Ивар пытался двинуть руками, дотянуться до чешущихся мест, не задумываясь о том, что всё равно не сможет почесаться через отделанные серебром доспехи. Даже если сумеет двинуться. Он пытался снова и снова, при каждой неудаче становясь только злее. По лицу его стекал пот, из прокушенной нижней губы побежала струйка крови. Ненависть к колдуну придавала рыцарю невероятную силу: если бы его держали цепи, а не это проклятое Заклятие, он без труда разорвал бы их.
У колдуна что-то явно не ладилось. Опасливо поглядывая на Ивара, он постоянно менял заклинания, добавляя всё новые и новые формулы к уже произнесенным. Но дело не шло: посеребренные доспехи рыцаря не уступали чарам, оберегая своего владельца.
Наконец колдун сообразил, что доспехи защищают только от гибели и, раз сработала Неподвижность, может, и Превращение подействует?
Характер бормотания резко изменился. К скрежету и гортанным звукам добавилось шипение, изредка прерываемое свистом.
Зуд и жжение у Ивара перелились в острую боль. Он почувствовал, как враждебная сила вытягивает, выгибает, выкручивает его кости, и обрадовался этому: это было движение. Это означало, что Неподвижность теряет власть над ним. Это значило, что можно нападать. Преодолеть боль, победить ломающую его тело силу - и нападать!
Ивар шагнул в сторону колдуна, всё ниже и ниже сгибаясь к полу, и в изнеможении опустился на руки. Руки?! То, чем он опёрся о грязный затоптанный пол, уже не было его руками. Железные рукавицы, покрытые серебряными рунами, вытянулись… Нет, не вытянулись - сжались: пальцы рукавиц укоротились до жалких обрубков, из которых торчали длинные железные когти. Серебряный узор сменился встопорщенной, серебряной же, собачьей шерстью. Рыцарь опирался не на руки - на мощные собачьи лапы.
"А руки?! Мои руки - где они?"
Лапы закрыло от глаз чем-то длинным и тоже мохнатым. Прошло некоторое время, прежде чем Ивар сообразил, что это - его нос и губы. Теперь уже - морда. Собачья морда.
Он хотел закричать, но из горла вырвалось только глухое злобное рычание. Ненависть с новой силой ударила в голову рыцаря, и он опять рванулся к колдуну, оттолкнувшись всеми четырьмя лапами.
Тело огромного железного волка, покрытое серебряной шерстью, с грохотом стукнулось о невидимую преграду и рухнуло на грязный пол. По башне прокатился звон железа, и задребезжали стёкла. Каменная плита, на которую свалился волк, треснула.
Колдун, было, обрадовался, но быстро спохватился, что Ивар больше недоступен для его чар: заклинание Превращения подействовало и на доспехи, а этого он уж никак не ожидал.
"Мне повезло, что Стена Недоступности - это заклинание нейтральное, не имеющее в своей основе ни злых, ни добрых чар, - думал колдун, глядя на огромного волка, в бешенстве бьющегося о невидимую стену, - Оно защищает не хуже придуманных мною, вот только и мне нет за неё хода. Значит, та часть башни теперь закрыта для моих посещений. И заклинание не снимешь, пока это чудовище там".
Ивар бросался вперёд снова и снова, пока полностью не обессилел. Он лежал, положив тяжёлую голову на передние лапы, и с ненавистью глядел на колдуна.
Тот неторопливо забирал со стола странные приборы, колбы, реторты, запылённые бутылки и выносил в соседнюю комнату: не имея возможности избавиться от своего врага, он решил не рисковать и перебраться в другое помещение. Не то, чтобы вид заколдованного рыцаря был слишком для него неприятен. Скорее, наоборот: в подобней ситуации было немало забавного, и, если бы колдун был молод и неопытен, то от души поразвлёкся бы, дразня железного кусаку. Если бы был молод, так и поступил бы. Но опыт, тысячелетний опыт, подсказывал ему, что не следует из прихоти подвергаться опасности. Что, если Стена Недоступности не выдержит? Кто может поручиться, что Ивар не найдёт способ преодолеть её? Добрался же он как-то не только до башни, но и внутри - до самой лаборатории, не смотря на препятствия и ловушки. Стена Недоступности сейчас - единственная защита от назойливого воина. Без неё никакое заклинание не помешает железным зубам волка разорвать горло не стареющего, не подверженного болезням, но вовсе не бессмертного колдуна.
Главная опасность, конечно же, не рыцарь. Таких рыцарей можно давить - пучок в день. Опасны его удивительные доспехи, мешающие работе предельного колдовства, доспехи, неведомо где раздобытые Иваром, и ставшие теперь его кожей и шерстью…
"Надо припомнить все заклинания, что я, сгоряча, употребил, пытаясь убить этого шалопая. Видимо, всё дело в их сочетании с Заклятием Превращения. Пороюсь в книгах, поищу, что за доспехи и чего от них ждать".
Библиотека колдуна была не очень велика, но тщательно подобрана. Наибольшую ценность в ней составляли двадцать два тома Большой Энциклопедии Колдовства (БЭК), которую он с трудом отобрал у своего учителя мага Саффарра, предварительно убив его и распылив тело старого мага по всем соседним мирам. К сожалению, победа была неполной, так как с духом Саффарра сделать ничего не удавалось и бессловесный призрак учителя вот уже восемьсот лет почти постоянно маячил в углу лаборатории, часами пялясь на убийцу. Безо всякого, впрочем, успеха…"
3.
Василий перечитал и уставился в окно в поисках дальнейшего вдохновения. Масаны за окном исходили сыростью и совершенно не вдохновляли.
Одиннадцатое декабря медленно клонилось к вечеру - начинало темнеть, и зимние сумерки, в сочетании с повышенной промозглой влажностью, вызвали у Головина озноб.
Он встал и включил свет, зябко ёжась и кутаясь в одеяло. Топить печь было лень, да и рано ещё: чтобы не дрожать ночью во сне, Василий топил ближе к ночи, и печь оставалась тёплой до самого утра.
Одиннадцатое декабря - на улице ни мороза, ни снега. Только частый мелкий дождь и запах плесени. Бр-р-р, мерзость!
Одеяло сползло с правого плеча, и Головин, поправив его, снова уселся за машинку. Но не работалось. Фантазия спряталась в дебрях путаных мыслей и никак не давалась.
Василий решительно поскрёб в затылке - не помогло. Тогда он почесал бороду - и тут неудача. Приходилось оставить литературу до более благоприятного момента, а сейчас…
Забренчал дверной звонок - чашечка звонка была смята, и он издавал несуразный звук, нечто среднее между треснутым колокольчиком и жужжанием бормашины, вызывая у Василия ломоту в зубах.
Сделав вид, что оторван от углублённого творческого процесса, Головин пошёл открывать.
Оказалась, пришла соседка, старенькая Михаловна, согнутая грузом прожитых лет, но, тем не менее, сохранившая бодрость духа и озорной насмешливый взгляд.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});