Читать интересную книгу Великая мать любви - Эдуард Лимонов

- Видишь, - сказал Зигмунд Фрейд, - это, янг мэн, именно то, что тебе нужно. Порет глубоко и верно. Ты ведь собираешься ходить на охоту на дикого зверя, я так предполагаю? Никакой зверь не устоит перед прямым ударом, нанесенным верной рукой.

Я ощупал нож и прочел надписи, удостоверяющие, что он немецкий. - А у вас нет таких, знаете, лезвие выскакивает изнутри... С пружиной?

- Но, son,* - сказал он весело. - Такие запрещены законом. Форбиден."Верботтен!" - повторил он почему-то по-немецки. - И поверь мне, son, эти игрушки с пружинами, с кнопками, - они для легкомысленных фрикс, для хулиганов, не для серьезных людей. Я тебе предлагаю серьезного, боевого друга, "сан". Нож для настоящих мужчин. Бери его, он не избавит тебя от всех твоих проблем, но в его компании некоторые из них покажутся тебе куда менее значительными. И Зигмунд посмотрел на меня психоаналитическими глазами. - Вы немецкий еврей? - Спросил я. - Да. А что, чувствуется национальный патриотизм? - Чувствуется. И еще вы похожи на Зигмунда Фрейда. Вам когда-нибудь говорили? На отца психоанализа.

- Лучше бы я был похож на Президента Чэйз Манхэтган Бэнк, "янг мэн", сказал он. - Берешь нож? - Если дотяну до двадцати двух долларов.

Я извлек двадцатку, вывалил монеты и мы стали считать. Оказалось лишь 21 доллар и 54 цента. - I am sorry, - сказал я.

- Take it, - он придвинул нож ко мне. - Он таки нужен тебе. Нью-Йорк серьезный город, "янг мэн".

И он стал сметать мою мелочь, ведя ее по поверхности ящика из непробиваемого стекла в ковшик руки. Под мутным стеклом, пронизанном проволоками лежали совсем уж серьезные вещи. Револьверы

* Son - сын. (англ.).

больших калибров. Я заметил среди них "Маузер 57". От выстрела из такого череп человеческий разлетается как спелая тыква с хваленым серым веществом головного мозга. Брызгами.

Он помедлил, склонившись над ковшиком своей руки. Вынул из нее десять центов. - Take a dime.* Позвонишь кому-нибудь. Скажешь, что ты жив.

До Бродвэя далеко, но я прохожу иногда по рю дэ Лион. У витрины всегда стоит male!** Мне кажется, что поскольку улица пустынна, пугливые и скрытные мужчины могут вдосталь полюбоваться на отнятую у них мужественность. Вот, скажем, у магазина на рю Ришелье, который и больше и богаче, они останавливаются куда реже. На рю дэ Лион же всегда стоят, ветер или дождь, или жара плавит асфальт... И глаза у них невыносимо грустные. Как у кастрированного кота, которого хозяин лишил мужественности, дабы он не причинял ему хлопот своими романтическими страстями.

* Возьми монету. ** Самец [он].

ПЕРВОЕ ИНТЕРВЬЮ

Когда я вылез наконец из сабвэя, стемнело и пошел снег. Пардон, я выбрал не тот глагол, снег не шел, но ветер швырял его мне в физиономию, залепляя и ослепляя. Если добавить к этому, что прошлой ночью шел дождь и наутро капризная нью-йоркская температура, вдруг упав, заморозила выпавшие осадки и превратила город в гигантский каток, то можно себе представить, в каких условиях я добирался от сабвэя до его дома... Я приехал на первое в моей жизни журналистское задание. Моисей Бородатых поручил мне взять интервью у Юрия Тихонова, знаменитого когда-то перебежчика, у одного из первых послевоенных предателей родины. Еще Сталин приговорил его к расстрелу.

Хватаясь за ограды и столбики почтовых ящиков, я двигался в нужном направлении. По телефону он объяснил, как мне добраться. - Всего ничего, сказал он, - несколько блоков. Однако когда я ему звонил, были еще другие погодные условия.

Мне его окраина не нравилась, хотя в редакции мне с уважением сказали, что "Тихонов имеет дом в очень хорошем районе". Его очень хороший район был также мрачен и черно-бел, как и нехорошие районы, и судя по всему даже в мае в нем не цвели розы. Цемент, кирпич, металл... Снег стучал о мое, вдруг съежившееся, как шагреневая кожа у Бальзака, кожаное пальто. Мне сделалось тоскливо. Мне часто последнее время вдруг становилось тоскливо. Тому были разные причины. Первый год в Нью-Йорке заканчивался, однако похвалиться . мне было нечем. Тесная квартирка на Лексингтон, тараканы, постоянно отсутствующая девушка-жена, пытающаяся стать моделью, что-то у нас с ней не ладилось, работа... тут я вспомнил похвалу старого мафиози Моисея Бородатых и приободрился: "Вы будете очень хорошим журналистом, Лимонов, - сказал он мне как-то. - Вы уже хороший журналист. Вам лишь не хватает опыта."

Подающий надежды журналист поднялся по ступеням к его двери. Это был его дом, весь, все три этажа. Фасад его дома ничем не отличался от фасадов других домов улицы. Все выпуклости и вогнутости (архитектурные в прошлом украшения) окрашены были некогда в небесно-голубой, превратившийся к моменту моего прибытия в грязно-серый цвет. Я позвонил.

