стороны.
Броэм невозмутимо ждал, когда я продолжу. Но я этого не сделала, и он махнул рукой.
– Ну так… что думаешь?
Я много о чем думала, но ничего из этого не стоило озвучивать перед тем, кто практически мне угрожал. И какие у меня были варианты? Я не могла сказать маме, что кто-то угрожает мне. Она даже не подозревала, что это я управляю восемьдесят девятым шкафчиком. И я бы очень не хотела, чтобы все узнали, что это я. Представляя, как неловко всем будет со мной, ведь я знала так много личного практически о каждом… но даже мои близкие друзья не догадывались, какую роль я играю в истории со шкафчиком восемьдесят девять. Без анонимности мой бизнес провалился бы. К тому же это было единственным моим настоящим достижением. Принесшим миру хоть немного пользы.
И… Господи, та история с Брук в прошлом году. Если она когда-нибудь узнает, что это я, она меня возненавидит.
Нельзя, чтобы она узнала.
Стиснув зубы, я сказала:
– Пятьдесят сразу. И еще пятьдесят, если все получится.
– По рукам.
– Я еще не закончила. Я согласна пока только на пять часов. Если тебе потребуется больше, я буду сама решать, продолжать или нет.
– Это все? – спросил он.
– Нет. Если ты кому-нибудь скажешь хоть слово об этом, я скажу всем, что дела у тебя настолько плохи, что тебе потребовался индивидуальный курс по отношениям.
Это было слабым дополнением и далеко не таким креативным, как некоторые из оскорблений, которые я придумала несколько минут назад, но я не хотела слишком злить его. Что-то мелькнуло на его спокойном лице, и я едва успела заметить. Как бы то ни было, это чувство было трудно определить. Он слегка приподнял брови?
– Ну, это уже было лишним, но принято к сведению.
Я скрестила руки на груди.
– Что это было сейчас?
Мы стояли в тишине, пока вопрос звучал у меня в голове – более агрессивно, чем я ожидала, хотя агрессивность и была в тот момент оправданной, – затем он покачал головой и начал поворачиваться, собираясь уйти.
– Знаешь что? Забей. Я просто думал, что мы сможем договориться.
– Стой, стой, стой. – Подняв руки, я бросилась останавливать его. – Прости. Мы сможем договориться.
– Ты уверена?
О, ради всего святого, неужели он собирается заставить меня умолять его? Было странно ожидать, что я приму его условия и намеки на шантаж без каких-либо возражений и с милой улыбкой, и хотя он нравился мне все меньше, я решила заключить с ним сделку. Какие бы условия он ни предложил, я бы в итоге согласилась. Мне просто нужно держать ситуацию под контролем. Я уверенно кивнула, и он достал свой телефон.
– Тогда ладно. Каждый день перед занятиями у меня тренировка по плаванию, а по понедельникам, средам и пятницам мы днем тренируемся на суше. По вторникам и четвергам я плаваю здесь, в бассейне. Я возьму твой номер, и мы договоримся обо всем, чтобы я не гонялся за тобой по всей школе, окей?
– Ты забыл сказать «пожалуйста». – Черт возьми, да, не стоило этого говорить. Но я ничего не могла с собой поделать. Я выхватила у него телефон и набрала свой номер. – Держи.
– Потрясающе. И кстати, как тебя зовут?
Я не смогла сдержать смех.
– Знаешь, обычно люди узнают имена друг друга до заключения «сделки». Или у вас в Англии все по-другому?
– Я из Австралии, не Англии.
– У тебя не австралийский акцент.
– Как австралиец могу тебя уверить, что это именно он. Просто не совсем тот, что ты привыкла слышать.
– Так их несколько?
– Существует несколько американских акцентов, разве нет? Твое имя?
О, ради всего святого…
– Дарси Филлипс.
– Я напишу тебе завтра, Дарси. Хорошего вечера.
Судя по тому, как он разглядывал меня, сжав губы и приподняв подбородок, он наслаждался нашим первым разговором примерно так же, как и я. Я застыла от негодования, осознав это. Какое он имел право презирать меня, если именно из-за него наш разговор получился таким напряженным?
Он сунул телефон во влажный карман (да произойдет электрический сбой) и ушел. Какое-то мгновение я смотрела ему вслед, затем воспользовалась моментом, чтобы достать письма из невероятно неудобного места, куда я их поместила, и засунуть в рюкзак. И как раз вовремя, потому что не прошло и десяти секунд, как из-за угла появилась мама.
– Вот ты где. Идем? – спросила она меня, уже поворачиваясь. Стук ее каблуков эхом раздавался в пустом коридоре.
Как будто когда-то я не была готова. К тому времени, как она собирала свои вещи, отвечала на электронные письма и получала какую-то бумажку с отметкой, я была последним учеником, оставшимся в этой части школы. Остальные уже были в другом крыле, болтаясь около класса рисования и зала легкой атлетики.
Ну, сегодня кроме Александра Броэма, конечно.
– Ты знала, что ученики задерживаются допоздна, чтобы поплавать в бассейне? – спросила я маму, спеша ей навстречу.
– Ну, сейчас межсезонье для школьной команды, и, думаю, бассейн свободен. Но я также знаю, что он открыт для тех учеников, которым Виджей выдал пропуск. Дорогая, можешь написать Эйнсли, чтобы она достала соус для спагетти из морозилки?
Говоря о Виджее, мама имела в виду тренера Сенгутувана. Одна из самых странных особенностей того, что твои родители работают в школе, – знать всех учителей по имени и следить, чтобы не оговориться в классе или разговаривая с друзьями. Некоторых из них я знала почти всю свою жизнь. Это звучит просто, но встречать Джона на обеде каждый месяц, и на вечеринках по случаю дня рождения моих родителей, и в канун Нового года в течение пятнадцати лет, а затем внезапно начать называть его мистером Хансоном на уроке математики, было все равно что играть в сапера.
Запрыгнув на пассажирское место, я написала сестре поручение мамы. Обрадовавшись, я увидела непрочитанное сообщение от Брук:
Не хочу писать это эссе.
Пожалуйста, не заставляй меня его делать.
Как обычно, получив сообщение от нее, я почувствовала, что закон тяготения на какое-то время перестал ко мне применяться.
Она, очевидно, думала обо мне, вместо того чтобы делать домашку. Как часто ее посещали мысли обо мне, когда она погружалась в течение дня в фантазии? Она думала о ком-то еще или я была единственная?
Было трудно понять, на что можно надеяться.
Я быстро ответила:
Ты сможешь!
Я верю в тебя.
Я отправлю тебе свои записи позже вечером, если это как-то поможет.
Мама что-то напевала себе под нос, пока мы выезжали с парковки, невероятно медленно, словно боялись сбить неожиданно появившуюся черепаху.
– Как прошел твой день?
– Ничего интересного, – соврала я. Лучше не упоминать, что меня наняли и шантажировали. – Я поспорила с мистером Рислингом о правах женщин на социологии, но это нормально. Мистер Рислинг придурок.
– Да-а, он придурок. – Мама задумалась, а затем бросила на меня сухой взгляд. – Никому не говори,