мог выступить как равный Бернарду или даже одержать над ним верх. Это был общественный диспут, в котором обе стороны выступают как антагонисты и их аргументацию рассматривает беспристрастный судья и выносит свое решение. Диспуты между мыслителями с различными убеждениями были распространены при дворах арабских шейхов, а позднее они устраивались и при монгольском дворе. В Западной Европе в XII в. они стали обычным явлением.
Друзья Абеляра убедили архиепископа Санса вызвать Бернарда и Абеляра на подобное состязание. Абеляр охотно согласился. Бернард, опасаясь поражения в споре, втайне от Абеляра и общественности заручился поддержкой епископа и заранее подготовил обвинительный приговор своему оппоненту. В день Пятидесятницы 1140 г. Абеляр явился в кафедральный собор Святого Стефана в Сансе и предстал перед большим собранием. Присутствовали сам король Франции и его свита, профессора, студенты, дворяне и высшие церковные сановники. Когда Абеляр понял, что его, скорее всего, осудят, он апеллировал к папе и покинул собор. Бернарду не потребовалось много времени, чтобы добиться своих целей – обвинения Абеляра как еретика, отлучения от церкви его сторонников, запрета Абеляру на принятие монашества и сожжения его книг. Сам папа Иннокентий II сложил из них костер рядом с собором Святого Петра.
В одном из своих ранних писем к папе Бернард настоятельно просил его, чтобы тот «искоренил» ересь Абеляра. Он полагал, что со всеми новомодными интеллектуальными движениями должно быть покончено раз и навсегда. Но за триумфом Бернарда последовала победа Абеляра. Приняв смиренно свой приговор, Абеляр умер в 1142 г. в монастыре в Клюни, аббатом которого был тогда Петр Достопочтенный, человек добрейшей души, относившийся к Абеляру с высочайшим уважением и почтительностью. Другом Абеляра был отважный философ Гильберт Порретанский. Против него Бернард Клервоский пытался применить ту же тактику, что и против Абеляра, обвинив его в ереси, однако кардиналы Римской курии осудили действия Бернарда. Многие ведущие мыслители того времени находились под сильным влиянием Абеляра: теолог Иоанн Солсберийский, хронист Оттон Фрейзингенский, папа Александр III; монах-правовед Грациан, автор сборника канонического права; епископ Парижа Петр Ломбардский, автор «Книги сентенций».
В письме, адресованном Бернарду и написанном незадолго до последнего акта трагедии, Абеляр выдвигает основную идею, которая, по его мнению, должна доминировать в период интеллектуальной зрелости Западной Европы: diversa non adversa («разные, но не враги друг другу»). Люди различны, но каждый индивидум неповторим. Но из этого разнообразия должна родиться гармония, воздающая хвалу Богу, и разнообразие мнений не должно больше вызывать враждебность. Именно в этом духе молодые умы XII в. собирали, подобно пчелам (сравнение вполне современное), мед Античности, которая была передана им через культуру мусульманской Испании.
Шартрская школа, представленная великими учителями и учеными, возможно, была самым ярким символом интеллектуального движения XII столетия. Ее возглавляли два соотечественника-бретонца, братья Бернар и Тьерри Шартрские, и Гильберт Порретанский. Покровителем школы был Годфри, епископ Шартрский, из старого аристократического семейства Бос (Веаисе), известный государственный деятель, друг Бернарда Клервоского и, возможно, ученик Абеляра. Именно он поставил во главе школы Бернара, Тьерри и Гильберта. Интеллектуальное влияние Шартрской школы, которая пережила XII в., распространилось на Сицилию и на исламский мир. Но и он, в свою очередь, повлиял на нее. Все величие гуманизма школы Шартра отразил сохранившийся до наших дней западный фасад собора, возможно, самый прекрасный среди всех фасадов Средневековья времен епископа Годфри.
В одном письме XII в. Тьерри Шартрский характеризуется как «возможно, самый видный философ во всей Европе». Обращает на себя внимание название Европа. Прошло много времени с тех пор, как его использовали в последний раз. Концепция Европы, как она понималась в Каролингской империи, давно была забыта. Папы начали говорить о Европе вновь только в связи с крестовыми походами. Но процитированная фраза говорит нам о новой Европе, открытой Европе молодого мира интеллектуалов, готового обсуждать все то, что волновало тогда человека, – о природе Бога и человечества.
Intellectibilitas — «способность умопостижения»; это новое понятие, которое предложил Кларенбальд из Арраса, указывает на руководящий принцип школы: Бог, космос, природа и человечество могут быть исследованы, поняты и измерены в своих пропорциях, числе, весе и гармонии. У Кларенбальда есть еще одно высказывание: «Богословствовать – это значит философствовать». Философы-платоники Шартра рассматривали положения теологии с точки зрения математика и геометра. Натурфилософы XVI–XVIII вв., да и после Лейбница, продолжали находиться под влиянием этих мыслителей XII в., которые находили объяснение фундаментальным понятиям реальности в мистике чисел и математической структуре космоса. Тьерри объяснял, что есть Троица в геометрических символах, он представлял природу Сына Божьего в образе прямоугольника. Эти рассуждения кажутся несколько тривиальными. Они могли иметь причиной атавистическую веру в магическую значимость чисел и геометрических фигур; или же это было влияние Каббалы, неоплатоников и ислама. Нельзя исключать элемента игры, но с этим были связаны, что более важно, постоянно предпринимаемые попытки понять космос через математические формулы и признать теологию матерью всех наук, как что-то, что можно рационально понять с помощью строгой логики.
Алан Лилльский, обучавшийся в Шартре, ввел термин аксиома в теологию и постарался переосмыслить теологию как логическую систему. Другой выпускник Шартра, Николай Амьенский, посвятил свой труд Ars Fidei Catholicae папе Клименту III. «Католическая вера» (названная так впервые, поскольку требовалось провести различие между ней и многими другими верованиями) стала учебным предметом, который отныне можно было преподавать и одновременно изучать. Теология стала высшей формой арифметики; Николай смог ввести теологию в рамки евклидовой геометрии. Его целью было создать простую и понятную, рациональную теологию, величественную, как готические соборы, в которой числа, свет, музыка и архитектура космоса – все основанное на взаимоотношении чисел – указывали на природу самого Божества. Здесь мы только кратко остановились на этом вопросе, но и этого достаточно, чтобы понять, какие многообещающие перспективы открывали представители Шартрской школы.
Все труды и вся жизнь представителей Шартрской школы – поэтов, натурфилософов, ученых – непредставимы в более позднюю эпоху, даже спустя каких-то одно-два поколения. В XVI в. в Италии и Южной Франции людей сжигали на костре и за менее крамольные мысли, чем за высказывания Бернарда Сильвестриса, Вильгельма Коншского или Алана Лилльского, принадлежавших к школе Шартра. Не следует забывать, что участники этого небольшого кружка принуждены были действовать в обличье никодемитов. Иначе говоря, крамольные мысли и критика церковных дел, и прежде всего идеи, несовместимые с догматами церкви и господствовавшей теологии, высказывались в символической и аллегорической форме и вкладывались в уста поэтов классической Античности.
Бернард Сильвестрис, поэт, философ и автор комментария к «Энеиде», написал труд De Mundi Universitate («О всеобщей природе мира») между 1145 и 1153 гг. Немецкий историк Эрнст Роберт Курциус, который лучше знал интеллектуальный мир