Читать интересную книгу Гордая птичка Воробышек - Янина Логвин

– Здрасьте! С наступающим, теть Мань! – киваю я старенькой вахтерше, задействованной на подхвате у начальницы, споткнувшись о брошенные на пороге еловые ветки, и цепляюсь за Танькин рукав. – Смотри, Крюкова, какая лесная красота! – привлекаю внимание подруги. – Как думаешь, разрешат нам из такой кучи выбрать веточку для себя? Было бы здорово украсить комнату!

– Девочки! – кричит вслед комендант, едва мы уговариваем вахтершу оставить для нас пару пушистых ветвей, и выпархиваем из подъезда на улицу. – Меня в праздники не будет! Кто останется в общежитии – никаких фейерверков, парней и выпивки! Вы слышали меня! За безопасность спрос с вас!

– Слышали! Конечно, Зин Петровна! Никаких парней! – отмахивается от слов женщины Танька и тут же довольно шепчет мне на ухо: – Знала бы она, сколько ночей Вовка торчал у меня, пока ты отлеживалась у своего Люкова, устроила бы нам обеим геноцид с публичным четвертованием! Пока, грозный админ! – оглядывается и машет за спину рукой. – Три ха-ха!

Танька мчит на всех парах к остановке, а я, поспевая следом за ультрамариновым полушубком под креативного медведя и розовой шапкой-наушниками на темной кудрявой голове, только молча вздыхаю. Бесполезно. Этой девушке бесполезно что-то говорить. За последнюю неделю, что я вернулась от Люкова, мне так и не удалось убедить ее в истинном положении дел между нами. Оставленные Ильей у вахтера продукты для меня – те, которые я «случайно» забыла в его доме, стали в ее глазах негласным признанием наших отношений.

– Кстати, Жень! – мы дружно впрыгиваем на подножку отъезжающего автобуса и протискиваемся сквозь ленивую толпу пассажиров. – Ты где Новый год отмечать собралась? Дома в Гордеевске или со своим брутальным мачо? Я чего интересуюсь, – признается подруга, – меркантильный интерес имею.

– В общежитии, в обнимку с книгой и телевизором, – отвечаю я. – Тань, кончай давить на жалость, а? Четвертый раз интересуешься. Домой я не поеду, не спрашивай почему, а Люкову меньше всего нужно мое общество, что бы ты там себе о нас не придумала. Знаю я твой интерес – четырнадцать квадратных метров совместной жилплощади. Извини, но деть себя никуда не могу. В конце концов, я там временно прописана.

– У-у, Женька, – кривится Танька, печально хмурит глазки и щипает меня в рукав, – какая ты нудная. – Ну что нам с Серебрянским в снегу любиться, что ли? Уже шесть дней нигде ни гугу. Скоро пубертальными прыщами от воздержания покроемся и прощай красота! Первый раз в Новый год вместе, а уединиться негде. Прям засада какая-то, честное слово!

– Ничего, Крюкова, после свадьбы наверстаете. А от прыщей хороший препарат есть, – невозмутимо отвечаю, – «Зинерит» называется!

– Фи! – отворачивается от меня подруга и обиженно поджимает губы. – Ты как престарелая феминистка, Воробышек! Седая защитница нравов! Клейма святоши на лбу не хватает и креста постриженки на голове! Если сама к сексу равнодушна, то не спеши осуждать за любовь к нему других!

– Замолчи, Крюкова! – ахаю я, избегая поднимать глаза на пассажиров, с любопытством поглядывающих в нашу сторону. – С ума сошла, – стучу по виску пальцем, – люди же вокруг!.. Ну, хорошо, Тань, – сдаюсь, глядя в черные хитрющие глазищи. – Я к девчонкам напрошусь – к Насте с Лилей из «607», по-моему, они тоже в общежитии Новый год встречать будут. Но только до раннего утра. Так тебе подойдет?

– Женечка, ты такая лапочка-лапочка! Душечка! – прижимается ко мне подруга и громко чмокает в щеку. – Мы только часиков до четырех, а потом вместе чай попьем с тортом! Я Серебрянскому фирменный бисквит заказала – продукт ресторана «Астория», ничего, раскошелится для любимой разок. Ну, так как? – виновато морщит скуластое личико. – Я ему скажу, что ты не против, да?

– Ладно, скажи! – улыбаюсь я, спрыгивая с подножки автобуса в утоптанный ногами снег. Машу рукой на прощание Таньке, свернувшей на соседнюю аллейку, и бегу через заснеженный парк к своему корпусу.

Сегодня тридцатое декабря, через десять минут последняя возможность получить зачет по «теории механизмов», и если я не хочу краснеть перед преподавателем за очередное опоздание, с извинениями топчась на пороге, мне следует поторопиться.

