Читать интересную книгу Великая мать любви - Эдуард Лимонов

- Жена найдет себе другого, А мать сыночка никогда...

Затыкать приговоренному к смерти рот никому не хочется, чекисты смяли его, черноголового и тонкого, и вынырнув на мгновение из гущи мундиров он, засияв золотыми и черными зубами, крикнул: "Прощай, мама!" матери, сидевшей в первом ряду, обнимая красивую жену его, Людку. И все. Застряв на мгновение в дверях, группа вывалилась от нас, свидетелей из зала. Его подельников, Кота Бондаренко и Славку "Суворовца" вывели через другую дверь -им по молодости заменили "вышку" следующей ступенью наказания - двенадцатью и пятнадцатью годами.

Меня восхищает не Юркина жизнь, каковая была неразумной жизнью молодого бандита, но его поведение в момент чтения приговора, то как он этот приговор - Смерть, воспринял, его улыбка всеми зубами, его выход из зала. Пусть чекисты и волокли Юрку, героическая мощь молодого принца, наследника престола, брезгливое превосходство исходило от его компактной и стройной фигурки. Он вел себя как лидер мексиканской революции (я видел фотографию этого лидера в журнале "Куба") в момент расстрела: руки в карманах, сигара последнее желание - в зубах, и улыбка. Следует быть хорошо вооруженным теоретически, чтобы вести себя так. Следует быть уверенным -в своей принадлежности к избранной касте.

Истошно кричала красивая Людка, профессорская дочь, связавшая свою судьбу с бандитом, прожившая с ним меньше года и вот с этого момента уже теоретически вдова. То-есть республиканский судья, мужик с расплывчатыми чертами большого начальственного украинского лица мог сформулировать приговор и по-другому. Не объявляя Юркиной смерти декларировать, что "Республиканский народный суд, в составе... приговорил Бембель Людмилу Алексеевну к высшей мере наказания: вдовству". Людке был двадцать один год. Плечи ее покрывал простой, цветами, платок. Волосы Людки, длинные и светло-русые, были убраны в косу, слезы у Людки были крупные. Я сидел за матерью и Людкой, я видел сбоку эти слезы, капающие как тяжелый летний дождь на ее руки и колени. Мне было восемнадцать и меня удивляли совсем простые, вдруг, наблюдения. Я уже знал, что слезы бывают капельные и потоком, но таких крупных слез я еще не видел. Юркина мать не плакала. Она заплакала когда мы, родственники и друзья вышли из здания народного суда. Когда осталась среди своих. Кожа со скул Юркиной матери съехала ко рту, и она беззвучно двигала этой кожей, а из глаз стремилась волною влага.

Они, впрочем, знали приговор заранее. Но до самого последнего дня они пытались отвести смерть от сына: Юркины родители. Подполковник Бембель был в войну адъютантом самого Жукова, у него сохранились старые военные связи, но дело было непоправимое. Сыну их не повезло. Дело их троих, Юрки, Кота и Славки, выбрали для иллюстрации нового закона. Случайно. Первый, областной приговор был подписан самим, тогда еще не Генеральным Секретарем, но председателем Президиума Верховного Совета Леонидом Брежневым и еще одной сукой - секретарем Президиума Георгадзе. Имена грузин всегда звучали для воровского сознания непререкаемо-безнадежно. Георгадзе звучало, как Джугашвили, как "оставьте надежду подписанные им". Жуков, снятый со всех постов и отправленный в ссылку в деревню еще в 1954 году за "бонапартистские замашки", мало чем мог помочь бывшему адъютанту. У власти находились люди Хрущева, и Хрущ и за восемь лет не избавился от ревности к всенародной популярности талантливого маршала, взявшего Берлин. Сам Хрущ был мало популярен, или популярен, но плохо. Отец и мать Бембеля знали, что люди вверху требуют крови. Что если восемнадцатилетние сопляки Кот и Славка еще могут надеяться при пересуде на снисходительность, то сыну их, рецидивисту, просидевшему к двадцати четырем годам треть жизни в тюрьме, не выпутаться. Люди вверху выбрали самое возмутительное дело на территории Союза, имевшееся в наличии в момент, когда проект закона был готов, и впаяли ребятам каждому "вышку". Нельзя, чтоб новый закон не освятить кровью. Пусть одну жертву, но новому закону подавай. И государство тебе не мальчик, чтоб отступиться даже и перед звонками отставных, ссыльных маршалов и начальников штабов. У государства тяжелая, каменная походка мертвого командора, и занеся гранитную стопу, оно всегда опускает ее на теплую плоть. Хряк - и кровь во все стороны! Брызгами.

И в мои восемнадцать и сейчас, я не оправдывал Юрку и Кота, и Славку, и всю шпану нашего поселка отправленную законом под пули

чекистов, на тот свет. Вся эта самоуправная бандитская молодая вольница знала на что шла, и если сознание смерти не было в них до-статочно развито, это их вина, этих ребят. Война между смирными гражданами и буйным презрительным меньшинством бандитов-суперменов всегда происходила и будет происходить на Салтовском поселке и на всех поселках мира. И те, и другие обе стороны, нужные обществу и жизни в целом, ибо противоборство этих двух элементов и поддерживает человечество в должном, в меру возбужденном состоянии. Ибо, как записал мой великий соотечественник Константин Леонтьев: "Гармония - не есть мирный унисон, но плодотворная, чреватая творчеством, по временам и жестокая борьба." Чтобы мирный гражданин не превратил жизнь в сонную жижу, нужен миру Юрка Бембель.

