некоторая доля ненависти к христианству. Философия, которой надоело господство в литературе, взяла бразды политического управления во Франции, открыла дорогу всяким проектам усовершенствования человечества и всемирного доброжелательства. Евреи были первым объектом философических страстей Учредительного собрания, которое сломало все преграды религии и политики и провозгласило евреев активными гражданами Франции». Эту ошибку надо исправить теперь, когда евреи воспользовались своей свободой для того, чтобы из состояния унижения подняться до положения «феодалов и могущественных сеньоров в Эльзасе». Бональд приходит к заключению, что «евреи не могут быть и никогда не сделаются, как бы ни старались, гражданами в христианской стране, пока сами не станут христианами». Другой реакционный публицист, некий Пужоль (Poujol) выпустил книгу, в которой требовал отмены эмансипационного декрета 1791 года. Против этого похода темных сил на завоевания революции выступили защитники евреев. Призыв к общей отмене равноправия встревожил сефардов, которых специальные нападки на эльзасцев до сих пор не беспокоили. Образованный купец Исаак Родригес из Бордо выразил свое возмущение по поводу того, что «в XIX веке, под сенью свободной и могущественной Франции, публикуются статьи, направленные к отнятию у евреев гражданских и политических прав, которые предоставлены им не только законами, но и самим разумом». Совпадение юдофобской агитации Бональда с началом обсуждения еврейского вопроса в Государственном совете не было случайным: близкий к придворным кругам реакционер, зная настроение императора, имел в виду повлиять на решение совета. Когда Моле читал свой вышеупомянутый доклад в Государственном совете, либеральные члены указали, что он проникнут идеями «антифилософской партии Фонтана и Бональда». Они знали, откуда дует ветер, но не могли не считаться с тем, что сам император в значительной мере захвачен этим ветром.
§ 21. Собрание нотаблей (1806)
Быстро шли приготовления к «еврейскому парламенту», созванному декретом 30 мая 1806 г. Народных выборов не было. Префекты департаментов, согласно инструкции, назначали определенное число депутатов от своего района, выбирая их из среды раввинов, коммерсантов и знатных лиц — нотаблей. Назначались преимущественно люди образованные, передовые, способные оценить «благие намерения правительства». В коренных департаментах Франции, затем в Эльзас-Лотарингии и примыкавших к ним немецких провинциях подлежали избранию 74 депутата, из коих две трети падали на рейнские департаменты; это число было впоследствии увеличено. Сверх того, прислало своих представителей и вошедшее в состав империи Итальянское королевство (Венеция, Турин, Феррара и др.) — так что к моменту открытия собрания съехалось около 112 депутатов из всех частей империи.
Наиболее заметными фигурами среди депутатов были известные по своей прежней деятельности Авраам Фуртадо из Бордо, Берр-Исаак Берр из Нанси и страсбургский раввин Давид Зинцгейм. Фуртадо был представителем сефардов, которые во время революции так решительно отмежевались от ашкеназского большинства (§ 15). Старый вольтерианец и жирондист, больше француз в душе, чем еврей, Фуртадо не внушал доверия представителям немецких департаментов. Эльзасские депутаты иронически говорили, что Фуртадо знает Библию только из памфлета Вольтера. Тем не менее он был избран председателем собрания депутатов, так как обладал нужными для этой роли качествами: политическою опытностью и оратореким талантом. Виднейшим представителем ашкеназов был Исаак Берр, неутомимый ходатай по еврейским делам, последователь школы Мендельсона, стремившийся к примирению иудаизма с новым просвещением. Незадолго до открытия собрания нотаблей Берр обратился к еврейским капиталистам своего департамента с воззванием, в котором убеждал их идти навстречу намерениям правительства и приостановить на год взыскания по векселям с крестьян, а затем совершенно бросить позорную торговлю деньгами. В группе раввинов выделялся страсбургский ученый, знаток талмудической литературы, Давид Зинцгейм, пострадавший во время Конвента от рвения насадителей «культа Разума». Это был ортодоксальный раввин, считавший, однако, возможным смягчать свою религиозную строгость и делать уступки там, где того требовали политические обстоятельства. К этим лидерам собрания примыкал ряд лиц, выдававшихся своим образованием и общественными заслугами: первый еврейский адвокат в Европе Михаил Берр, упомянутый Исаак Родригес, итальянские раввины Сегре, Колонья (Cologna), Неппи. По свидетельству одного из участвовавших в собрании императорских комиссаров, состав собрания производил очень выгодное впечатление. «Мы находились, — пишет он, — среди людей, высоко стоявших над толпою, людей с развитым умом, которым не было чуждо общечеловеческое знание. Нельзя было не признавать существования еврейской нации, в которой до сих пор бросались в глаза только подонки и которая теперь в лице своих отборных представителей заговорила языком, достойным внимания».
Наполеон назначил трех секретарей Государственного совета комиссарами от правительства в собрании еврейских депутатов. То были вышеупомянутый Моле, Порталис-младший (сын министра исповеданий) и Пакье (Pasquier), оставивший мемуары о деятельности «еврейского парламента»[25]. Официальная задача комиссаров состояла в том, чтобы передать и разъяснить собранию вопросные пункты, редактированные самим императором, и получить на них ответы; неофициально же комиссары (по позднейшему признанию одного из них) должны были «сноситься с наиболее влиятельными членами собрания и изыскивать способы, чтобы добиться желанной цели», т. е. путем закулисного давления направлять деятельность собрания в желательном императору смысле.
Когда депутаты съехались в Париж, был назначен день открытия собрания: в субботу, 29 июля (1806). Группу набожных депутатов смущало предстоящее нарушение субботнего покоя, и в частном совещании было много споров о том, не ходатайствовать ли о перенесении первого заседания на другой день; но голос религиозной совести был заглушен политическими соображениями: надо доказать правительству готовность евреев жертвовать своими законами ради исполнения приказов властей. Первая уступка была сделана: первый экзамен послушания (может быть, умышленно подготовленный правительством) выдержан. Торжественное открытие собрания состоялось в назначенную субботу в большом зале, перестроенном из бывшей часовни при Городском доме (Hotel de Ville). Вступительную речь произнес главный комиссар Моле. В ней обычные вежливые фразы плохо прикрывали враждебность содержания. «Призванные со всех концов обширной империи, — говорил Моле, — всякий из вас не может не знать цели, ради которой его величество соблаговолил вас собрать. Вы знаете, что поведение многих последователей вашей религии возбудило жалобы, дошедшие до подножия трона. Жалобы оказались основательными, и тем не менее император ограничился тем, что только приостановил рост болезни и пожелал выслушать от вас самих указания на способы ее излечения». Далее оратор выразил надежду, что милость императора будет оценена депутатами и что они будут работать вместе с правительством, а не против него. «Его величество хочет, чтобы вы были французами (Sa Majeste veut que vous soyes franais), и от вас зависит принять это звание или лишиться его в случае, если окажетесь недостойными его. Вам сейчас прочтут обращенные к вам вопросы, и вы должны высказать по поводу каждого из них свою правду».
По окончании этой