И вдруг Зайчиков пробормотал что-то невнятное и замолчал.
«Ну так что — Максимка?» — спросил чуть погодя Женя.
Зайчиков не сразу ответил, словно бы затаился. Повздыхал едва заметно, а заговорил нехотя, продолжительно и неестественно позевывая. Ему вроде бы однажды Максимка рассказывал, как гольды охотятся без ружей на диких кабанов… Поздней осенью, когда холодало и выпадал снег, гольды выслеживали табуны кабанов, ходивших к водопою. Заметив, что звери барахтаются в воде, гольды быстро вставляли длинные, хорошо наточенные ножи, лезвиями кверху, в заранее сделанные дырки в бревнах и колодинах, лежавших поперек кабаньих троп. А потом неистово кричали, наступая на стадо. Напуганные, обезумевшие звери неслись в тайгу по своим привычным тропам и, прыгая через лесины, натыкались на ножи. Охотникам оставалось лишь добивать смертельно раненных кабанов. Это гольды называли большой зимней заготовкой мяса.
«Э, да мы шибко заговорились!» — воскликнул Зайчиков, протяжно зевая; вскоре он захрапел.
Рано утром пошли дальше, блуждая по склонам каменных горных отрогов. Зайчиков все чаще останавливался и внимательно изучал наброды зверей на снегу. А пологий склон одного из отрогов наискосок пересекали людские следы. Зайчиков еще более насторожился. Здесь, по его мнению, спешно и налегке прошли два молодых охотника.
«Вот видите, ента-таво, как они широко шагали. А где шибко круто — на носки становились. Стало быть, это молодые мужики. Спешили куда-то. Даже на самой вершине отрога не передохнули». — «Может, один из них и был Назар?» — предположил Женя. «Нет, Назара не было. Ён уже старый, чтобы так бегать по кручам. К тому ж и ступни ён ставит заметно врозь».
Около полудня добрались до Рокотуна.
С первого взгляда этот родник покорял своим величием. Из многих природных источников приходилось мне пить студеную, чистую воду. И всегда восхищала неповторимая их прелесть. Они всегда несли с собой свежесть и бодрость, душевную легкость и удивительно добрый настрой. От них я уходил с грустью, как от надежных друзей. И думалось порой: хорошо бы таким родникам, как уникальным явлениям природы, дать названия, чтобы увековечить эти живительные источники, обложив разноцветными каменьями, прикрыв резными навесами…
Рокотун — единственное в своем роде чудо природы. Вода его вытекает из довольно большого, с ведерный круг, отверстия, черневшего под отвесной скалой, наполняя глубокую чашу двухметрового диаметра. Нижняя часть ее — словно бы специально выгнутая гранитная глыба; верхняя часть — плотно пригнанные одна к другой каменные плиты — сооружение безымянных мастеров. Мощной, тугой струей проливается изумрудно-чистая вода через как бы слегка склоненный край чаши — и рокочущим водопадом хлещет по валунам распадка…
Напившись студеной воды из столь необыкновенного источника, мы разошлись в разные стороны, осматривая местность в радиусе двух-трех километров. После ее осмотра я поделился своими впечатлениями с Зайчиковым: сегодня на рассвете из источника пили кабаны, потом они небольшим табуном ушли по тропе; за ними кралась одинокая рысь; часа два назад здесь находилось стадо коз, убежавших затем по склону к орешнику; есть вчерашние и более ранние следы изюбрей. В последний раз снег выпал дней восемь назад; на нем следов человека не было, следовательно, человек не подходил к роднику не менее этого срока…
«Все верно, Пётра, — сказал Зайчиков, — ничего добавить не могу, следы вы прочитали, как книжку».
Мы направились к пещере, внимательно осмотрели ее.
Это был каменный мешок — метров пятьдесят в длину и тридцать в ширину — с очень низким сводом. Мы обследовали каждый метр каменистого пола пещеры и ее стен, но никаких признаков недавнего пребывания здесь человека не обнаружили.
