Читать интересную книгу Роль музеев в информационном обеспечении исторической науки - Сборник статей

Отмеченное во второй половине XX в. «снижение уровня объяснительной модели» привело к утверждению в мировом историческом сообществе методологической ориентации «делать историю снизу вверх». Это подтверждает появление «новых» областей истории (городской, гендерной, истории семьи, труда и т. д.), активное формирование новых подходов к историческому исследованию: микроистории, истории повседневности, истории ментальностей, устной истории, гендерной истории и др. Нельзя не согласиться с замечанием Н. И. Смоленского о том, что «уход в предметную область микромира не является чем-то качественно новым по сравнению с предшествующими историческими исследованиями», а «уход в частности означает отказ от теории» [Смоленский, 2007. С. 13].

Учеными признается необходимость поиска новых способов изучения истории, позволяющих приблизиться к «постижению сознания и поступков „среднего человека“, обнаружить разные уровни сознания людей, а также сочетания истории, изучаемой „сверху“, и истории, изучаемой „снизу“» [Гуревич, 1999. С. 20]. Так, по мнению Н. Е. Копосова, «…задача историка сегодня состоит в том, чтобы понять, как история создается и функционирует в настоящем» [Копосов, 2001. С. 308], а Р. Дж. Коллингвуд, рассматривая историю как особую форму мысли, видел задачу истории в человеческом самопознании [Коллингвуд, 1980. С. 13]. Как искусство памяти предлагал воспринимать историю П. Хаттон. Он полагал, что изучение и описание прошлого с помощью его репрезентаций совершенно недостаточно, потому что «прошлое, как оно когда-то переживалось, а не как впоследствии использовалось, является той стороной памяти, которую мы должны стремиться восстановить» [Хаттон, 2003. С. 31]. Следует отметить, что существует точка зрения, рассматривающая музей как учреждение, где «раскрывается и воссоздается „память человечества“» [Барблан, 1984. С. 5], а роль музея в сохранении исторической памяти [Божченко, 2012] и институализации социальной памяти [Герасименко, 2012] активно исследуется современными музеологами.

Ориентация современного исторического знания на проблемы культуры, исторической антропологии и исторической психологии проходит в русле развития мировой науки, позиционирующей «человеческое измерение» в истории. Интерес к новым темам и проблемам исследований, проявляющийся в различных концептуальных подходах в исторической науке, безусловно, позволяет расширить проблематику изучения и обновить имеющиеся представления о жизни человечества в разные исторические периоды. Так, «антропологически ориентированная история», или историческая антропология, создает особый контекст изучения прошлого, делая основной акцент на конкретно-историческом индивиде [Гуревич, 1999. С. 22–23; Савельева, 1997. С. 96], что «выражает сущность новой парадигмы, новой ориентации всего гуманитарного исследования» [Гуревич, 2000. С. 137]. Все большее распространение и признание в мире получает теория «персонального наследия», «призывающая приблизить музей к интересам конкретного человека, поддержать наряду с общемировым или национальным наследием локальные объекты материального и духовного наследия» [Каулен, 2003. С. 128]. Вместе с тем нельзя не заострить проблему связи в исторической антропологии разнообразных микроисследований воедино, особенно в контексте целостного описания исторической эволюции культуры [Дингес, 2000. С. 100]. Некоторые историки конца XX в. пришли к выводу о неспособности исторической антропологии обеспечить целостное рассмотрение исторического процесса [Репина, 1990. С. 167–181].

Социальная история на современном этапе развития исторического знания приобретает особую популярность и понимается, прежде всего, как история общества (организация производства, жизнедеятельности, власти, управления и т. д.). Воссоздание реалий конкретной эпохи, усиление внимания к частной жизни простого человека, его интересам, мыслям и заботам и к выявлению связей между формами общественного бытия и институтами власти, видоизменения их места и роли в системе общественных связей, т. е. обращение к истории «снизу», находится в русле наметившихся в исторической науке тенденций [Соколов, 2000. С. 75–89]. В рамках обновленной социальной истории создается более широкий контекст изучения законодательных, государственных и общественных институтов, «где есть место и для реальных жизненных ситуаций, способов самовыражения людей, тонов и полутонов, видимых и скрытых мотивов и результатов человеческой деятельности» [Там же. С. 80]. По мнению А. А. Куренышева, для музея подход к историческим фактам, событиям и явлениям с позиций социальной истории более плодотворен, чем получивший широкое распространение «образно-художественный» метод построения экспозиций и выставок [Современная историография и проблемы содержания…, 2002. С. 52].

