С той самой минуты, как увидел её, понял: не отпущу. Никогда. Никуда. И не отдам. Никому.
Завладеть ей полностью, подчинить, сделать своей стало навязчивой идеей. Но Аурэлия не помогала. Наоборот, такое чувство, что задалась целью бесить и вызверять всякий раз.
Она явно не понимала, с каким играла огнём, когда флиртовала с Лингерли, когда предлагала себя в обмен на свободу, когда тёрлась о меня в темноте ритуального зала. И так хотелось в тот миг поверить в желаемое… Что она смирилась, уступила, передумала.
А в ответ — ледяным душем её возмущённый визг и то, как с отвращением вытерла рот! Будто её касался грязный попрошайка с рынка!
Вся нежность к хрупкой девочке, которую заботливо хранил где-то глубоко, оказалась вмиг сметена. Глаза застлала кровавая пелена: подчинить, заставить, завладеть во что бы то ни стало!
Любой ценой.
Не хочет — привыкнет. Не любит — полюбит.
После того, как сделаю её своей, у неё просто не останется выбора.
А у меня его и так давно нет. Детские игры закончились, теперь всё будет по-взрослому. Я это понимаю, пора и Аурэлии понять.
Намеренно дал ей время до завтра: свыкнуться с мыслью, принять новую реальность, сделать это добровольно. Должна оценить и принять с благодарностью и смирением. Именно так всё и будет. В тот момент я искренне в это верил. Глупец.
Следующим утром после завтрака первым же делом иду к ней. Громкий стук, поворот ключа, открываю дверь.
Аурэлия в светло-розовом воздушном платье стоит у окна, обхватив себя за плечи. Хрупкая, изящная и такая невинная. Раздражённо отгоняю лишние мысли. На звук моих шагов даже не поворачивает головы. Её золотистые волосы собраны в хвост и открывают тонкую шею.
— Я улетаю по делам, — говорю её ровной прямой спине, обтянутой тканью, а у самого перед глазами обнажённая кожа, которой касался совсем недавно.
От слишком смелых воспоминаний в штанах становится тесно. Кончики пальцев начинает покалывать. Сжимаю руку в кулак:
— Вернусь вечером. Ты придёшь ко мне в девять. Всё поняла?
Оборачивается, а у меня дух захватывает от одного только взгляда на неё. Королевская осанка, наклон головы — с виду никогда не подумаешь, что перед тобой рабыня. Знатная драконица, не меньше.
Усмехаюсь про себя — ну да, как же. Хотяяя… Драконица, человечка, рабыня — какая разница? Любая нужна. Потому что моя.
— Как будет угодно господину, — с недоумением смотрю, как она склоняет голову в низком поклоне-приседании.
Это её странное поведение слегка выбивает из колеи. Нервно дёргаю плечом, разворачиваюсь и иду к выходу. Уже у двери замечаю кое-что странное:
— Где феникс? — киваю на пустую клетку.
— Господин приказал вернуть птицу, и я это сделала, — отвечает ровным голосом, глядя в пол пустым взглядом.
Проклятье! Намеренно бесит!
Не смотрит в глаза. Прищуриваюсь: ладно же, этой ночью тебе придётся смотреть на меня. Всю долгую ночь. Я возьму всё: и взгляды, и вздохи, и стоны. Всё будет моим.
Вернувшись вечером в замок, долго стою на самом краю башни, глядя на звёздное небо. Говорят, что далёкие звёзды — это души наших предков, и они наблюдают за нами.
Наверное, где-то там, в бесконечности, среди вечности есть ответы на все вопросы. Наверное, там нет соблазнов, вожделения, зависти и зла. Наверное, там много проще.
Но мы не там.
Мы здесь, на бренной земле, среди мелких страстей, низких поступков и похоти. Легко быть благородным и правильным в спокойном равнодушии. Легко хладнокровно крошить гаргулий, с холодной головой просчитывать тактику боя и разгром противника.
Легко сжать зубы и терпеть, когда сквозь плоть проходит холодная сталь или когти красных драконов, с которыми у нас вечная война, и мира никогда не будет.
О, всё это легко.
Много легче, чем то, что приходится разгребать сейчас с Аурэлией.
Прикрываю глаза и выдыхаю весь воздух. Ночной тёплый ветерок треплет волосы. Пахнет лесом. Где-то в лесу ухает филин и кричит хищная птица.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Когда всё началось? Давно. Память стремительно отматывает дни назад, в беззаботное детство.