Мы подошли к скамье, где он сидел, на пару мгновений позже мусоров. Мы - это я и Костя. Вынырнув из кустов, мусора осветили скамью с развалившимся на ней Юркой, фонарем. Прошлись лучом по его белой рубахе, по витку черного чуба над лбом. "Хули ты тут де- лаешь, Бембель?" - сказал один. ^

Юрка заулыбался как может быть улыбался когда-то сам Стенька Разин: морщинки наглости, шарма и бесстрашия, попеременно тронули его губы, и врезал: "Последний хуй без соли доедаю, начальник..."

Обиды мусорам в его ответе не было. Однако по такой прелестной фразе, мусора, даже не зная человека, могли определить немедленно, что тип перед ними - опытный. Как бы визитную карточку со званием и должностью подал Юрка мусорам. Чтобы научиться таким фразам, следовало подняться куда-нибудь к хую на рога, к полярному кругу; в тундру, в места чрезвычайно отдаленные. И быть там долго.

- Ну сиди, - сказал мусор, - авось еще срок высидишь. - И выключил фонарь.

= Иди, иди себе, рогатый, не залупайся! - вдруг взвизгнул Юрка. - Я честно освободился, по половинке, где хочу там и сижу...

Ругаясь вполголоса, мусора ушли, решив не залупляться. Мы, два обожателя, приблизились, выйдя из тени. - Привет, Юр, - Кот, стесняясь выступил вперед. - Познакомься: это мой кореш, Эд..." ,'

- Здорово, Эд! - Наши салтовские Юркиного возраста прибавляли "хуй тебе на обед!" к моему имени, соблазн банальной рифмы был велик. Юрка не добавил, он был бандит, а не фраер. Он даже привстал со скамейки, подавая мне руку. Кисть была небольшая, и как мне показалось, слегка влажная. - Садитесь, молодняк! . Мы осторожно присели. Костя рядом с ним, я за Костей. - Ну как живем, молодняк? - Юрка вынул пачку "Беломора" и за- курил. - Магазинчики "курочим" потихоньку? - Не только, Юр... - Костя, я видел, спешно облизал пересохшие губы. Я знал, что он очень дорожит знакомством с Юркой - большим бандитом и стесняется нашей незрелости...- Мы тут большое дело готовим...

Большим делом было намечавшееся ограбление некоего "дяди Сани". (Кстати сказать, так никогда и не состоявшееся.) "Дядя Саня" этот, сам был едва ли не бандитом, во всяком случае в собственном доме на Тюренке, как нам донес наводчик Генка по кличке "Гвоздь", у него хранились деньги и золото. "Гвоздь" побывал в доме во время короткого романа с одной из дядисаниных дочерей. "Дядя Саня" аккумулировал довольно значительные по словам Гвоздя, нетрудовые доходы. Каким-то образом дядя Саня был связан и с начальником тюренской милиции, приезжавшим к нему несколько раз в год обедать и со всякой темной публикой вокруг харьковского ипподрома. Мы хотели явиться и смело вывезти все ценное в доме грузовиком, у нас был знакомый шофер, но мы подозревали, что в доме у дяди Сани хранится огнестрельное оружие. Чтоб охранить "нетрудовые доходы". Наш арсенал огнестрельного оружия ограничивался Костиным самодельным пистолетом. Однако каждый из нас, и я и Костя могли позаимствовать для операции "Токаревы" наших отцов - офицеров.

- Пацаны вы еще... - сказал Юрка, выслушав план ограбления. - Вся ваша бодяга держится на том, что в доме есть деньги и золото. А если их нет? Если ваш "Гвоздь" - фраер, похваляющийся наводкой, чтоб заиметь авторитет? А вдруг он мусорило? Ты, Кот, сам сказал, что вы ему не доверяете... Нет, я на вашу туфту не подписываюсь, я старый волк, мне нужен верняк. Если вас посадят, вам по малолетству сунут несколько лет, я - рецидивист, да еще с моей статьей, хуй выйду. Плюс у меня язва, мне особая диета нужна, молочная... В тюряге я загнусь... Пошли лучше выпьем, а, молодняк? Мы встали и направились к гастроному.

Родители Юрки жили в том же дворе, что и Костя. На Салтовке двором считалась территория замкнутая между корпусами нескольких домов, зачастую довольно обширное поле. Обычно "двор" наполняли десяток скамей, несколько столов, на них жители окраин резались в свою любимую игру "домино", песочница для детей, обязательные деревья и кусты - результат субботников "озеленения". Дом, где жил Костя смотрел на дом, где жили Юркины родители. Долго, несколько лет, просто смотрел через деревья. И было бы очень хорошо, чтоб продолжал смотреть окнами, но чтоб Костя Бондаренко никогда не встретил Юрку Бембеля...