целой дюжины более мелких ересей. Так что в XII в. каждый интеллектуал, будь то теолог, философ или натурфилософ, имевший склонность к теоретизированию, оказался под огнем с трех направлений. Он должен был защищаться от нападок своих более консервативных коллег; от него ожидали, что он выступит против «еретических» новаторов, которым он мог вполне сочувствовать; и он мог оказаться в конфликте со своими коллегами, которые были «прогрессивными», как и он сам, но принадлежали к другой научной школе. Такая ситуация порождала очень сложные взаимоотношения и вела к драматическим, даже трагическим последствиям. Линии трех фронтов зачастую пересекались и безнадежно путались: «консерваторы» и «новаторы» оказывались то союзниками, то противниками, не способными прийти к взаимопониманию. Два характерных момента научной полемики проявились вновь со времен великих споров о природе Христа во II–VI вв. Во-первых, небывалый накал проводившихся дискуссий; и, во-вторых, взаимное недоверие и подозрительность их участников по отношению друг к другу. Этот дух раздора впоследствии никуда не ушел. Такая подозрительность привела к достойным сожаления последствиям. Несогласие с общепринятым мнением жестко подавлялось вследствие диктата догматического знания, что было следствием непонимания человеческой природы. XII в. дает нам яркие примеры так называемой
rabies theologica (богословского неистовства), необъяснимой на первый взгляд злобы, с которой велись богословские споры в монашеских орденах и университетах.
Интеллектуальный мир XII в. был обращен в равной мере как к прошлому, так и к будущему. Обращение к прошлому предполагало приверженность тысячелетней традиции познания триединого Бога в духе благоговейного страха и любви. Подобные божественные тайны можно было «понять» только через символизм и благочестивое толкование символов; они могли открываться человеку в образах и аллегориях, но не могли быть до конца понятыми. Обращение к будущему означало смелое и без всяких предрассудков принятие философии, которая включала в единую систему Бога, природу и человека. Ансельм Кентерберийский (1033–1109), ступив на порог XII столетия, частично принадлежал великой традиции прошлого, частично – неведомому будущему.
Внешне жизнь Ансельма типична для ученого его времени. Из Италии, страны, где изучение грамматики и логики никогда не прерывалось, он направился сначала во Францию, а затем в Англию; эти две страны имели единую культуру. Ансельм родился в Аосте, имел благородное происхождение; он начал обучаться в монастырской школе в аббатстве Ле-Бек и, таким образом, приобщился к насыщенной культурной жизни одного из монастырей Нормандии. Здесь он стал учеником Ланфранка, уроженца Павии, имевшим юридическое образование, который стал сначала приором монастыря, а затем аббатом. Ансельма называли отцом схоластики. Такое утверждение может быть принято только отчасти и если только речь идет о его неуемной жажде познания и твердом намерении мыслить «рационально». Эти присущие ему черты соответствуют представлениям возникшего позднее философского направления рационализм. «Нервный центр» творческой мысли этого великого, но явно консервативного философа обнаруживается во всех его трудах – его онтологическое доказательство бытия Бога, которое остается предметом дискуссий среди европейских философов и которое они неверно понимают и после Канта. Об этом он писал в своем труде Cur Deus Homo? («Почему Бог стал человеком?»). Из самой идеи Бога следует его объективное существование; даже атеист понимает, что «Бог» – это нечто «столь великое, что ничего более великого вообразить невозможно». Ансельм дает следующее определение: «Таким образом, существует в понятии и действительности нечто, более чего нельзя ничего помыслить».
Еще во время жизни Ансельма были ученые логики, такие как монах Гаунило из Мармутье, которые могли показать, что с точки зрения формальной логики это доказательство несостоятельно. Но такое его заявление не относилось к сути вопроса, что не понимали ни Ансельм, ни его оппоненты. Понятие Бога у Ансельма больше чем вербальное определение. Оно включает в себя все знания человека о Боге, о влиянии Бога на повседневную реальность, на мысли, чувства и поведение человека. Это проявление рационализма Ансельма, его веры в разум; вспомним его известную апофегму credo ut intelligam («Я верю, что я могу понять»). Вера раскрывает сердце и ум, создает внутреннее пространство, в котором может действовать только разум: fides quar-erens intellectum («вера, ищущая понимания»). Такая вера – не случайная ночная гостья, которая распространяет над тобой свои крылья, пока мысль дремлет, но радостная, ясная вера в Бога как творца человека, являющегося сознательным существом. Подобная вера просвещает ум, готова понять и быть понятой. Ансельм выразительно объясняет, что людей, чья вера неразумна, ложна или даже мертва, должно просветить светом правды, убедить рациональными доводами.
Ансельм написал свой трактат Cur Deus Ното («Почему Бог стал человеком?») в форме диалога специально для необразованных монахов из крестьян аббатства Ле-Бек, хотя он думал при этом и о других своих возможных читателях с иной подготовкой. Необходимо упомянуть о трех важных вещах. Во-первых, Ансельм удачно пользуется диалогом; он любит такой вид полемики. В ту эпоху теология, философия и семь свободных искусств (грамматика, риторика, диалектика, арифметика, геометрия, астрономия и музыка) могли стать предметом научных диспутов: с учеником, с великими учителями прошлого, с современным оппонентом с академическим званием. Эту тягу к диспутам мы не можем считать случайной, если примем во внимание социальное положение их участников. Университетские преподаватели и учителя из монашества были, как правило, аристократического происхождения, они искали новые формы борьбы, соразмерные с тем бременем, которое было возложено на их сословие. Да и само его существование и духовная жизнь оказались в опасности, когда на открытую, незащищенную Европу обрушились штормовые ветры с Востока.
Во-вторых, этот диалог еще раз подчеркивает, и очень наглядно, насколько сильно в Средневековье общее понятие о мире было окрашено религиозно-политическими воззрениями народных масс. Бог боролся за спасение человека, который вследствие греха стал добычей другого владыки, дьявола. Христос, сын Божий, загладил преступление человека, из-за которого он нарушил обещание в верности, данное Богу. Это было «фелонией», тягчайшим преступлением, в глазах общества. Сын Божий восстановил честь Владыки Небес; его вочеловечение и смерть на кресте восстановили и «союз» между Богом и человеком и прежний справедливый порядок в Царствии Небесном. Иоанн Солсберийский, великий английский гуманист XII в., обходит ледяным молчанием это народное богословие. Тот факт, что он совсем не упоминает о нем в биографии Ансельма, показатель того, как сильно изменилось умонастроение в научном мире в течение всего лишь нескольких десятилетий. В-третьих, наше внимание привлекает главный вопрос в его диалоге, который подводит нас к пониманию гуманизма, важном явлении XII столетия.
Гуманизм XII в., ярко проявивший себя в мире, в книгах и дискуссиях, имел в центре своих интересов человека. Гуманизм был антропоцентричен, он не видел смысла в философствовании о Боге и природе, если сам человек не присутствовал в картине мира. В этом