что попытка продолжать жить обычной жизнью пойдет ей на пользу. Но, оказавшись на обеде, женщина почувствовала, что попала в «сумеречную зону». Вот что она говорит: «Перед началом собрания люди болтали обо всем, что им было интересно. Одна девушка рассказывала про детский праздник. Другая собиралась в поход со своим сыном и его семьей. А я сидела среди них, сжимая свою кофейную кружку так крепко, что думала, она разобьется».
Хотя Мэг изо всех сил старалась кивать и улыбаться, она была переполнена грустью. «И завистью, – признается она. – Жизнь этих женщин продолжалась счастливо, в то время как моя развалилась на части. Это так разозлило меня. Я думала, что взорвусь. Как мне удалось сдержаться?» Мэг убежала в туалет, рассчитывая сделать несколько глубоких вдохов и вернуться. «Вместо этого я заперлась в кабинке и рыдала, молясь, чтобы никто не вошел», – вспоминает она. Мэг не могла заставить себя подняться на трибуну и вести собрание, поэтому написала своей подруге Ленор, сидевшей с гостями, чтобы та заменила ее. «Затем я спрятала свои опухшие глаза за солнцезащитными очками и ушла. По дороге домой меня остановили за превышение скорости – мой первый в жизни штраф за нарушение правил дорожного движения», – рассказывает Мэг.
Женщина всегда верила, что с друзьями она сможет пройти через все, но она говорит: «Уход сына изменил меня. Меня возмущало, что у кого-то хорошие отношения со своими взрослыми детьми и внуками. Было слишком трудно улыбаться и радоваться за них». Мэг замкнулась в себе. Чтобы избежать взаимодействия с другими людьми, она заходила в свой офис только для того, чтобы просмотреть и подписать документы.
Чувства Мэг перекликаются с чувствами многих матерей, которые рассказывают, что рады за своих друзей, но боль пронзает их очень глубоко. Вид других счастливых семей напоминает им об их собственных неудачах и печали. Поэтому, как и Мэг, они избегают дружеских встреч и уклоняются от социальных обязательств.
Поскольку Мэг и ее семья были активны в своем сообществе, когда женщина перестала общаться, люди задались вопросом, что случилось. Когда она начала раскрываться, то почувствовала, что ее осуждают. «Я превратилась из успешной женщины, настоящей опоры общества, в плаксивую дурочку», – вспоминает Мэг. Она была неспособна говорить о ситуации без слез, отсутствие эмоционального контроля смущало ее. Но больше всего ранил стыд осуждения, который Мэг видела в глазах других: «Я потерпела неудачу в самой фундаментальной роли женщины… материнстве. Я знала, что люди задавались вопросом, не скрывается ли за моим публичным образом нечто ужасное. Может быть, я была абьюзером и заслужила уход сына?»
Кроме мужа, подруга Мэг Ленор была единственным человеком, которому она доверяла. С другими женщина поделилась только основными фактами: ее сын женился, уехал и не хотел иметь с ней ничего общего.
А Ленор напомнила своей подруге о ее силе. «Это было важно, – говорит Мэг. – Ленор посочувствовала, но также напомнила мне о других тяжелых испытаниях, через которые я прошла. Она сказала, что уверена, что я смогу пройти через это, что я сильная женщина, победитель, тот, кто вдохновил ее в ее собственной жизни». Со смехом Мэг добавляет: «Лучшие друзья позволяют тебе расклеиться только ненадолго. Потом они хватают тебя за руку и вытаскивают».
Мэг права. Когда мы теряем почву под ногами, чувствуем себя непонятыми, осужденными и неуверенными в своем прошлом и будущем одновременно, друг, который верит в нас, дает более реалистичный, чем наш собственный, взгляд на ситуацию.
Слова Ленор помогли Мэг восстановить свою сильную личность.
Теперь, спустя три года после разрыва с сыном, Мэг посоветовала бы мамам, которые не знают, что сказать людям, взять себя в руки и составить план. «Это контроль ущерба, – говорит она. – Как если в пищевой компании происходит вспышка кишечной палочки. Они планируют, как представить факты, но при этом сохранить доверие общественности. Довольно скоро никто даже не вспомнит, что была какая-то проблема».
Многие матери ведут себя так естественным образом. Когда нас спрашивают о бросивших нас взрослых детях, мы автоматически замалчиваем детали. «У него все хорошо, – говорим мы. – Вы же знаете этих занятых молодых людей». А затем меняем тему.
В то же время другие матери нередко говорят больше, чем намереваются, или говорят неправду. Позже они сожалеют о своих словах. Эти беспокойные чувства заставляют их бояться общения, которое может еще больше изолировать их. Имея в виду предложенную Мэг идею «контроля ущерба», давайте посмотрим, как вы можете заранее планировать трудные разговоры.
Спрогнозируйте обстоятельства, при которых вы могли бы быть вынуждены говорить о своем ребенке. Затем спланируйте ответы, которые соответствуют различным ситуациям и отношениям. То, что вы говорите бывшему коллеге, с которым вы были близки, но не виделись пять лет, не равно тому, что вы могли бы сказать сотруднику банка, перебросившемуся с вами парой слов. Возможно, вам действительно захочется поделиться правдой о своем разочаровании с коллегой, с которой вы когда-то обсуждали испытания и радости материнства. Если вы столкнулись в пабе со старым другом, у вас может не хватить времени, чтобы рассказать все о своей проблеме. Заблаговременное планирование может помочь вам чувствовать себя подготовленной и контролировать ситуацию.
В маленьком городке с вереницами слухов Труди упорно старалась наладить свою жизнь. Вначале ее цели были краткосрочными. Она знала, что будет встречаться с людьми. «Я была обеспокоена, – говорит Труди. – Почти каждый знает что-то о делах других, но я не хотела говорить о сыне с посторонними».
Труди записала имена всех людей, которых могла встретить в городе. Затем она разработала шкалу, классифицирующую уровень отношений с ними, и подготовила несколько готовых ответов. Шкала состояла из четырех категорий:
• Четвертый уровень: высокое доверие, взаимность и глубокое знание жизни друг друга. Важно, что думает человек.
• Третий уровень: не такой личный. Близкий друг из прошлого или мать одноклассника моего сына, которая помнит, каким замечательным ребенком он был, или которая даже видит его и его детей в социальных сетях.
• Второй уровень: случайный знакомый. Менее личная связь, например коллега по клубу или член комитета. Нет причин для недоверия.
• Первый уровень: знакомый, не имеющий личной связи, или кто-то, кто причинил мне боль в прошлом; человек, которому я не доверяю.
Люди на четвертом уровне получали искренние ответы, которые соответствовали их знанию ее ситуации. Труди было комфортно, что они узнали правду. С ними она чувствовала себя непринужденно. «Но я осознавала время и другие факторы, – говорит она. – Я не делилась своими проблемами при каждом удобном случае».
Как и многие люди, Труди беспокоилась, что ее сочтут