Литургию утром возглавлял старец.
О! Этот подарок от Господа я не забуду никогда!
Я очень люблю службы, которые совершает Флавиан. У него красивый звучный голос, каждое слово он произносит четко, внятно, словно любовно «вычеканивая» слова молитв и священнических возгласов. В голосе служащего Флавиана всегда звучит искреннее молитвенное чувство, которое не оставляет равнодушным молящегося, но подхватывает, увлекает за собою, делается твоим собственным чувством и соединяет тебя с молящимся пастырем в то единство, о котором сказано «едиными устами и единым сердцем».
Старец молился не так. Все его возгласы и молитвы, произносимые слабеющим, слегка хрипловатым голосом, не несли вообще никакой эмоциональной окраски. Поразительная простота, с которой Папа Герасим возносил свои молитвы, превращала их в искренний сердечный разговор двоих — старца и Бога — где его второй Участник, незримо присутствовавший в алтаре, ощущался настолько явственно, что мне хотелось заглянуть туда, за алтарную преграду, в надежде увидеть... Я думаю, вы сами догадываетесь Кого.
Старец служил, и в маленькой скитской церкви ощущалась такая концентрация Любви, что, казалось, сердце не выдержит того умиления, которое переполняло и охватывало все мое существо. Я оглядел сослужащих с Папой Герасимом отцов Флавиана и Никифора, молящихся рядом со мною монахов, и по их светящимся лицам и влажным глазам понял, что и они испытывают нечто схожее с моими ощущениями.
Слава Богу! Значит, я не свихнулся и не впал в прелесть! Слава Богу! Это просто Господь в очередной раз одарил меня Своей несказанной Любовью! Слава Богу! Этот дивный дар благодати я навсегда сохраню в своем сердце. Слава Богу!
Причастились все.
Сразу после трапезы прикатившие на все том же «лендровере» греческие монахи увезли Папу Герасима в Великую лавру, перед отъездом он попрощался с каждым по отдельности, со мной тоже.
— Лешенька! — Старец посмотрел мне в глаза своим внимательным, исполненным отеческой заботой взглядом. — Ты только помни, что бы тебе ни пришлось пережить и увидеть, все это есть только — Его — к нам, грешным, неисчерпаемая Божественная Любовь! Что бы ни случилось! Богу виднее! Доверяй Ему, Алексий!
Старец улыбнулся, крепко сжал мою, подставленную под благословение ладонь, и в его улыбке вновь мелькнули незабываемые черты «монаха» Феологоса...
— Ну, уж на этот раз, батюшка, мы просто обязаны посетить мельницу преподобного Силуана! — начал я «наезд» на своего духовника, когда мы, взрывая пыль колесами любимого пикапа по дороге от скита к Пантелеимону, вновь приблизились к проглядывающей сквозь листву справа старой черепичной крыше неработающей мельницы.
— Хорошо! — неожиданно смиренно согласился Флавиан. — Давай посетим.
Игорь вывернул колеса на боковой съезд вправо и метров через тридцать остановил машину на небольшой площадке около довольно большого четырехэтажного здания, прилепившегося противоположной от площадки стороной к поднимающемуся резко вверх косогору. Слева от площадки, вниз по склону, располагалось еще одно здание, поменьше, с белым каменным крестом, венчавшим четырехскатную, крытую серой каменной «чешуей» крышу. Очевидно, в нем располагалась домовая церковь.
Судя по всему, это был келейный корпус, а большое здание справа — сама мельница. Мы вылезли из машины. Игорь подошел к дверям келейного корпуса, они были закрыты.
— Жаль! — сказал он. — Здесь, как раз находится та домовая церковь, из иконостаса которой во время молитвы преподобного Силуана к нему вышел Спаситель. Там теперь икона такая висит на стене «Явление Спасителя преподобному Силуану». Ключ от этого здания только в Пантелеимоне, наверное, у отца-эконома...
— Ну что же! — примирительно сказал Флавиан. — Будет повод еще раз сюда приехать!
Игорь подошел к двери самой мельницы, на ней тоже висел, судя по виду, давно не открывавшийся замок.
— Не беда! Батюшка! С той стороны здания, с горы, есть еще один вход прямо на четвертый этаж мельницы, туда только пешая тропинка от дороги. Давайте поднимемся, я знаю, где там, в потайном месте, ключ спрятан, там мы точно войдем!