Толпа у раздевалки собралась нешуточная. Пока я сдаю куртку и получаю номерок, пока несусь сквозь гулкий лес студентов на нужный этаж, вырываю из чьих-то цепких рук свою сумку и здороваюсь – звенит звонок. Я почти успела, – подумаешь, жалкие полминуты! – но все места в аудитории уже заняты и мне остается только нырнуть за единственное свободное место в первом ряду парт, как раз напротив кафедры преподавателя, и показать последнему готовность к началу учебного процесса. Вот черт!

Я переживаю страшно, вместе со всеми слежу за молчаливо-серьезным Петром Федоровичем, снующим в строгом костюме, с пачкой собственноручно написанных вопросов по предмету в руках между рядами, и со страхом пустоголового студента беру и переворачиваю поданный мне преподавателем лист…

«Анализ пространственных механизмов». Сложно и непонятно до жути. Но я, добрую минуту таращась на вопрос, вдруг понимаю, что читала лабораторную работу по этой теме у Люкова около недели назад, кое-что из нее неожиданно помню, и даже способна воспроизвести пусть куцую, но собственную мыслишку на бумаге. И вздыхаю с облегчением. Конечно, рассчитывать на то, что я удержала в памяти стопроцентную информацию вряд ли стоит, зато я умею писать обтекаемо, а это, для такой студентки как я, ой как немаловажно! Пару штрихов добавлю, попробую не напортачить с формулами и, глядишь, выкручусь как-нибудь!..

… Сегодня двойной праздник. Нет, даже тройной! Сегодня день рождения Кольки Невского, день рождения факультета и приуроченное к этому знаменательному для университета событию присвоение ученого звания «доцент» нашему научному руководителю и просто всеобщей любимице курса, акуле от точной науки – Софии Витальевне.

Наша группа активно принимает участие во всеобщем оживлении и намерена устроить собственному куратору настоящий праздник. Сувенирная елочка с игрушками водворена и красуется во главе стола на кафедре, между потолочными плафонами и по стенам растянуты блестящие гирлянды и серпантин, а на доске, написанная цветным мелом красуется жирная витиеватая надпись: «София Витальевна, мы гордимся Вами и любим свой факультет!!! Да здравствует Наука, Мысль и любимый Куратор!!!». «С Новым годом!!!» Нацарапанная старостой группы.

Я тоже принимаю во всеобщей вакханалии участие и с большущими снежинками, ножницами и скотчем прыгаю с одного окна на другое, старательно крепя махровый новогодний атрибут к стеклу. Зачет позади, к нашей группе присоединилось еще две – параллельный поток, и галдеж в честь праздника и последнего учебного дня в этом году в широкой аудитории стоит неимоверный.

– Женька, повыше лепи! Давай справа еще одну! А вот ту, синенькую, в угол крепи, за штору! – советует мне полненькая Лида Петрова и отходит на несколько шагов полюбоваться на созданную нами красоту.

– Зачем за штору, Лид? Все равно ведь не видно! – удивляюсь я.

– Женька, много ты понимаешь! – возражает девушка. – Здесь не видно, а с улицы картина маслом должна быть! Окно-то над деканатом! Ой, Воробышек! – восклицает она, сделав еще шажок назад. – Что-то мне синенькая уже не нравится, какая-то она скучная!

Я задираю голову, смотрю на снежинку и соглашаюсь с девушкой. Действительно, на фоне перламутровых снежинок простенький синий кружок из цветной бумаги смотрится плоско и уныло.

– Давай дождик добавим, – предлагаю я. – И, Лид, – прошу на ее согласный кивок, – возьми у Боброва скотч и с десятка два булавок для штор, а то у меня тут еще на парочку и все.

Петрова приносит скотч, я нарезаю снежинки и подвигаю стремянку вверх по возвышению к самому дальнему окну. Здесь портьеры тяжелые и страшно длинные, видимо, оставшиеся в аудитории со времен портативного видеопроектора и просмотра научно-обучающих студенчество фильмов. Совершенно определенно, со входа никто и не заметит наших с согруппницей усилий, но мы с Петровой решаем, что общая картина должна быть выписана до конца и выглядеть с улицы достойно, а потому с трудом раздвигаем до половины шторы и принимаемся за дело. Она нарезать скотч и подавать снежинки, а я эти самые снежинки крепить к стеклу.

Уже почти три – скоро должна явиться с общего для преподавателей собрания у ректора куратор, и в преддверии ее появления в аудиторию вваливаются еще две группы – четвертый курс.

Я вижу Люкова сразу из своего закутка. Как всегда весь в темном, он заходит в толпе парней и немногочисленных девушек в лекционную и вместе со всеми останавливается оглядеть кафедру. Скупо кивает на приветствие каких-то малознакомых ему студентов, бросает сумку на стол и внимательно скользит глазами по головам.