него на плече.
— Тогда слушай. К 1600-му году на окутанных туманом рисовых полях долины Сэкигахара произошла битва, сделавшая Токугава Иэясу безраздельным владыкой Японии и определившая судьбу страны на двести пятьдесят лет вперёд. Настала эпоха благополучия и процветания, и потомственные воины — самураи оказались не у дел. Всё изменилось. Самураям, безраздельно преданным хозяевам, едва умевшим писать и читать, не знавшим, что такое деньги, требовалось заново обрести себя и найти новый путь. И тогда два величайших воина, один из которых стал ронином — воином без господина, а второй продолжал служить хозяину, пройдя долгий путь, предложили каждый свой рецепт «как жить» — и оставили напутствия молодым самураям. Так и возник Кодекс.
— Угу, значит, это такое пособие в духе «как поступать настоящему самураю в любой непонятной ситуации».
Миро̀ улыбнулся.
— Один из них написал: «Я постиг, что Путь Самурая — это смерть» — изречение, ставшее лозунгов лётчиков-камикадзе. Другой: «В ситуации "или-или" без колебаний выбирай смерть. Исполнись решимости и действуй. Только малодушные оправдывают себя рассуждениями, что умереть, не достигнув цели, означает умереть собачьей смертью. Сделать правильный выбор в ситуации "или-или" практически невозможно».
— Не так уж и далеко они ушли друг от друга.
— В детстве это была моя любимая книга. Она, конечно, нудная и пафосная. Но там много интересного. Например, «Даже если у самурая сломан нос, но он может дышать им, всё в порядке». Или: «Воин должен быть внимателен в подборе слов и никогда не говорить: "Я боюсь", "На твоём месте я бы убежал», «Это ужасно!", или «Как больно!". И, моё любимое: «Чтобы успокоить разум, нужно проглотить слюну. Или смазать слюной лоб, чтобы перестать сердится».
Я не смогла не засмеяться:
— Помогает?
— Цитирую: «В школе стрельбы из лука мастера Ёсида глотание слюны — это ключ к секретам».
— Не знаю как в школе мастера Ёсида, — ржала я, — но, если ты начнёшь мазать лоб слюной, я сердиться точно не смогу.
Если он хотел меня рассмешить и поднять настроение, то у него получилось.
Мы немного полежали, обнявшись, а потом я подняла к нему лицо.
— Не хочешь меня поцеловать?
— Больше всего на свете, — улыбнулся он.
— А что говорится в твоём кодексе самурая на этот счёт?
— Что решение надо принимать за семь вдохов. Если колебаться дольше, оно будет неверным.
— Один, — считала я. — Два. И почему не целуешь?
— Потому что тогда всё изменится и как прежде уже никогда не будет, — неожиданно серьёзно ответил он. — Я принял решение, которое далось мне сложнее, чем что-либо в моей жизни.
— Какое? Откусить себе пенис?
— Не так радикально, — засмеялся он.
— Постричься в монахи?
— Вроде того.
— Ради отца?
Он кивнул.
— Я был с ним в больнице. Разговаривал с врачом, — он сглотнул. — Надежды нет.
— Что же ты решил?
— Что ты самая красивая девушка на свете, — потянулся он к моим губам. — И самая желанная, — замерли его губы в дыхании от моих. — Но…
Заткнись! Подтянула я его за шею. Никаких больше «но». Никаких отговорок! Никаких сомнений! Мы уложились ровно в семь вздохов. Дольше тянуть нельзя.
Наши губы встретились. Пол качнулся и ушёл из-под ног. И жёсткая неудобная лавочка исчезла вместе с ним. Остались его жадные поцелуи, его сильные руки. Тяжесть его тела.
— Не останавливайся, — расстёгивала я его рубашку.
— Крис, — мотал он головой. — Крис! Ты пожалеешь.
— Никогда.
— И станешь меня ненавидеть. Мы пройдём точку невозврата.
— Заткнись, Мир!
О-боже-господи-мама-дорогая-роди-меня-обратно!
Ещё никогда с такой скоростью я не срывала с себя одежду. Ещё никогда у меня не тряслись руки, касаясь мужской горячей кожи, и плоти, и… Что ж у него всё такое горячее!
Меня потряхивало от желания, как на стиральной машине в режиме отжима. И как бы громко я ни стонала, рискуя перебудить всю охрану пустого здания, всё равно себя не слышала. Все мои чувства стали одним — вкус, запах, давление извнутри, дрожание мышц, их вибрации — я ощутила горячим всплеском, прокатившимся по телу и сковавшим его в режиме полёта.
Это самолёт с рёвом взлетел за окном, или я без привязных ремней?
— Вот теперь можешь говорить что угодно, — грохнулась я лопатками на скамью и выдохнула. — Нет, подожди, не сейчас, — подхватила взмокшего и пребывавшего в лёгкой, а может, тяжёлой прострации Миро̀ за шею, сладко поцеловала и отпустила. — Вот сейчас.
— Твою же, — тяжело дышал он. Но как настоящий самурай, держался. Не упал без сил рядом, даже пот не вытер. — Ты же знаешь, что в «Экос» не берут на работу, если была связь с кем-то из сотрудников? — удивил он.
— Конечно, — вытерла я стекающий по его вискам пот. — Именно на это и рассчитывал чёртов козёл коммерческий: что он меня трахнет, а потом посмеётся, когда меня не возьмут.
Я провела руками, по его крутым плечам, рельефу мышц на руках.
И не успела ничего спросить.
— Теперь тебя никогда не возьмут на работу в «Экос», — выдохнул он.
— Что? Почему?
— Мой отец — владелец «Экоса». Он просил меня занять кресло генерального вместо него. И я принял его предложение.
Глава 14
— Не знаю, Крис, какой он слесарь, — суетился на кухне Гарик, помогая Виолетте с посудой. — Только ты могла в это поверить. Он подал к белому вину одни бокалы, а к красному — другие и даже не ошибся.
— Крис? — ничего не понимая, смотрела на меня Вета. — Крис?!
— И в инвестициях он