Счастье — это когда приходишь в себя после пережитого вышеописанного «апокалипсиса» и видишь над собой слегка потрескавшуюся побелку на потолке монастырского лазарета. Повернув голову, обнаруживаешь сидящих возле твоей кровати со взволнованными глазами батюшку Флавиана и схимника Александра, стоящих чуть поодаль у освещенного ярким солнцем окна послушника Игоря и монаха-доктора (потом скажу, как его зовут). Когда начинаешь осознавать, что РЕАЛЬНОСТЬ — это то, что здесь и сейчас. А о том, откуда ты сейчас вывалился, как раз надо рассказать своему духовнику, чье немолодое одутловатое лицо хранит на себе явные следы бессонной, проведенной в молитве за тебя, ночи.
Вот такое бывает счастье...
Мой рассказ о пережитом видении занял около часа и за все это время никто из присутствовавших монахов не проронил ни звука. Рассказывая, я перестал видеть окружающих и внутренним взором вернулся в свой ночной кошмар, правда, теперь как бы со стороны, словно наблюдая происходившее из гигантского иллюминатора батискафа, защищавшего меня от воздействия видимого мною иного мира.
Закончив рассказ, я оглядел присутствующих со мной в боксе. Флавиан сидел с закрытыми глазами, весь погруженный в себя, только пальцы его левой руки ритмично перехватывали узелки старых «замоленных» четок. Игорь напряженно глядел в окно, словно пытаясь увидеть там признаки описанной мною «мерзости запустения», кисти его рук были сжаты в побелевшие от напряжения кулаки. Доктор как-то растерянно ходил взад и вперед по палате, иногда останавливаясь, поправлял съезжающие на кончик носа очки, вытирал лоб рукавом и снова начинал ходить. Схимник Александр, весь ссутулившись на кончике табуретки, плакал, закрыв лицо большими натруженными ладонями.
Молчали долго.
— Батюшка, — прервав общее молчание, обратился к Флавиану Игорь, — оно что, неужели и вправду так будет? Или это просто глюк у Лехи?
— Не знаю, — вздохнул Флавиан, — может, так будет, может, так и не будет. Одному Богу известно. С учетом обстоятельств и характера Алексеевых ощущений, конечно, на обычный «плохой» сон это не похоже. Даже когда он рассказывал, у меня было такое чувство, что я и сам там нахожусь. Впечатление, бесспорно, жуткое...
— Братие! — оторвал от ладоней мокрое в слезах лицо схимонах Александр. — Сколько же времени и сил мы здесь все, и я в частности, тратим на пустые бытовые заботы, ненужные праздные разговоры, порой чисто мирские страсти! А ведь счетчик-то тикает! Думаешь: ну вот, сейчас решу эту «насущную» проблему, переделаю эти «необходимые» дела, продумаю и найду решение вот этих «актуальных» вопросов... А сразу после этого начну жить полноценной монашеской жизнью — молиться непрестанно, как положено настоящему монаху, смотреть внутрь себя, а не на поступки окружающих братьев, интересоваться не новостями внешнего мира, приносимыми через паломников, а «сокровищами вечными» духовного опыта, собранными здесь за тысячелетие монашества на Афоне, стану читать больше творений Святых Отцов, чем инструкций к перфораторам и аудиоплеерам...
И ведь так каждый день! А потом как жахнет вот это, то, что Алексею привиделось, и неважным станет все, о чем сейчас ломаешь голову в заботах! Поздно будет становиться подвижником и аскетом, ради чего сюда, собственно, и пришел когда-то...
А ведь, может быть, именно моей недостойной слабенькой молитвы и не хватит для того, чтобы весь этот ужас не стал явью!
— Батюшка! — вновь настойчиво обратился к Флавиану Игорь. — Так сбудется все это или нет?
— Собственно, Алексей не открыл ничего нового, — задумчиво протянул Флавиан, — запустение Афона и поругание его святынь в последние времена предсказывалось неоднократно, причем людьми весьма авторитетными в духовной жизни. Но только ведь и Иона был Божьим пророком, и разрушение Ниневии ему Сам Господь повелел предречь жителям этого осужденного Им города. А что в итоге?