Историческая психология определяется исследователями, развивающими это направление, как «изучение исторических отношений обыденного сознания со смыслопорождающими механизмами культуры», т. е. «социокультурными фиксациями и регуляторами сознания» [Шкуратов, 1991. С. 111–112]. Так, Ю. М. Шилков обращает внимание, что «„встреча“ культуры и истории, культурологического и исторического знания обеспечивается возможностями психологического дискурса» [Шилков, 2005. С. 79]. Данный подход, безусловно, представляет интерес для музейной интерпретации истории. Однако следует признать, что проблема исторического синтеза, являющаяся важнейшим моментом исторического познания, не может быть решена в рамках проблематики психоистории, исторической антропологии, социальной истории. Это происходит именно в силу того, что вся историческая реальность не исчерпывается антропологическим (деятельностным), психологическим (личностным) и структурным аспектами изучения исторического прошлого [Репина, 1990. С. 179].

Таким образом, в исторической науке складывается новая эпистемологическая парадигма, связанная с изменением представлений о содержании исторического развития, о логике и методике исторического познания. Для объяснения содержания исторического развития начинают использовать идеи философской синергетики, согласно которым «историческое развитие понимается как хаос, т. е. целостность, объединяющая многофакторность проявлений и многоаспектность проблем» [Хвостова, 2000. С. 10]. Синергетические подходы становятся актуальными для различных областей научного знания. «Подходы синергетики основаны на таких понятиях, как нелинейность, неустойчивость, непредсказуемость, альтернативность развития. Основной вопрос, который интересует историков в этой связи, – характер развития неустойчивых ситуаций в историческом процессе, влияние случайностей, малых воздействий, которые принципиально невозможно предугадать и прогнозировать, на ход дальнейших событий, развитие ситуации в точке бифуркации» [Бородкин, 2001. С. 401].

Распространение новых идей и концепций социогуманитарного знания, ориентированного на изучение человека во всем многообразии его взаимосвязей с цивилизацией, обществом, семьей и другими факторами, методологический плюрализм истории как науки не могли не затронуть смысловые и содержательные аспекты объяснения и демонстрации истории в музее, играющем активную роль в информационном обеспечении исторической науки. Однако способы извлечения достоверной информации и ее верификации обусловлены интердисциплинарной методологией и методикой атрибуции, классификации и систематизации музейных предметов. В русле расширения тематики исторических исследований значительно обогащаются проблематика и тематика музейных экспозиций, изменяются подходы и смещаются акценты в освещении традиционных тем, апробируются инновационные идеи. Не ставя целью провести детальный анализ развития музейной сферы в рассматриваемом аспекте, мы лишь назовем некоторые проекты, получившие широкий резонанс. Так, Государственный центральный музей современной истории России в Москве с 2002 по 2006 г. предоставлял свои площади 12 выставкам «История России ХХ века в музеях», в Петербурге на выставке «Блокада и дети» в Государственном музее политической истории России был сделан экскурс в мир детства осажденного Ленинграда, выставка «Слабый пол и война» в Военно-историческом музее артиллерии и инженерных войск была посвящена участию в войне женщин. Региональные музеи также предпринимали попытки реализовать методологические подходы исторической науки в выставочных проектах: «Сталин – человек и символ», «Портреты депутатов Государственной Думы Российской империи. 1906–1917», «Императрица Мария Федоровна. Возвращение», «Легенды национального спорта», «Закрытое пространство в открытом обществе», «Демократические традиции Донского казачества».

Следует акцентировать тот факт, что наряду с фундаментальными концептуальными изменениями в исторической науке также прослеживается тенденция переноса акцента исследований с макро- на микроуровень или ординарное бытописание («история повседневности»), наблюдается усиление культурологической компоненты [Селунская, 2000. С. 44–62]. Однако существует и понимание того, что «культурологическая» версия не может использоваться как объяснительная модель истории России [Селунская, 2000. С. 51]. «История в малом», а не «истории малого» – так сформулировал историк Ю. Л. Бессмертный суть микроисторического подхода [Румянцева, 2002. С. 26], ориентированного на изучение краеведения, истории малых групп людей. «Контекст индивидуального бытия человека», в котором история получает «обобщенный образ», чрезвычайно важен и для исторической экспозиции [Межуев, 1994. С. 79].