она окинула меня многозначительным взглядом. Конечно, это могла быть платоническая любовь, но также и намек. Начало. Я бы предпочла быть рядом с тобой. С тобой весело. Я бы пожертвовала хорошей оценкой ради лишнего часа, проведенного с тобой.
Или, может, я читала между строк и слышала то, что мне хотелось услышать. Почему отвечать на вопросы о собственных отношениях гораздо труднее, чем о чужих?
Пока Брук и Эйнсли воодушевленно обсуждали продукт, который нанесла Эйнсли – какой-то химический скраб, кажется, – я нагнулась над горой косметики и нашла маленькую жидкую помаду идеального персиково-розового оттенка.
– Дорогая, она прекрасно бы на тебе смотрелась, – сказала Брук, и я нуждалась в этих словах больше, чем в чем-то еще в своей жизни.
Но пока я рассматривала оттенок помады на своем запястье, заметила, что Эйнсли смотрит на меня щенячьими глазами. Я взглянула на нее.
– Что?
– Это та помада, которую я собиралась купить в эти выходные.
Я осторожно прижала ее к груди.
– У тебя есть скраб!
– Здесь сотня всяких штук. Я могу выбрать больше одной.
– Ты даже не блондинка! Тебе не пойдет персиковый!
Эйнсли выглядела оскорбленной.
– Эм, прости, но я хотела темно-персиковый. Твои губы и без помады идеальны. А моим требуется максимальное количество вспомогательных средств.
– Можешь брать, когда захочешь.
– Нет, у тебя герпес. Если я возьму ее, можешь иногда краситься, но только используй кисточку для нанесения. Как тебе такой вариант?
– Или я могу всегда пользоваться кисточкой, а ты сможешь брать ее.
– Я тебе не доверяю. Тебе будет лень это делать, и ты специально потрешь о свой герпес.
Я вскинула руки и, ища поддержки, посмотрела на Брук.
– Ого. Ну и дела. Вы слышали это вранье?
Брук обменялась со мной удивленным взглядом, и вся ярость оставила меня. Она выпрямилась и вытянула вперед ладони.
– Ладно, остынь, не будем доводить до драки. Как насчет камень-ножницы-бумага?
Эйнсли уставилась на меня. Я на нее.
Она пожала плечами.
Черт, она знала, что я сейчас не в состоянии. Она знала, и ей ни капельки не было стыдно воспользоваться этим преимуществом, и все только ради нее. Победа, зная, что Эйнсли так сильно этого хочет, не будет такой сладкой.
– Может, будем пользоваться вместе? – предложила я.
Пока-пока, красивая помада.
– О, дорогая, – запротестовала Брук. Она знала, что, если помада окажется в комнате Эйнсли, я, скорее всего, больше никогда ее не увижу. Но я должна была поставить условие, иначе буду выглядеть так, будто меня легко обдурить. Что правда, когда дело касалось Эйнсли, но сейчас речь шла не об этом.
Эйнсли подняла руку, чтобы та замолчала.
– Хозяйка только я. Но у тебя неограниченные права пользования.
– А если ты уедешь на выходные или если она понадобится мне, когда я уеду к папе на выходные?
Хоть Эйнсли и ездила вместе со мной к папе, я была единственная, кто по решению суда должен был навещать его каждые выходные. Когда Эйнсли исполнилось восемнадцать, она стала сама решать, когда ехать к папе, ведь она уже была студенткой колледжа, и собирать чемодан и тащиться с ним через весь город несколько раз в месяц было слишком хлопотно для нее.
Она сомневалась.
– От случая к случаю. Если у одной из нас будет важное событие в выходные, той она и достанется.
Мы одновременно повернулись к Брук. Она сложила руки в замок и, нахмурившись, посмотрела на нас. Я хотела бы, чтобы она серьезно отнеслась к своей роли судьи. Поразмыслив несколько секунд, она сказала:
– Думаю, что могу отдать помаду, но при условии, что Дарси выберет еще две вещи и они автоматически станут ее. Идет?
– Идет, – ответила я.
– Не отступай, дорогая, – предупредила Брук.
Я положила руки на колени.
– Не буду.
– Но только не Еву Лом, – сказала Эйнсли, поднимая руку. Брук бросила на нее взгляд, и Эйнсли выпятила губу. – Ладно, договорились. Никаких условий.
У меня было сильное желание схватить очищающее средство Евы Лом, просто чтобы показать свое превосходство. Но я остановила свой выбор на матирующем увлажняющем креме, который больше подходил мне, чем Эйнсли, и образце духов, игнорируя косой взгляд Брук.
Что я могла сказать? Что-то вроде того, что Брук заставляла меня разрываться от любви.
Было хорошо, когда она находилась рядом.
И будь я проклята, если позволю Александру Броэму вмешиваться в это.
Глава третья
Самоанализ:Дарси Филлипс
В двенадцать лет я поняла, что бисексуальна. Я была так увлечена одним женским персонажем в детском шоу, что каждый раз, когда она появлялась на экране, мой желудок трепетал. И еще я часто думала о ней перед сном.
И несмотря на все вышесказанное, я никогда не целовалась с девушкой. Это надо исправить.
Однажды я целовалась с парнем на парковке в «Таргете». Он быстро водил своим языком туда-сюда у меня во рту, как будто это была дыра, а его язык перфоратор.
Несмотря на все вышесказанное, я также схожу с ума по парням.
И почти наверняка влюблена в Брук Нгуен.
Верю, что любовь может быть легкой… для других людей.
В Клубе странных и сомневающихся, или ЛГБТ, как его называют те, у кого нет времени произнести название полностью, проводили собрание каждый четверг во время ланча в классе А-47. Сегодня я и Брук пришли самые первые. И стали выставлять стулья полукругом. Мы знали правила.
Мистер Эллиот ворвался через минуту после того, как мы все расставили. Как обычно, он выглядел измотанным и держал в руке наполовину съеденный сэндвич.
– Благодарю вас, дамы, – сказал он, копаясь свободной рукой в своей сумке. – Меня задержал сумасшедший фанат. Я сказал ему, что у меня нет времени на автографы, но он начал бредить, что я его «учитель» и мне нужно «подписать его пропуск», чтобы он мог «посещать музыкальный класс». Популярность требует жертв, согласны?
Мистер Эллиот был одним из самых молодых учителей в школе. Все в нем кричало об открытости – от его мерцающих глаз до глубоких ямочек на щеках и мягких округлых бровей. У него была темно-коричневая кожа, голубиная походка и пухлое детское личико, из-за которого, вероятно, у него спрашивали документы так же часто, как и у старшеклассников. Не хочу драматизировать, но я бы убила за него.
Один за одним подходили остальные члены клуба. Финн, который уже год был геем, направился прямиком ко мне и Брук. Сегодня на нем был галстук ярко-желтого оттенка, и если рассмотреть его вблизи, можно было заметить, что на нем изображены резиновые утята. Вероятно, он все еще определял границы «уместного». На фоне его безупречного образа: аккуратные черные волосы, начищенные туфли и высококачественные очки в прямоугольной оправе, – выбор галстука сильно выделялся. Мне хотелось посмотреть, что случилось бы, если бы парням разрешили носить носки с такими принтами. Эту анархию назовут «Финн Пак».
Рейна, единственная в Клубе би, публично заявившая о себе кроме меня, вошла следующей, оглядела разочарованно сидящих и