Жители Ниневии взяли да и покаялись, изменили свою жизнь, свое отношение ко греху, взмолились из глубины сердец к Богу, и Он помиловал город. Неужели монахи Святой горы менее достойны милости в очах Божьих, чем жители Ниневии? Промысел Божий не есть нечто застывшее и неумолимое, подобно «року» или «фатуму».
Промысел Божий живой, гибкий и имеет целью спасение человеческих душ, а не просто «свершение предначертанного». Собственно, тому же пророку Ионе об этом Господь прямо и объявил: «Мне ли не пожалеть Ниневии, города великого, в котором более ста двадцати тысяч человек», — когда эти люди, покаявшись, изменились и перестали быть теми, кто своими грехами навлекал на себя огонь с небес.
Ведь, по сути своей, все предсказания о грядущих ужасных событиях последних времен есть не объявление неминуемой Божьей кары за нарушение Его Закона, но только предупреждение Любящего Отца неразумным детям о последствиях искажения ими естественного для созданного по образу Божию человека пути обретения счастья.
Но Бог не может лишить нас дарованной Им же Самим свободной воли и может только предупредить нас о том, что «огонь жжется». А уж совать в этот «огонь» руку или нет, решение принимается исключительно нами самими.
Возможно, и то, что сподобился видеть этой ночью Алеша, есть предупреждение о последствиях, которые мы сами можем навлечь на себя нерадивой греховной жизнью. А можем и не навлечь, если...
— Отче! — обратился вдруг к Флавиану доселе молчавший доктор. — Благословите рассказать обо всем этом духовнику монастыря?
— Конечно, обязательно! — ответил Флавиан. —Думаю, не одним нам, находящимся здесь, была дана через Алексия эта «информация к размышлению»! Да и не одним только афонским монахам. Мы там, в России, тоже в «духовных подвигах» погрязаем...
— Отче! — вновь решительно обратился к Флавиану послушник Игорь. — Благословите Лexy, пусть запишет все, что видел, подробно и к нам в скит передаст! Я сам не смогу так подробно и точно все это отцу Никифору пересказать, а ведь это важно!
— Хорошо, Игорь! Как вернемся в Россию, засажу Алексея за компьютер, пусть опишет и пришлет вам по электронной почте.
— И мне копию пришлите! — вставая, сказал схимник Александр. — Я дам вам электронный адрес! Полезно будет память освежить, чтобы не расслабляться...
— Я у тебя, отец Александр, потом на принтере для себя экземпляр распечатаю? — спросил монах-доктор.
— Конечно! — ответил схимник.
— Спаси Христос! — Доктор кивнул благодарно и повернулся ко мне. — Вы, Алексей, пока лежите, рано вам вставать. Посмотрю вас после вечерни! — И вышел.
Хороший он такой, этот доктор.
Кстати, зовут его — Силуан!
ГЛАВА 21. Восхождение. Начало
И вот так всегда!
Только займешь своему батюшке удобное место в кондиционируемой кают-компании парома, как выясняется, что его еще по дороге сюда, прямо на палубе уже перехватил какой-то очередной «страждущий раб Божий», которому просто «кровь из носу» необходимо выяснить с моим батюшкой какую-то глобальную мировую проблему. И мой батюшка должен смиренно все выслушивать, стоя на почти сорокаградусной жаре на солнце и еще и отвечать что-нибудь душеполезное!
Ну и как мне после этого стяжать благое смирение?!
Хорошо еще, что плыть совсем недолго, всего одну остановку от Пантелеимона до Дафни...
В общем, свершилось! Мы таки отправились в «экстремальную экспедицию» на вершину Святой горы!
Через два дня после описанных в предыдущей главе событий добрый доктор Силуан вынес вердикт: я здоров, причем не вполне понятным медицине образом, что правильнее было бы назвать чудом.
По его словам, укус змеи, за трупом которой Игорь не поленился съездить к мельнице, должен был вызвать у меня отек и омертвение укушенной конечности, сопровождаемые нестерпимой болью, через пару часов могла начаться повышенная кровоточивость из места укуса и из желудочно-кишечного тракта, кровавая рвота. И закончиться все это могло шоком или острой почечной недостаточностью.
У меня же, кроме суточной потери сознания, если не брать в расчет мое путешествие в «апокалипсис», никаких симптомов интоксикации ядом (здесь он сказал латинское название той змеи, которое я не запомнил) не обнаружено. Конечно, сыворотка была введена своевременно, но...