Читать интересную книгу Великая мать любви - Эдуард Лимонов

К концу лета семейная жизнь кажется стала остывать. Май, июнь, июль... Даже пылкий, послетюремно-молдаванский медовый месяц когда-то кончается. Людка вернулась в косметический кабинет, где работала. Юрка не выбрал еще, чем ему заняться, да и сделать выбор из постели было довольно трудно. Он стал все чаще появляться у Стахановского клуба, у танцплощадки, у Гастронома, среди шпаны, встретившей его с уважением...

Именно тогда Костя и прибежал ко мне, взволнованный. "Идем, я познакомлю тебя с Бембелем!" И состоялась уже описанная сцена в глубине сквера, неподалеку от танцплощадки. Мусора с фонариком... эстрадный оркестр Стахановского клуба наигрывает рок-энд-ролл, но в завуалированно фокстротном варианте. Кое-где светятся пятнами в кронах деревьев редкие фонари... Юрка высмеял нас и наше "большое дело" и мы отправились к Гастроному. Пить водку, которую ни я, ни Костя не любили. Но Юрка любил. Невзирая на язву...

Ввиду независящих от меня обстоятельств, или выразимся по-иному: по независящим от меня, но зависящим от милиции обстоятельствам, меня на несколько месяцев откачнуло от Кости. Спасибо мусорам, ой, правдивое и честное спасибо груборожим милиционерам пятнадцатого отделения, нажавшим на меня в ту осень. Покопавшись в своих бумагах, они решили что давно не проводили компании по борьбе с тунеядством, и срочно составили лист молодых бездельников поселка. "С" и "Т" находятся в алфавите рядом. Придя в отделение давать последнюю подписку я увидел там Толика Толмачева, восемнадцатилетнего вора. Толмачев предложил мне пойти вместе с ним работать грузчиком на продбазу. Выхода у нас не было, мусора были суровы в этот раз и готовились сослать нас на сто первый километр. Мы устроились, и стали работать. Естественно, если вы с кем работаете, то и сближаетесь. Я сблизился с Толмачевым. А Костя сблизился с Юркой. И они стали неразлучны. Третьим к ним прибился Славка, парень из их же двора. Когда-то Славка учился в суворовском училище, потому все называли его "Суворовец". Славка был нашего с Костей возраста и тоже (почему так?) сын офицера. Отец Славки погиб в 1957 году в Венгрии.

Костю я встретил в ту осень всего несколько раз. В один из них он взял меня к Юрке. Домой. Но самого Юрки не было. Мы прождали целый вечер, отобедали с отцом, матерью, младшей сестрой и явившейся из косметического кабинета грустной Людкой, а Юрка так и не явился. Удивила меня тематика разговоров за столом. Они все: подполковник в отставке, мать, даже грустная Людка беседовали как бывалые воры, поминающие, сидя на малине, за бутылкой водки, большие дела и тюремные отсидки. Стол перелетали фразы вроде: "Колюн выходит с следующем году", "Бориске был пересуд Всесоюзным, в Москве и добавили пятерку. Говорили же ему, не подавай на обжалование, рискуешь получить на всю железку.,.", "Лешке Жакову, Юрка ему вчера свитер отправил, еще три года осталось оттянуть". Я было попытался

расспросить бывшего адъютанта о Жукове, однако отделавшись парой общих фраз, пробормотав что "необыкновенный человек, большого таланта полководец" подполковник тотчас же радостно погрузился опять в преступления и наказания. Когда они начали со знанием дела обсуждать какую-то статью уголовного кодекса, я встал, чтобы уйти. "Мне на работу к восьми утра", извинился я. Все недоуменно посмотрели на меня, и сообразив наконец, что я сказал, опять заговорили о статье. Людка тоже. Получалось, что отмены этой статьи ждали множество Юркиных друзей в лагерях. Юркина мать, загибая пальцы стала перечислять кто выйдет, если статью отменят. "Мишка Кожухов, Енот, Ванда Смоленская..." Костя вышел со мной.

- Слушай, Кот, - сказал я,-я и не подозревал, что Юркины родители такие блатные. Закрыть глаза, так вроде среди урок сидишь, а не в офицерской семье. Ты представляешь своих родителей, говорящих на "фене" и обсуждающих статьи, как адвокаты?

- А хули ты хочешь? - сказал Кот. - За восемь лет они на свиданки к нему на Колыму и позже в Кривой Рог много раз ездили, и с защитниками якшались и с другими родственниками других ребят зэка перезнакомились. И ребята освободившиеся к ним с письмами от Юрки приезжали... Хочешь не хочешь, облатнишься. Конечно, большинство родителей устраняются, есть такие, что проклинают сына и видеть его больше не хотят, но у Юрки классные родители... Я подумал, что мои бы уж точно устранились. - Где же Фиксатый! воскликнул Костя, озабоченно оглядывая двор, крепко заросший мощными кустами и значительно возмужавшими деревьями. Некогда, затратив на озеленение всего несколько субботних дней, жители наслаждались теперь благородным осенним озоном. - Кто?

- Ну, Юрка. - Оказалось, "Фиксатый", была лагерная кличка Бембеля. Поехал на Плехановскую встретиться с одним нужным человеком и пропал... - В голосе Кости прозвучала родственная забота и я вдруг взревновал его к Юрке. - Спелись вы, я вижу, - сказал я.

