Читать интересную книгу Гордая птичка Воробышек - Янина Логвин

Фух! Я захожу в спальню, закрываю за собой дверь и щелкаю выключателем. Едва я поворачиваюсь к окну, растягивая пояс халата, как замечаю отдернутую в сторону гардину и стоящую на подоконнике бутылку с остатками спиртного, которой еще пару часов назад там не было. «Виски» из всего написанного улавливаю я и тут же понимаю: Илья здесь. Вот дуреха! И с чего я решила, что он будет в гостиной, оставив за мной право на эту комнату, пока я нахожусь в его доме. Это его спальня, не моя, я не собиралась тут жить вечно, так стоит ли удивляться, что он лег в свою кровать, на свою подушку, предпочтя их дивану, не потрудившись даже, кажется, сменить после меня белье.

О Господи! Я так и застываю на месте от ужасной картины, открывшейся взгляду, едва оборачиваюсь и замечаю на кровати спящего парня.

Он лежит на животе, опустив голову на согнутый локоть правой руки, зарыв лицо в подушку, а его левый бок и крепкое предплечье, и часть обнаженной спины, которые хорошо видны, пугают меня проступившими на коже синюшными пятнами вспухших кровоподтеков.

Мне кажется, на Люкове нет живого места. На босых ногах Ильи свободные трикотажные брюки, одна из штанин высоко задралась к колену, и на длинной смуглой голени я также замечаю темный след от удара. Если всему виной возможная авария, почему-то решаю я, то неудивительно, что после того, как он остался жив, парень решил напиться. Случись нечто подобное с мамой или с братьями, я бы, наверно, умерла. Впрочем, мое сердце и сейчас пропускает несколько глухих ударов.

Не в силах оторвать взгляд от обнаженной спины, я подхожу ближе и, не особо задумываясь над тем, что делаю, наклоняюсь, осторожно касаюсь ее рукой, проверяя, не лгут ли мне глаза. Провожу пальцами по гладкой коже бицепса и отворачиваю, заглядывая за плечо, упавший на сжатую в кулак кисть руки край одеяла, верно гревшего меня последние несколько ночей…

Ох! Люков оборачивается так стремительно, что я не успеваю даже отпрянуть. Впивается рукой в запястье и крепко держит, оторвав плечи и голову от подушки, пока я пытаюсь за что-то ухватиться, чтобы попросту не упасть ему на грудь.

Это что-то никак не удается найти, и я беспомощно шарю ладонью в воздухе, теряю равновесие и падаю коленкой на постель. Вслед за требовательным движением руки Люкова, дернувшей мое запястье к себе, опускаюсь бедром на парня и почти сразу же чувствую, как рука Ильи, скользнув вдоль моей спины, уверенно ложится на край недлинного халата и ползет под тканью по голой ноге к ягодице. Подобравшись к трусикам, забирается большим пальцем под резинку и жадно проводит вдоль нее по коже…

Я так ошеломлена таким откровенным действием Люкова, что на миг теряюсь, позволяя его наглой руке своевольничать с моим телом. Я смотрю на парня, и мне кажется, что ему едва ли не все равно, кто перед ним. И что-то тянущее и горячее, что помимо воли зарождается в моем животе от нежданного мужского прикосновения, при этом понимании печально отступает. Прячется, так и не открывшись, в укромный уголок, оставив меня наедине с карими и пустыми, замутненными алкоголем и усталостью глазами.

– Илья, пожалуйста, не надо! – взмаливаюсь я в приблизившееся ко мне лицо и упираю ладонь в крепкое плечо. – Пожалуйста, я не хочу! – как можно тверже говорю, приготовившись бороться… но он тут же замирает.

Послушно отстраняется от меня, откидывается на подушку и убирает руку. Смаргивает с глаз невидимую пелену, запуская пальцы во влажные, упавшие на лицо волосы.

– В-воро-обышек, – произносит так тихо и обреченно, словно перед ним вместо желанного объекта, внезапно предстала унылая картина. – Черт, девочка, – хмурит взгляд и отворачивается, – ты играла с огнем. Уходи…

– Ну же, Воробышек! – произносит уверенней, когда я, сделав попятный шаг, вновь останавливаюсь и замираю на месте, не решаясь оставить его одного. – Черт! Да уходи же!

Он повторяет это несколько раз, неожиданно требовательно и зло, пока я все же не покидаю комнату и не оказываюсь за ее порогом. Все мои вещи – свитер, джинсы и даже сумка – остались в спальне, и я сердито закусываю губу, оглядывая темную гостиную. Решительно топаю к комоду, где до сих пор лежит справка от доктора Шибуева, и, включив верхний свет, внимательно рассматриваю документ.

Есть! Ряд ровненьких циферок на обороте, едва заметный автограф неизвестного графитом, номер мобильного без ссылки на имя или фамилию, но я без раздумий и вариантов решаю рискнуть.