Флавиан с сомнением посмотрел на круто поднимающуюся вокруг мельницы вверх по склону заросшую кустарником тропу.
— Да ладно, отче! — подзадорил его я. — Ты же на вершину подниматься хочешь, вот тебе и тренировка!
Флавиан вздохнул и смиренно полез вверх по тропинке, мы с Игорем последовали за ним. Пару раз нам преграждали путь лианоподобные плети кустарника, и Игорь, орудуя большим десантным тесаком, всегда висевшим у него на поясе, словно мачете, прорубил нам сквозь них путь. Через несколько минут, слегка запыхавшись, мы уже стояли перед невысокой, деревенского вида дверью.
— Вон там, справа, — Игорь показал в сторону видневшегося сквозь старый сломанный заборчик каменного сооружения, — водосборник, искусственный водоем, куда собираются текущие с горы воды. Из него раньше через специальное отверстие вода подавалась на мельничное колесо сильной струей, которая это самое колесо и крутила. А колесо крутило жернова внутри здания, их-то мы сейчас с вами и посмотрим!
— Игорек! — Я схватился за фотоаппарат. — Ничего, если я сейчас по-быстрому водоем сфотографирую?
— Фотографируй на здоровье, только под ноги посматривай, в этом месте, говорят, змей много, а они в жару любят у воды отдыхать!
— Спаси Бог за предупреждение! — Я, осторожно глядя под ноги и вокруг по земле, подошел к искусственному бассейну, выложенному из крупных серых камней, сделал несколько снимков и вернулся к двери. Игорь уже достал откуда-то из потайного места ключ и открывал перед Флавианом старую дверь на скрипучих кованых петлях.
Мы вошли внутрь, перед нами был коридор с несколькими дверями. Я осторожно приоткрыл ближайшую из них.
— О! Да здесь, кажется, кто-то живет! — не удержался я от возгласа, увидев чисто прибранную келейку с убранной постельными принадлежностями кроватью и стоящими около кровати шлепанцами.
— Очень может быть, — подтвердил Игорь, заглянув в келью вслед за мной, — я уже давно здесь не был, возможно, кто-нибудь из пантелеимоновских получил благословение здесь отшельничать.
— Тогда не будем любопытничать в отсутствие хозяина, — сказал Флавиан, прикрывая дверь кельи, — а что это за лестница, идущая вниз? — обратился он к Игорю.
— Спускайтесь, отче! Там самое интересное, зал с жерновами! — отозвался наш провожатый.
Мы осторожно спустились по узкой старой, потрескивающей под нашим весом лестнице и оказались в просторном помещении, наполненном какими-то незнакомыми предметами и приспособлениями. Единственное, что я сразу опознал, были большие каменные жернова, установленные в двух местах около глухой стены.
Над ними нависали какие-то деревянные желоба, по которым, очевидно, к жерновам подавалось для помола зерно, везде на полу были разбросаны архаичного вида инструменты, не всегда понятного назначения. В приоткрытом люке виднелась часть большого зубчатого колеса, очевидно в прошлом приводившего в движение эти самые каменные жернова.
Быстро отщелкав все окружающее, я обратился к Игорю:
— Игорек! А давай еще ниже спустимся, отче, благословишь? — Я посмотрел на Флавиана.
Тот, еще не вполне отдышавшийся после подъема в горку и последующего спуска по лестнице, мотнул головой.
— Вы, ребята, спускайтесь, а я потихоньку выползу наружу и посижу, подожду вас у двери, вроде бы там какая-то приступочка была!
Мы послушно кивнули и отправились еще глубже в таинственные недра старой мельницы, а Флавиан вновь заскрипел лестницей, ведущей наверх. Недра встретили нас полумраком и запорхавшей прямо перед нашими носами летучей мышью.
— Смотри, Лexa, — позвал меня Игорь, — какие интересные весы напольные, на колесиках!
Я, включив встроенную в фотоаппарат вспышку, старательно отснял старинные напольные весы с бронзовой шкалой непривычных делений, наверное, на фунты или пуды! Потом мы облазали еще несколько интригующих закоулков, я отснял центральный вал водяного колеса, шкивы, какую-то, вероятно, сушилку, еще много разных пышущих древностью артефактов.