сел на поезд и не вернулся. Его можно понять: местечко у нас тоскливое даже для посвятивших себя делу милостивой Элени. Я и Римма имели корочки о подготовки для оказания экстренной медицинской помощи, но Анион справедливо считал нас бесполезными и предпочитал обходиться без нашей помощи.
— Таблеток от головы у меня нет, — Анион честно выслушал мои жалобы и провёл осмотр, посветил зеркалом в горло, пощупал узлы за ушами, померил кровяное давление и пульс. В конце проверил нервные реакции и, поплевав на химически карандаш, принялся заполнять новую страницу в моей медицинской карте.
— То есть, у меня проблемы с головой? — уточнила я.
— Я не мозгоправ, а ты волшебница. Что творится в головах у твоего племени, я не знаю. Могу только сказать, что тебе надо бы отдохнуть, поспать и пропить что-нибудь для нервов.
— Все болезни от нервов, да?
— В твоём случае, очевидно, да, раз у тебя настолько натуралистичные галлюцинации начались. Не для кого не секрет, что ты тяжело переезжаешь отъезд твоих… ммм…. друзей.
— Это не галлюцинации, — упрямо буркнула я.
— А что я тогда? — иронично спросил Бегейр от окна. Я скривилась. Анион проследил за моим взглядом, потом вернулся к карте.
— Я буду должен доложить Рахаилу о твоей проблеме, ты помнишь об этом?
— Ага. Я сама к нему зайду.
— Ну-ну.
— Так что мне делать? — я решила вернуться к более насущной проблеме. Волшебница с поехавшей крышей, самое меньшее, опасна. Ну а вдруг завтра я увижу вместо моих друзей трёхголовых змеелюдей и решу их убить? Я, понятное дело, как только приду в себя, от ужаса застрелюсь. Но люди-то уже раньше срока отправятся на суд Амазды.
— Есть, спать, отдыхать. Полагаю, потрахаться с кем-то живым для тебя не вариант?
— Не вариант.
— Даже Римма?
— Слушай, я жрица богини, что ты вообще мне сейчас предлагаешь?
— Ну, я не знал, что вам с девочками нельзя. Я, сама знаешь, человек не очень религиозный.
— Да я не об этом, — мне захотелось встать и врезать ему табуреткой, на которой я сейчас сижу. Ага, не очень религиозный. Сидит и издевается!..
Мир вздрогнул. Тихо звякнула ложечка в чашке Аноира на столе. Мы уставились на своевольный предмет. Все мои проблемы внезапно стали очень мелкими и неважными.
— Мне показалось, или…
Крепость вздрогнула ещё раз. На этот раз не было никаких сомнений, я чувствовала движение пола под собой и подпрыгнувшие инструменты на столе. Зазвенели окна и стеклянные дверцы шкафов Аниона.
Мы переглянулись, и я побежала к Рахаилу.
По пути в кабинет старика случилось ещё два толчка. Рахаила на месте не было. Я уже хотела было бежать искать его дальше, как маленькие стёкла в его окнах внезапно вздрогнули от ужасного грохота. Я прижалась носом к стеклу и увидела вдали за озером какое-то движение. Воображение живо нарисовало мне исчезающую озёрную воду, длинные призрачные лапы Океана, раздирающие эту землю надвое по длине разлома и лопающиеся от растяжения нити желзной дороги.
Храм! Мой храм! Если он рухнет… Там же Камалин!
Я вылетела во двор. Двери храма были закрыты, а моя заноза стояла в компании пары механиков, побросавших работу в гараже. Откуда-то с воем выбежало несколько кур, за ним с руганью кинулся Олми, здоровенный вольнонаёмный повар.
Из крепости с руганью и возбужденным гомоном высыпали орденцы. Краем глаза я заметила на стене, обращённой к озеру, белоснежный тяжелый плащ. Я завернула к Камалин. чтобы приободрить девчонку, и поднялась к старику. Рахаил молча указал мне рукой в сторону озера. Там, где ещё вчера за Шаркелом возвышались гранитные скалы, образовалась щербина. Часть камня рухнула в озеро, пробив ещё тонкий лёд. Белое поле прорезали огромные трещины чёрной воды.
— Что это было? — тихо спросила я, когда молчание затянулось.
— Землетрясение, что же ещё, — Рахаил вздохнул и потёр виски. — Этого нам ещё только не хватало.
— А были какие-то предзнаменования? — я в своей жизни ещё ни разу не сталкивалась с землетрясениями. Это было что-то из баек о далёких землях и странных местах, где Кости Земли ворочаются и растут. В Альдари кости земли, как говорили, уже почернели и окаменели, и придут в движение только когда Амазда ступит под стены старого храма.
— Нет, не было, — Рахаил повернулся к озеру спиной. — Если пару дней всё будет тихо, съездим, посмотрим, что там с обвалом. А пока надо проверить телеграф.
Он сказал — и мне стало как-то очень неуютно. Если оборвало железную дорогу, то мы окажемся отрезанными от своих. Раньше весны за ремонт возьмутся только самоубийцы, а значит, мы на полгода останемся в полной изоляции. Даже если оборвало всего один переезд, хорошего в этом мало.
Но телеграф работал. Рахаил сообщил о землетрясении, пришел ответ и обещание разобраться. На просьбу прислать сейсмостанцию ответили неопределённое: посмотрим. Потом Рахаил поочерёдно связался с лесопилками, где толчков почти не почувствовали, и с эленийским берегом на той стороне железной дороги. Те поблагодарили за сообщение и пообещали проверить пути. Вот и всё.
На утреннюю молитву пришла почти вся крепость. Я не стала их мучать и просто подняла руки и объявила:
— Тиара защитила!
Меня поддержал нестройный гул голосов. Не только я представляла, чем для нас может обернуться обрыв нитей. Ладно там, продукты и запчасти, это всё есть. А вот лекарства имеют неприятное свойство заканчиваться в тот момент, когда они больше всего нужны. Да и страшно это, оказаться отрезанным от мира.
Обвал очень впечатлил Камалин. Как и я, она столкнулась с этим явлением впервые в жизни, и, будучи всего лишь девочкой, не смогла сдержать своего восторга. Пока мы мылись, она почти не замолкала, пересказывая мне главы из учебника по геологии для школяров. Я же кивала, поддакивала, и изподтишка разглядывала девочку.
Она уже не боялась, как в первые недели, общей бани. Трудно сказать, было ли это заслугой времени, моих усилий или расписания женских и мужских часов. Кама теперь почти не боялась оставаться одной с орденцами, и даже подружилась с Лиром. Как оказалось, Лир отдал ей свой томик поэзии Алифии. Камалин эти сентиментальные стишки очень нравились.
Обсуждать стихи Алифии, правда, я отказалась наотрез. Я её один раз видела. Юный гений Мейнда оказался неопрятной круглолицей девушкой чуть старше меня. Сверстников она боялась и лезла в разговоры взрослых к месту и не к месту. Свои стихи, такие красивые и нежные на бумаги, читала с невыносимым апломбом и чувством. Я бы вовсе на той встрече уснула, если бы юный гений Мейнда на глазах полудюжины свидетелей