Аурэлии и Вайету по восемь, мне одиннадцать.
Отец активно взялся за воспитание Аурэлии и старательно лепит из неё леди. Красивые платья, причёски, уроки танцев, истории, арифметики, игры на арфе.
Она словно куколка. Безупречная. Идеальная. Всеми любимая и любящая в ответ тоже всех. Кроме меня. Откуда знал? Просто знал.
Она всегда смотрела на меня как на табуретку, стол или дворового пса. Хотя нет, пожалуй, даже на пса она смотрела с большим интересом, а иногда даже подкармливала его и трепала за ухом. Совсем другое дело — Лингерли.
Как сейчас помню тот день, когда пробрался к ней в комнату, позвать сбегать тайком за ульдеей, пока у отца гости и ему не до нас. А там они с белым драконишкой. Строят замок из кубиков, играют вязаным зайцем и куклой в принцессу и принца и мило щебечут. Семья у них, видите ли. Любовь.
Аурэлия кривит губки и отмахивается от меня, никуда она не пойдёт, она будет играть с Вайетом. И вообще, у них скоро детки появятся — крашенные деревянные фигурки медведя, волка и зайца.
Разнёс к гаргульей срани весь замок, а принцу-зайцу оторвал башку. Сквозь летящие по всей комнате хлопья белой ваты наблюдал, как Лингерли трусливо жмётся за кровать, пока мы с Аурэлией дерёмся до царапин и крови. Конечно, когда прибежали взрослые, мне влетело.
«Ненавижу тебя! Ненавижу! Отстань от меня! Не приходи никогда! Хочу жить с Вайетом, хочу, чтобы он был вместо тебя! А ты пошёл прочь! Ненавижу!»
Её визг, бьющееся в истерике тельце, которое с трудом удерживал отец, взлохмаченные волосы, лицо в разводах слёз долго стояли в ушах и перед глазами.
После того случая на смену хрупкой дружбе пришла холодная ненависть, которая с годами только росла и крепла.
Я всякий раз указывал человечке на её место и старался задеть.
Аурэлия была умнее: она меня игнорировала. Прекрасно знала, как меня это бесит. Как из-за этого злится на меня отец и как жалеет её. А может быть, ей действительно было всё равно — теперь я легко в это верю.
И чем больше она меня не замечала, тем обиднее становились мои нападки — чтобы заметила.
Её детская влюблённость в ссыкуна Лингерли люто бесила.
Человечка. Рабыня. Недостойная всего, что у неё есть. Возомнившая о себе слишком много, которой давно пора знать своё место. А её место — в пыли у ног дракона. Повторял себе это из раза в раз, чтобы не сойти с ума от сжирающей изнутри ревности и злости. Повторял до тех пор, пока сам в это не поверил. И вот тогда жить стало легче.
Ненавидеть оказалось много проще, чем любить. И не стараться понравиться.
Ещё здорово помогли военная академия и служба в армии. Они неплохо отвлекали, помогали не думать, не вспоминать. С полной отдачей крошить гаргулий и красных драконов, выстраивать хитроумные военные кампании и дерзкие вылазки.
И быстро продвигаться наверх в военной карьере. Доказывать себе и всем вокруг, что это я — лучший. Я! А не какой-то белый ссыкун и дохляк.
И всё это работало, ровно до того момента, когда не появилась реальная опасность — потерять её навсегда.
И вот теперь ненависть бесполезна. Казалось бы, теперь-то и нужна любовь. Вот только, как выяснилось, для неё уже слишком поздно.
И мы снова в замкнутом круге, из которого не выбраться.
Она никогда не полюбит. А я никогда не отпущу. И мы возвращаемся к тому, с чего начали.
Если Аурэлия не хочет быть со мной добровольно — я привяжу её силой. Брачные узы крепче рабских браслетов.
Убираю руку в нагрудный карман и достаю маленькую деревянную коробочку, которая кажется игрушечной в моих руках. Крышка с лёгким щелчком откидывается наверх. Внутри фамильный перстень из лунного золота с крупным чёрным бриллиантом в окружении прозрачных, как слеза, бриллиантов поменьше.
После смерти матери он хранился в сокровищнице горных гномов — самом надёжном месте во всей империи. И вот сегодня я забрал его.