назараты» было сохранено в наименовании высшего звена в структуре ЦДУМ, в которое входили муфтий и
кадии (то есть высший слой мусульманского духовенства). Среднее звено (
мухтасибат) включало трех человек во главе с
мухтасибом. И, наконец, на низовом уровне действовал
мутаваллиат, состоявший из муллы, муэдзина и секретаря-казначея мечети[394].
Опыт Диния назараты в 1917–1918 гг. показывает, что даже в условиях освобождения от контроля со стороны органов государственной власти муфтият не мог функционировать самостоятельно. Такая ситуация – не результат случайного стечения обстоятельств, а закономерный этап в развитии института муфтията, который по своей природе не мог быть ничем иным, кроме как государственным учреждением, де-юре и/или де-факто выступающим инструментом по проведению вероисповедной политики в отношении мусульман. Таким образом, ожидания некоторых мусульманских религиозных деятелей, в том числе муфтия Баруди, видевших Диния назараты независимой от светских властей структурой, а себя – лидерами нации, не оправдались.
Создание Диния назараты имело серьезные последствия для института муфтията в России. С точки зрения части башкир, этот орган, будучи министерством религии при татарском национальном правительстве, не выражал интересы башкирского населения. В ноябре 1917 г. было объявлено об учреждении Духовного управления [мусульман] Башкурдистана (с 1923 г. – Центрального духовного управления мусульман Башкирской АССР[395]), независимого от Диния назараты.
Среди светских и религиозных лидеров башкир не было единства по вопросу о форме и компетенции нового духовного управления. Позиция национал-автономистов во главе с Ахмет-Заки Валиди во многом соотносилась со взглядами представителей Милли идаре на роль муфтията как министерства религии в национальном правительстве. Разница заключалась лишь в том, что Валиди хотел видеть отдельное, независимое от Диния назараты башкирское духовное управление. Что касается определенной части мусульманского духовенства у башкир, то лидер его консервативно-монархического фланга ишан Мухаммед-Абдулхай Курбангалеев считал оптимальной формой для Духовного управления [мусульман] Башкурдистана экстерриториальную автономию с элементами теократии[396].
В новейшей истории России идея Диния назараты как министерства религии в структуре национального автономного правительства была реализована в современном Татарстане в 2010‐е гг. при муфтии Самигуллине. Опыт Диния назараты также был частично воспроизведен в постсоветском Крыму. До 2014 г. Духовное управление мусульман Крыма (ДУМК) было де-факто министерством религии при Меджлисе крымскотатарского народа[397].
«Терпимый ислам» (1917–1929)
СССР иногда описывается в академической и научно-популярной литературе как атеистическое государство[398]. Это определение не совсем корректно, по крайней мере если говорить обо всей советской эпохе. Признаками атеистического государства являются «запрет на религиозные убеждения, на деятельность религий (церквей) и всемерная (правовая, финансовая, идеологическая, организационная) поддержка государством одного мировоззренческого выбора – атеистического»[399]. Как справедливо отмечает М. И. Одинцов, политика построения атеистического государства в новейшей истории последовательно проводилась только в двух случаях: в Албании под властью Энвера Ходжи (1944–1985) и в Китае в годы Культурной революции (1966–1976)[400]. В СССР мы можем найти определенные элементы атеистического государства в конце 1920‐х и 1930‐е гг., а также в конце 1950‐х – начале 1960‐х гг.
Политика советского правительства в отношении религиозных организаций и верующих с 1917 г. до второй половины 1920‐х строилась на иных принципах. Одинцов характеризует это время как период аконфессионального (внеконфессионального) государства, и такое определение выглядит уместным[401]. Провозгласив принцип отделения церкви от государства, советское правительство не стремилось бороться со всеми проявлениями религиозности, но лишь не допускало религию в публичную сферу. Еще одним важным элементом политики, проводившейся в 1920‐е гг., был дифференцированный подход к духовенству в зависимости от его лояльности к советскому режиму. В случае ислама преследовались только религиозные деятели, открыто выступавшие против власти[402].
Если использовать терминологию имперского периода, ислам, с рядом оговорок, в пореволюционное десятилетие был в Советской России «терпимой» религией. Вплоть до конца 1920‐х гг. большевики не вступали в открытую конфронтацию с мусульманами, предпочитая применять репрессии в отношении отдельных верующих, которых они считали контрреволюционным элементом. Советская политическая полиция ЧК – ГПУ – ОГПУ активно содействовала усилению противоречий в рядах мусульманских религиозных деятелей[403].
Правительство Российской Советской Федеративной Социалистической Республики (РСФСР) не препятствовало созданию Центрального духовного управления мусульман внутренней России и Сибири (ЦДУМ) на базе Диния назараты в 1920 г. Хотя муфтий Галимжан Баруди в свое время выступал с антибольшевистскими заявлениями, новая власть не решалась репрессировать этого авторитетного мусульманского религиозного деятеля, и он возглавлял ЦДУМ вплоть до своей смерти в 1921 г.[404]
Важность, которую большевики придавали мусульманскому вопросу, проявляется в ряде шагов, предпринятых ими вскоре после Октябрьской революции. 20 ноября (3 декабря) 1917 г. было обнародовано обращение Совета народных комиссаров РСФСР «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока», в котором правительство призывало мусульман, освобожденных от ига царизма, стать его союзниками. В Обращении, в частности, говорилось следующее:
Мусульмане России, татары Поволжья и Крыма, киргизы и сарты Сибири и Туркестана, турки и татары Закавказья, чеченцы и горцы Кавказа, все те, мечети и молельни которых разрушались, верования и обычаи которых попирались царями и угнетателями России! Отныне ваши верования и обычаи, ваши национальные и культурные учреждения объявляются свободными и неприкосновенными. Устраивайте свою национальную жизнь свободно и беспрепятственно. Вы имеете право на это. Знайте, что ваши права, как и права всех народов России, охраняются всей мощью революции и ее органов, Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов[405].
Обращает на себя внимание следующая формулировка в документе: безопасность национальных и культурных учреждений мусульманских народов гарантирована. Религиозные учреждения при этом не упоминаются.
В том же декабре 1917 г. было принято важное политическое решение. По личному распоряжению председателя СНК РСФСР В. И. Ленина мусульманам была возвращена одна из ценнейших рукописей Корана – Коран Усмана. Этот шаг был положительно воспринят в мусульманской среде. Возвращение Корана и обращение «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока» привлекли на сторону большевиков значительную часть последователей ислама, которые изначально настороженно отнеслись к Октябрьскому перевороту[406].
Определенную ясность в политику большевиков в отношении религий в целом и ислама в частности внес декрет СНК РСФСР «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» от 20 января (2 февраля) 1918 г. Юридическое подтверждение того, что в России теперь нет государственной церкви и что все религиозные организации будут равноудалены от государства и защищены от любого вмешательства в их дела, приветствовали многие мусульмане. Однако неприятие вызвали те положения декрета, которые касались отделения школы от церкви. На практике это означало, что мусульмане и другие верующие не имели возможности получать систематическое религиозное образование.
Председатель Центрального мусульманского комиссариата при Народном комиссариате по делам национальностей Мирсаид Султан-Галиев (1892–1940) настаивал на том, чтобы положения, касающиеся