Он оказался отличным от фотографии, виденной мной. Там он, правда, был снят с общего плана, под крылом самолета на базе во Вьетнаме. Он с другими военными инженерами строил эту родную американскую базу. На том фото на нем была кепи с козырьком и армейская рубашка с рукавами до локтя. Под кепи худая физиономия в очках... Крупным планом, в дверях он оказался очень лысым типом с несколькими резкими морщинами у рта, мощной шеей и...

- Из "Русского Дела"? Журналист? - Он не дал мне времени додумать его портрет. - Проходите.

Постучав ногами о порог, дабы сбить снег, я прошел за ним. В холле было неприветливо. И мне это не показалось. Плохое освещение создавало желтую сумеречность и у него было холодно в доме, вот что! - Идемте на второй этаж, - ответил он на незаданный вопрос. - Там теплее. - И он ступил на лестницу, а я за ним. Ступени скрипели. - Что-то случилось с отоплением в бейсменте, - счел нужным объяснить он. - Еще вчера я вызвал рабочих. Жду. В этой стране разучились работать... - На площадке второго этажа он открыл крупную дверь и мы вошли в... очевидно ливинг-рум, если судить по нескольким старым креслам и искусственному камину, в котором светились жаркие спирали электрообогревателя. Подвинув к электрообогревателю стул, он указал мне на него. "Садитесь." Сам он уселся в деревянное кресло с подушкой, привязанной к сидению лямками. Где-то недалеко явственно вскрикнул младенец. Я достал блокнот.

- Я вас слушаю. - Недовольной мгновенной гримасой он отреагировал на вскрик младенца или на мое прибытие? И, не дав мне времени открыть рта. Это ваша личная инициатива или затея старого жулика?

- Инициатива Главного редактора.

- Главного Редактора... - язвительно повторил он. - Лет десять они имени моего не упоминали, как умер, теперь вдруг... Чего он хочет?

- Мне поручили взять у вас интервью. Это все, что я знаю. Вы готовы?

Он поскрипел креслом. Вид у него был недовольный. Я же, напротив, был доволен своей решительностью. Ловко я пресек его демагогию. Я знал, что у него старые счеты с Моисеем. Но меня это не касалось. Я пришел делать мой job. Я старался быть американцем, потому я подумал о "джаб", а не о "работе".

- В среде русской эмиграции вас считают убежденным антисемитом. Более того, теоретиком антисемитизма. Я просмотрел ваши статьи в ныне покойной газете "Русское Возрождение", и нашел их фантасмагорическими. Даже Солженицына вы назвали замаскировавшимся евреем и утверждаете, что настоящая его фамилия - Солженицкер. Сами вы считаете себя антисемитом?

- Я называю себя антисионистом, Я выступаю против евреев нс как расы, но как преступной организации.

В этот момент я доделал его портрет. У него оказались очень густые и черные, может быть, крашеные брови. В сочетании с лысым розовым черепом брови выглядели как две мохнатые пиявки, присосавшиеся над глазами. Когда он говорил, пиявки шевелились.

- Ну уж Солженицын-то, какой же еврей? Его, как и вас, случается называют антисемитом.

- Если вы внимательно читали мои статьи, вы должны помнить, что я представляю доказательства. Его отца звали Исай и он был кантонистом. В ту эпоху было в обычае отдавать еврейских сирот в кантонисты. Еврейский сирота Исаак Солженицкер был окрещен и стал в царской армии Исаем Солженицыным. Все просто.

- Но вы не можете этого доказать, Юрий Егорович... Нужны подтверждающие бумаги, по крайней мере.

- Если бы мы находились в России, а не в Нью-Йорк Сити, я бы это доказал.

- Хорошо, предположим вы бы нашли свидетельство о рождении, запись о рождении Исаака Солженицкера... Однако что это меняет?

- Это многое меняет, молодой человек. Моя теория, что Солженицын агент мирового сионизма и преследует цель расколоть русский народ, перессорить русских. И он этого добился.

- Юрий Егорович! Я лично считаю Солженицына плохим писателем и путанным фантастом во взглядах на общество, однако ваше утверждение абсурдно. Да, Солженицын не думает о разрушительных последствиях его деятельности, но служит он только своему огромному "Я". А еврей он или русский или чукча, какое это имеет значение! - А вы сами, случайно не еврей? - Он улыбнулся. Ваша дежурная шутка? С моей-то рожей? С моим носом? - Шучу, да. Но рожа ничего не доказывает... - ОК, - сказал я.-А вы сами, случайно не еврей? Он не выглядел чокнутым. И статьи его, при всех ошеломляющих основных положениях (мировой заговор сионистов) однако не были статьями сумасшедшего. В них была своя, может быть, сюрреальная, но логика. "Вы у нас единственный русский журналист в газете, вот и отправляйтесь, - смеялся Моисей Бородатых, по-лягушачьи складывая рот. - Возьмите интервью у антисемита. Мне все ставят в вину, что единственная ежедневная русская газета за рубежом не публикует, видите ли, "философа" Тихонова. Раньше, к моему удовольствию, существовало . "Русское возрождение", где он мог публиковать свои пасквили. Газетенка закрылась три года тому назад, и вот уже три года мне морочат голову подписчики. "Почему вы не печатаете Тихонова? В демократической стране, каковой являются Соединенные Штаты..." - передразнил он кого-то. - Этот Тихонов, при другой исторической ситуации с наслаждением отправил бы меня в печь крематория... И вас, за то, что работаете в моей газете..."