обо мне, судья. До тех пор, пока когда-нибудь вновь не вспомните. Ибо если для незнающих я всего лишь бронзовое зеркало, о которое они разбивают свои головы, то для мудрых я представляю собой дверь, через которую можно входить и выходить. — Он щелкнул языком, и ослик засеменил прочь.

Судья смотрел вслед удалявшейся фигуре старика до тех пор, пока она не исчезла за деревьями. Затем он отправился в Хэши.

Зал «Зимородка» был пуст. Заслышав голоса из-за ширмы, судья зашел за нее и обнаружил там командира Сю, сидевшего за письменным столом и усердно что-то писавшего. При этом он переговаривался со стоявшей подле Папоротником. Он поспешно вскочил на ноги.

— Помогаю барышне разобраться со всеми этими бумагами, ваша честь, — сказал он смущенно. — Уйма бланков, которые нужно заполнить, вы знаете, и я подумал, что…

— Прекрасная мысль. Хочу поблагодарить вас за верность и самоотверженную помощь, Сю. Прошу прощения за то, что мне так и не удалось изобрести для вас способ выявления нежелательных посетителей Хэши.

Сю смутился:

— Конечно, ваша честь. То есть я хочу сказать, что мне не следовало бы… — Он запнулся и затем торопливо сообщил: — Ваши помощники прибыли, ваша честь! Когда они явились ко мне для регистрации, я направил их в «Девять облаков». Я проверю, там ли они! — И он поспешил к выходу.

Папоротник окинула судью холодным взором:

— И у вас всего-то три жены! О Небо! Как прокурор его величества, вы должны были бы иметь целый гарем!

— Я не императорский прокурор, а всего лишь наместник уезда, и у меня действительно три жены, — негромко сказал судья. — Прошу прощения за то, что не смог открыться вам ранее и вынужден был разыгрывать роль врача.

Она заулыбалась.

— Так или иначе, но мы совершили две прекрасные прогулки по реке! — сказала она.

Вернулся Сю:

— Они в зале «Девяти облаков», ваша честь!

— Хорошо. Я пообедаю вместе с ними, и мы отправимся в путь. Желаю вам всяческого счастья. Обоим.

И он быстро вышел на улицу.

В зале «Девяти облаков» тучный хозяин с позеленевшим лицом стоял около конторки. Держась пухлыми руками за живот, он с упреком взглянул на судью. Тот взял с конторки кисть и набросал рецепт. Протянув его толстяку, Ди сказал:

— Это вам бесплатно. Принимайте лекарство всякий раз после еды, ешьте часто, но помалу. Воздерживайтесь от вина, а также от жирных и острых блюд. Не ешьте сладкого!

Судья нашел Ма Жуна и Цзяо Тая в ресторане. Они сидели за столиком возле окна и щелкали семечки. Два здоровяка с широкими улыбками на загорелых лицах вскочили с мест.

— Мы так весело провели эти два денька, ваша честь! Спали в лесу! — громко воскликнул Ma Жун. — Убили двух кабанов, огромных тварей. Надеюсь, вы хорошо отдохнули, ваша честь? Как рыбалка?

— Неплохо. Я поймал хорошего окуня. Цзяо Тай посмотрел на измученное лицо судьи с беспокойством. Ему показалось, что его хозяин нуждается в чашке хорошего вина. Зная, однако, что судья умерен в питье, он предложил после некоторого колебания:

— Вы не хотели бы выпить с нами чашечку-другую винца, ваша честь? — И когда тот кивнул, Цзяо Тай крикнул, обращаясь к половому: — Два больших кувшина самого лучшего!

Судья уселся за стол и через плечо сказал половому:

— Принеси-ка лучше три.