– Алло? Слушаю! – я только успеваю набрать номер, как почти сразу же слышу в трубке знакомый голос темноволосого интерна, только вчера читавшего мне через дверь стихи. – Контора Шерлока у телефона!

– Андрей? – задаю я вопрос, впрочем, уже почти не сомневаясь в личности абонента. – Шибуев?

– Он самый, – удивляется парень. – Кого имею удовольствие слышать?

– Это Женя. Женя Воробышек, – представляюсь я, – знакомая Ильи Люкова. Помнишь?

Пауза в разговоре длится секунды три, за которые я успеваю задаться двумя вопросами: как много знакомых девушек у моего гостеприимного хозяина? И как часто они звонят его симпатичному другу?

– Сероглазая, ты, что ли? – наконец отзывается парень и радостно признается: – Не ожидал, удивила. Как твое здоровье? По голосу слышу: куда лучше вчерашнего.

– Спасибо, Андрей, все хорошо. Только я бы предпочла, чтобы ты называл меня по имени, – замечаю я. – Мне так привычнее.

– Женя? Мм… А что, вкусно звучит! – соглашается парень. – Хотя Женечка вкуснее. Ты ведь не против, – смеется, – а, Женечка?

– Не против, Андрюшечка, – хмурю я лоб. Во всяком случае, я готова потерпеть какое-то время. – Если ты этим скудным меню и ограничишься.

– Ясно, – открыто смеется Шибуев в трубку. – Ладно, Жень, я понял, – игриво откашливается и добавляет уже куда серьезнее: – Признавайся давай, по какому вопросу звонишь? Никак от Люкова сбежать надумала, а он не пускает? Инстинкт собственника взыграл? Так ты скажи ему, что доктор Шибуев это быстро вылечит, внутривенной инъекцией клофелина.

– Вообще-то, наоборот, – сознаюсь я. – Очень даже прогоняет, можно сказать, взашей. И я бы ушла, Андрей, но меня смущает его состояние здоровья.

– А что с ним? – внезапно настораживается парень.

– Если не считать сильного алкогольного опьянения, то у него многочисленные ссадины и синяки по всему телу, особенно с левой стороны, насколько я заметила. Мне кажется, Илья попал в аварию и не обратился за помощью.

– А лицо? – спрашивает осторожно парень.

– Что лицо? – не понимаю я.

– Лицо у нашего болезного пострадало?

– Э-эм, кажется, нет. Точно нет, – задумавшись, отвечаю я. – А при чем здесь…

Но Шибуев перебивает меня:

– Тогда все в порядке, сероглазая! – с облегчением выдыхает. – У нашего друга пунктик есть, с собственным фэйсом связанный, но это к дяде Фрейду, не ко мне. Будет жить твой Люков, не в первый раз, оклемается. Уже завтра начнет Рыжего и Киру в линейку строить, девок пачками топта… э-э, кхм. В общем, – отчего-то смущается парень, – не переживай, Жень. Правда, – добавляет вполне серьезно, – я его знаю. Все будет хорошо.

Все будет хорошо, повторяю я себе слова Андрюхи-интерна и отключаю звонок. Растерянно оглядываю убранную мной сегодняшним утром гостиную и сажусь на диван. Посидев так некоторое время, прислушиваясь к тишине в спальне, бреду к столу, включаю вместо верхнего света настольную лампу и достаю конспекты. Раз уж от Люкова мне сегодня уйти не удастся, я решаю провести ночь с пользой для учебы и подготовиться к завтрашнему зачету по философии. Тем более, что работа над рефератом: «Развитие философской мысли в древней Индии», благодаря уединенным дням в квартире Ильи и его конспектам, заметно продвинулась от начала к середине и даже грозит успешно оформиться в достойный прилежной студентки труд. А Люков… Ну, что Люков? Надеюсь, как-то потерпит мое присутствие рядом с собой до утра, а утром я уйду. Возможно, он даже не проснется.

В конце концов, сам виноват!

Я открываю ноутбук и разбираю три этапа развития индуизма. Погружаюсь в «Закон Рита», философские понятия, жертвенные ритуалы и космический мир Богов… А после, далеко за полночь, я краду у учебы время для себя…

«Послушник тьмы»

(Пьеса)

(Отрывок)

Трактирщик (растерянно): Престола? Надо же, не ожидал такого. Чтоб сам наследник руку приложил? Воздав по совести слуге – исчадью ада?.. (Разводя руками.) Ну, если так, то подлинной наградой есть проявленье милости его.

Гость (словно очнувшись): Не обессудь, трактирщик, спьяну о большем говорить не стану. Всему виной вино твоё – хмель с языка берёт своё.

Мужчины продолжают трапезу – пьют вино, беседуют, когда вдалеке на дороге показывается одинокая сгорбленная фигура бродяги с клюкой в руке. Он медленно приближается к трактиру, намереваясь обойти его стороной.