Усмехнулась:
– Ничего. Венец подай.
Надела шитый северным речным жемчугом венец на пушистые после мытья волосы и пошла встречать гостя.
Царевич, Алексей Петрович, разглядывал висевшую на стене гравюру и к двери стоял спиной. Заслышав стукоток каблучков, повернулся – на лице заготовлена высокомерная улыбка, повел рукой в небрежном полупоклоне. И, не довершив, замер, глядя на деву ошалело.
А она улыбнулась лукаво и в старинном своем наряде присела по всем правилам реверанса, выставив напоследок узорный сафьяновый носочек.
Алексей всё молчал, не двигался и даже, кажется, не дышал.
В дверь заглянул дворецкий, встретился глазами с хозяйкой, вопросительно поднял брови. Она кивнула. И тотчас бесшумно побежали слуги. Мигом стол накрылся браной скатертью и уставился серебряными и золочеными блюдами под крышками и без оных, кубками и бутылями. На двух концах стола напротив друг друга два прибора.
– Милости просим, Алексей Петрович, откушать, – теперь Мария поклонилась по-русски, в пояс. Алексей очнулся, подал ей деревянную руку, повел к столу.
А на столе чего только не было! Постарались дворовые не ударить в грязь лицом перед знатным гостем! И сочный, порезанный ломтями, окорок, и тугой студень, и пареный в сметане лещ, и жареные гуси, обложенные мочёной брусникой, и телячьи губы в уксусе, и рубленые лосиные котлеты. А посреди стола сияла знаменитая голицынская кулебяка о четырех углах с вязигой, налимьими печенками, курятиной и белыми грибами. Не забыт был и поросенок с хреном и клюквенной подливкой, и ушное из осетров и ряпушки, и пироги всех сортов и начинок. Вина в бутылях и сулейках стояли все больше заморские, фряжские да испанские, да к ним домашняя голицынская наливка смородинная.
И такой дух шёл от блюд манящий, что и сытом сытый человек не утерпел бы, отведал каждого. А молодые люди, что за этим столом сидели, будто и не видели сего изобилия.
Ну ладно Мария, она сызмальства малоежкой была. А вот Алексей-то Петрович никогда малым аппетитом не отличался. Но теперь и он сидел, ни к чему не притрагиваясь, только вилку с костяной ручкой тискал в руке да кубок опорожнял почти сразу, как наполнял его слуга.
Молчали.
Мария первый раз принимала гостя сама, как хозяйка, да ещё такого важного. Ждала, что заговорит о деле, с каким пришел. А он только глядел на неё карими круглыми глазами и краснел от выпитого.
Наконец, начал. Сказал, что имеет надобность срочное донесение к государю послать по делу о заготовке провианта и наборе рекрутов.
– Вы же, как слышал, в Петербург скоро отправляетесь?
– Да, ваше высочество, завтра.
– Так не изволите ли передать донесение? Курьеры-то сейчас все в разъезде.
– С радостью, Алексей Петрович, почту за честь.
Подняла глаза на слугу:
– Фёдора позови.
Вошел управитель, с поклоном принял у царевича пакет.
– На словах не изволите ли чего передать?
– На словах? Чего ж на словах… хворал осень, лихоманка трясла, – Алексей облизал сохнущие губы. – Теперь оправился, исполняю по государеву наказу, что надобно…
Мария смотрела в его лицо, и казалось оно ей будто знакомым. Откуда бы? Ведь не встречались раньше. Хоть и московитяне оба, да дочерей в гости водить по русскому обычаю не принято. А на ассамблеях царёвых Мария по малолетству не бывала, последнее же время и вовсе в деревне жила.
Смотрела на мягкие кудри, нежный рот и вдруг вспомнила. Деревенский пастушок! Тот, что так ладно делал дудочки из тростинок. Он и Марии делал, и однажды они, сидя на берегу, играли «Иволгу» в две дудочки и смеялись, глядя как, подпрыгивая, бодает телёнок шмеля… Она разулыбалась и, спохватившись, – не принял бы гость на свой счёт – невпопад сказала:
– Летом к нам в Никольское невестка с племянниками приезжала, рассказывала, что в Петербурге италианские актеры кукол на веревочках показывают, марионеты называются. И те куклы как живые люди ходят и разговаривают. Очень забавно.
Алексей с запинкой ответил:
– Я в Петербурге больше в адмиралтействе, да по армейским делам. Марионетов смотреть недосуг было. А вот сейчас в Москве тётенька Наталья Алексеевна настоящий феатр устроила. В Преображенском покои под него отвела. Хочет, чтоб со временем и русские люди, способные к лицедейству, перенимали сиё мастерство.
А руки вот у него совсем не пастушьи, подумалось Марии – белые, мягкие, точно девичьи.
– Третьего дня представление было и на завтра назначено. Комедия с пением и танцами о доне Педре, соблазнителе женских сердец, искусном амурных дел мастере.
Царевич запнулся, облизал яркие губы. Круглые глаза загорелись:
– Изволите ли, я вам билет на представление пришлю? Многие боярышни ездят смотреть и довольны бывают.
– Благодарствую, Алексей Петрович, не могу. Завтра мы до свету выезжаем. Батюшка письмом торопит, а дорога дальняя.
– Так вы сегодня только в Москву прибыли, отдохнуть надо. А после и я бы с вашим поездом отправился.
Мария молча подняла и без того высокие брови, посмотрела удивленно.
– Ну как же, дорога неспокойная, шалят по лесам, – совсем смешался царевич. – И государь моего доклада ждёт. Что уж донесение-то, я уж сам ему всё…
И залился краской, глаза по сторонам рыскают.
Мария еле удержалась от смеха: ну вылитый пастушок, когда перед старостой за недогляд скотины отвечает.
Куда как кстати вошёл дворецкий – подавать ли кофий?
К кофию были заморские засахаренные фрукты и своего изделия медовые рожки да коврижки. Ради гостя были вынуты прозрачные китайские чашки розового фарфора. И такими же фарфоровыми казались Мариины пальцы, держащие бесценную чашку. На эти пальцы и глядел неотрывно царевич Алексей. Один раз только осмелился поднять глаза и сразу отвел, встретившись с удивленным синим взглядом. Руки его неистово мяли салфетку. Встал.
– Время позднее, пойду. Спасибо, Мария Борисовна! Счастливого пути вам.
Не поднимая глаз, ответил на поклон и вышел за слугою с фонарём.
– Странный он какой-то, – подумала Мария вслух.
Вынырнувшая, откуда ни возьмись, няня хихикнула:
– Что ж странного, дело молодое.
– Что? Что ты, Ириньица?
– Полно, девонька, уж большая ты, али не поняла? По сердцу ты ему пришлась. Жди теперь сватов.
– Каких сватов, няня! Он, чай, царевич. Разве можно ему по своей воле жениться!
– А что же, что царевич? Вот попросит государя-батюшку, а тот и согласится. И ты ведь у нас не простого роду.
– Ну вот ещё, нужно мне очень. И хватит, спать пора, – Мария пошла наверх, рассердившись непонятно на что.
– И то верно, припозднились мы с этим гостем, – старушка заспешила следом.
Скрипит снег под полозьями, качается возок. Слышно фырканье лошадей, окрики возницы да временами вороний грай. В окошко выглянешь: тёмно-зелёные еловые лапы, придавленные белыми сугробами, ажурные опушённые инеем берёзки и снега, снега.