До самой темноты мы бродили поодиночке по склонам сопок, чащобам и распадкам — в радиусе километров десяти от пещеры. Ничего подозрительного никто из нас не обнаружил. Встретились у Рокотуна. Развели большой костер, приготовили ужин. И тогда я заметил какое-то странное изменение в поведении Зайчикова. Обычно говорливый, он теперь помалкивал, часто вздыхал и не стал ужинать, заявив, что есть не хочет, так как переутомился. Добродушный Женя, пытаясь втянуть его в разговор, спросил: «Дядя Зайчик, вот вы угощали нас вкусным медвежьим салом. Скажите, где вам удалось убить этого медведя?» — «В тайге, где же еще, ента-таво, его забьешь!» — ответил Зайчиков, думая о чем-то своем.
Была уже глубокая ночь. Женя и я улеглись возле костра, но Зайчиков все топтался возле него, подбрасывая в огонь смолистые сучья.
Мне показалось, что охотник чем-то встревожен, хочет что-то сказать, но не решается.
«Может, вам не здоровится?» — как можно мягче спросил я его.
И Зайчикова словно прорвало. Порывисто теребя свою седенькую бороденку, он уставился на меня сердитыми глазками, заговорил громче обычного: «Вот вы, Петра, пошто нам такую распоряжению дали: кругом пещеры ходить не скопом, а в одиночку — и пошто для себя выбрали место за вон тем скалистым выступом?»
Я спокойно ответил, что такое обследование позволяет быстрее изучить местность. Для себя же выбрал тот выступ, поскольку он мне показался более трудным — из-за крутизны и осыпей.
«Ну ладно. А пошто вы сперва с моей женой Устиньей говорили в Тамбовке, ента-таво, а со мной во вторую очередь?» — «Потому что вас не оказалось дома, ведь вы за сеном уехали с утра». — «А я это все иначе понимаю», — уже потише проговорил Зайчиков, шуруя палкой в костре.
Такое заявление для нас с Женей было неожиданностью, и мы с недоумением уставились на старика.
«Я думаю, ента-таво, Назар находится в ваших руках, — волновался Зайчиков. — И ён дал показания про мою душу. Вы прибыли в Тамбовку и вот сюды неспроста, а хотите взять меня на пушку».
Совсем сбитый с толку таким заявлением Зайчикова, я поднялся с лежанки, подошел к нему: «Назара мы ищем и за этим пришли сюда. Вам доверяем — ведь кругом тайга, а в ваших руках оружие… Если у вас есть какие-то сомнения, давайте выкладывайте. Что у вас на душе? Не люблю недомолвок». — «На душе у меня, ента-таво, болячка. — Губы Зайчикова задрожали. — Мы с Назаром вот тута, у выступа скалы, закопали человека».
Следуя правилу — коль началось признание правонарушителя, нужно терпеливо слушать, не вспугнуть его, — я заставил себя молчать. Удивленный происходящим, помалкивал и Женя, глядя на Зайчикова широко раскрытыми глазами.
И тот рассказал нам, что там, у выступа скалы, под камнями, закопан гольд Максимка. Убил его Назар. Дело было так. Когда гольды ушли на север Приморья, с ними убрел и Максимка — так его русские прозвали. Но Максимка иногда приходил к Рокотуну. Каждый охотник имел в тайге облюбованные им для промысла места. Рокотун и был таким местом для Максимки. Словно душой к нему прикипел. А был он мужик из себя длинный, жилистый, гибкий, как лоза, и очень ходкий, как молодой лось. Мог не уставая за день оббежать десятки круч. В тайге Зайчиков иногда встречался с Максимкой на охоте. Тот умел блюсти таежный порядок. Чуть свет был уже на ногах и, подбадривая других, любил повторять гольдскую пословицу: кто часто встречает восход солнца, тот поздно увидит закат своей жизни. Охотникам он внушал мысль, чтобы они промышляли по-хозяйски — отстреливали только самцов: «Нужно бах-бах бик, только бик».