Теперь для посетителей с улицы магазин был закрыт.
Избавившись от свидетелей, я подошёл к продавцу поближе и спросил:
– В магазине, кроме тебя, есть ещё кто-то?
– Никого. Магазин маленький, дохода немного – приходится вертеться: я здесь и за хозяина, и за продавца, и за грузчика. Вечером ещё уборщица приходит, – затараторил он.
– Вот и ладушки. Константин Генрихович, пустите Грома, пусть всё тут проверит, – сказал я. Эх, жаль, что нас всего трое – кого-нибудь поставить у выхода… В идеале вообще оцепить дом, но кто ж нам даст столько людей? Все заняты раскрытием контрреволюционного мятежа, а мы орудуем на свой страх и риск.
– Но позвольте… – заговорил продавец.
– Позволим, – кивнул я. – Но потом.
– Гром, ищи, – тихим голосом произнёс Лаубе.
Пёс вскочил, вильнул обрубленным хвостом и обежал вокруг прилавка.
– Ай! Уберите собаку! – истерично выкрикнул продавец. – А вдруг она кусается?!
– Гром – умница. Хороших людей кусать не станет, – улыбнулся я. – Да, если у тебя есть, что нам сказать, лучше сделать это прямо сейчас. Потом будет поздно.
– Чего вы от меня хотите? Вам нужны деньги? Хорошо. – Он полез в кассу, выгреб из неё кучу банкнот. – Вот, это всё, что есть… Забирайте, я не в претензии.
Михаил дёрнулся, словно получил удар током.
– Что?! – взревел он. – Ты офонарел, сучий потрох! Ты нам – сотрудникам уголовного розыска – взятку предлагаешь! Да я тебя заставлю жрать эти деньги, пока ты ими не подавишься!
Но тут раздался глухой лай Грома.
– Он что-то нашёл, – констатировал Лаубе. – Идёмте.
Я поднял крышку, открывая вход за прилавок. Прежде чем шагнуть, снова посмотрел в глаза продавцу:
– Ну… Решился?
– Н-нет, – затрясся тот. – И вообще… это произвол! Вас накажут!
– Ладно, потом не говори, что не предупреждали. Миша, ты покарауль пока этого субчика, а мы с Константином Генриховичем проверим, что удалось найти Грому.
– Покараулю, – кивнул успокоившийся напарник.
Пёс царапал передними лапами крышку подпола, закрытую на засов.
– Кажется, здесь, – сказал Лаубе.
– Проверим.
Я отодвинул засов и поднял крышку. Снизу повеяло сыростью и какой-то гнилью.
– Погодите, – Константин Генрихович снял со стеллажа, который был установлен в коридоре, плашку с восковыми свечами. – Там темно. А это нам пригодится.
Похлопав себя по карманам, достал коробок спичек.
– Всегда ношу с собой по старой привычке, – пояснил он.
Я зажёг свечу и стал спускаться по лестнице. Лёгкий сквозняк колебал пламя, но был не в силах его затушить.
Спуск уходил всё глубже и глубже… сейчас это больше походило на подземный ход, а не на подвал.
Константин Генрихович следовал позади. Я ощущал его дыхание на своём затылке.
Чернильная беспросветная темнота, холод, сырость… Даже мне было не по себе, а каково ребёнку?
Под ногой послышался плеск – похоже, я наступил в лужу.
Да уж… какой же надо быть сволочью, чтобы держать в таких условиях несчастную девочку!
– Очень надеюсь, что Гром не ошибся и привёл нас куда нужно, – сказал я.
– Гром никогда не подводит, – ответил Лаубе. – Слышите?
Я замер.
– Тут кто-то есть, – тихо произнёс он. – Ну, вы слышите? Это ведь не галлюцинации моего больного воображения?
Я напряг слух. Лаубе не ошибся, можно было отчётливо расслышать странный звук, раздававшийся где-то впереди по ходу нашего движения. Так скулят брошенные щенки. Я ещё не видел, кто это, но шестое чувство подсказало – там ребёнок, похищенная дочка Чалого.
– Это не галлюцинация, – убеждённо произнёс я.
– Слава богу! – Я понял, что Лаубе перекрестился. – Если это та, кого мы ищем, Гром заслужил себе кусочек сахара на ужин. Знаете, он у меня большой сладкоежка…
– Клянусь, что накормлю его пирожным на всю зарплату, – горячо сказал я.
Лаубе засмеялся.
– Не надо пирожных, вы испортите мне пса.
Звук – не то писк, не то всхлипывание – усилился. Мы были на верном пути.
– Надо быть осторожнее. Ребёнок наверняка напуган, – предупредил Лаубе. – Для него все, кто приходил сюда, приносили только угрозу.
– Вы правы. Надо её предупредить. Пусть девочка успокоится. Она знает вас?
Этого я, увы, не знал. Возможно, настоящему Быстрову приходилось бывать в гостях у Чалого, вот только как достучаться до его памяти? Увы, она оставалась для меня всё тем же пресловутым чёрным ящиком.
– Нюша, не бойся! – ласково сказал в темноту я. – Мы из уголовного розыска. Нас прислал твой папа.
Мысленно пообещал, что если над девочкой издевались и причинили ей вред, то я отплачу сторицей Симкину и его прихвостням.
Должно же быть для людей хоть что-то святое!
Нюшу я нашёл на полу. Ребёнка держали, как собаку (прости, Гром, не о тебе речь) – на цепи. При виде нас она отпрянула, постаралась забраться в глубь ниши, в которой находилась.
– Нюша, не бойся, мы свои, – я старался вложить в каждое слово, в каждую интонацию как можно больше доброты. – Ты могла видеть меня у вас в гостях. Я папин сослуживец, дядя Георгий, а это дядя Костя. У него есть собака. Она большая и очень воспитанная. Хочешь на неё посмотреть?
Девочка кивнула.
– Тогда я возьму тебя на ручки и понесу отсюда туда, где много света и тепла… Можно? – Я передал свечку Лаубе.
– А собачка? – спросила девочка.
– Она ждёт нас там, наверху. Ты сможешь её погладить и поблагодарить. Это она помогла нам найти тебя. А потом мы пойдём к папе и маме. Они очень соскучились по тебе.
– Очень-очень?
– Очень-очень! – заверил я, подняв девочку.
Весила она совсем ничего, словно пушинка. Цепь натянулась, я рванул её на себя и «вырвал» с мясом: крепление было рассчитано только на то, чтобы удержать ребёнка.
Эх, как давно я вот так не носил свою Дашку! Сколько лет уже минуло с тех пор…
Отогнав не вовремя подступившие воспоминания, я пошагал за Лаубе, который теперь шёл впереди и освещал наш путь.
Ну Симкин, ну, скотина! С каким наслаждением я бы свернул тебе шею!
Когда продавец увидел, как мы возвращаемся с Нюшей, то попытался оттолкнуть Михаила и убежать, но напарник ударом плеча отбросил его назад.
– Всё, тварюга! Теперь ты за всё ответишь! – Прошипел Мишка.
– Это не я! – завопил продавец. – Меня заставили! Я… я не хотел! Я с самого начала был против! У меня тоже есть дети. И я бы никогда не смог.
– Да? – презрительно хмыкнул Миша. – И кто же тебя заставил?
Зазвучали колокольчики, дверь открылась. Я бросил на Мишку недовольный взгляд – табличку-то он перевернул, а вот двери запереть забыл.
В магазин вошёл худой