- Подваливай к нам, кто тебе не дает. Ты сам от нас отвалил... - Костя помолчал. В свете фонаря я заметил, что лицо у него довольное. Он поставил ногу на сидение скамьи. - Вообще, могу тебе сказать, Эд, что жизнь моя изменилась с приходом Юрки. Он меня с большими людьми познакомил. С девочками классными...

- Но вы дела-то делаете? - спросил я. Я уже тогда знал, что "классные" девочки стоят денег и неизбежно возникает вопрос, где эти деньги достать. Конечно, первое время "классные" девочки могут общаться с Юркой в кредит, учитывая его репутацию бандита, осужденного по большой статье, но после... К тому же Косте-то кредит не полагается...

- А как же ты думая... - сказал Костя загадочно, предоставляя мне вообразить их дела. - Я многому от Юрки научился. Дела, оказывается, очень просто делаются. С ходу, с налету. Нужно лишь интуицию и наглость иметь.

- Взяли бы как-нибудь меня с собой на дело, - пробормотал я. Мне стало завидно.

- Фиксатый! - воскликнул Костя, вглядевшись куда-то за мое плечо.

Обернувшись, я увидел вдалеке небольшую фигурку бандита. В светлом плаще, шарф одним длинным концом выпал из плаща и завис над тротуаром.

- Поддатый вернулся. - Костя заторопился. - Бывай, Эд! Я как-нибудь зайду. Гульнем вместе...

Поеживаясь от холода, подняв воротник пальто я пустился по Материалистической улице. Несмотря на холод, листья еще не опали.

На следующий день на продбазе, таская ящики и мешки, мы поговорили с Толмачевым о моем бывшем "подельнике" Косте и его новых друзьях.

- Бембель чокнутый, - сказал Толмачев уверенно. - Он скоро сядет, как пить дать. Помяни мое слово. Они нажираются водки и идут искать на свою жопу приключений, осатанелые, все круша на пути. Грабят, рубят, режут. Как в психической атаке. В прошлую субботу парня с Тюренки за то, что девку свою защищал, бритвой порезали. Жить будет парень, но глаз вытек. Девку изнасиловали. Я таких гадов сам бы стрелял. Своими руками. Он психопат, этот Бембель. А два сосунка, Кот твой и "Суворовец", больше его зверствуют, потому как взрослыми перед большим бандитом хотят нарисоваться. - Толмачев неодобрительно и зло сплюнул.

Толмачев сам сел через неделю после нашего разговора. Его арестовали во время работы. Однако предсказание Толмачева по поводу Бембеля и ребят сбылось.

В январе 1962г, в субботу, по пушистому снегу отправился я в Стахановский клуб на танцы. Толик Карпов, красивый спортивный брюнет, прибежал к клубу когда все мы уже замерзли, но внутрь нас еще не пускали. Знаешь последнюю новость, Эд? Дружка твоего, Кота сегодня утром замели. И Славку. И Бембеля. - Он не знал, в чем их обвиняют. Постукивая ногами, чтобы согреться, мы обсудили новость. Без особенных эмоций. Салтовских ребят арестовывали часто. Мои эмоции были куда сильнее эмоций Карпова и прочих, с Костей я учился в одном классе и несколько лет ходил на "дела". Все сошлись на

том, что сунут ребятам по тройке-пятерке максимум лет, ну Бембелю дадут больше, как рецидивисту. - Кстати, Эд, - сказал Карпов, - они тебя тут вчера искали у Стахановского... Спрашивали где ты. Уже поддатые, или хуй его знает, наркоты может глотанули. Чумной у них был вид. Юрка, говорят, наркоман...

Мне ничего о наркомании Юрки не было известно. Ну я и сказал, что не знаю. Что вроде нет. Дома, после танцев, уже в первом часу ночи, я встретил на кухне соседку "тетю Лиду" в халате. "Тете" Лиде было двадцать пять лет. Она пила, сидя за своим столом, чай. Явилась только что с завода, со второй смены. - Ребят своих видел? Костю и другого, симпатяга с золотым передним зубом? - спросила тетя Лида приветливо. - Они к тебе вчера приходили. Только ты с мамкой ушел, они стучатся...

Я понял, что мне повезло, хотя не представлял еще насколько. Устав от нытья матери по поводу того, какой я неродственный, несемейный, как я всегда, подобно волку смотрю в лес, и прочее... я согласился поехать с ней к нашей единственной, пусть и фальшивой родственнице в Харькове, к тете Кате Захаровой на день рождения. В приличный центр Харькова, на улицу Бассейную. Счастливейшим образом материнская победа над моей необщительностью пришлась аккуратно именно на роковой этот вечер. Я бы конечно пошел с ребятами, если б они меня застали дома... "Фальшивой" родственницей я назвал тетю Катю потому, что родственность держалась лишь на общей для обеих девичьей фамилии: Зыбина, и Горьковской области как месте рождения. Никакими документами родственность не была подтверждена. Но им нравилось считать, что они родственницы. У Захаровых в тот вечер было менее скучно чем обычно. Валька, сын Захаровых, на пять лет старше меня, пришел со здоровенным типом по имени Лука, студентом-медиком. Начинающий Эскулап пугал нас и развлекал рассказами об анатомической практике, он проходил ее в морге.