За городом безопаснее
Ева, лишь чуть-чуть запыхавшись, вошла, элегантно одетая и с чемоданом в руке, на вокзал Кингс-Кросс. Пора начать сначала, решила она твердо, и сегодня – самый что ни на есть подходящий день. Решено. Она уезжает из города. Отправляется куда-нибудь, где тихо и безопасно.
Стеклянный потолок вокзала запотел – пар, испускаемый паровозными трубами, плыл вверх над головами людей. Здесь само место, казалось, полнилось суетой приездов и отъездов, грохотом поездов и голосами пассажиров. Еву окружали счастливые встречи и горькие расставания. Воздух вибрировал нервной энергией – надежда и отчаяние превращали банальные, повседневные прибытия и отбытия в жизненно важные события.
Стены станции были покрыты плакатами. Разные вариации на тему «Беспечная болтовня может стоить множества жизней» соседствовали со столь же разнообразными версиями «Трудись для победы», плотно сбитый, краснолицый, сердитый на вид мужичонка в костюме Джона Булля, стоявший во главе строя пехотинцев, грозно тыкал обвиняющим пальцем в каждого проходящего: «Кого не хватает? ТЕБЯ!»
Плакат заставил Еву еще сильнее сосредоточиться взглядом на солдатах. Молодые, со свежими, полными радостного оптимизма лицами, изнывавшие от нетерпения схлестнуться в бою с погаными фрицами, резко контрастировали с ранеными или калеками, возвращавшимися с фронта. Когда они проходили сквозь толпу в главном зале – головы отворачивались, опускались невольно глаза. Юные новобранцы не смотрели на возвращающихся прямо-таки демонстративно – игнорировали, словно боялись подцепить их невезение на манер инфекции, передающейся воздушно-капельным путем.
За спиной послышался тихий плач. Ева обернулась – и увидела мать с дочерью. Кто из них плакал сильнее, понять было непросто. Мать обнимала дочку, дочка цеплялась за нее – далеко не сразу преисполненным благих намерений родственникам удалось растащить их и увести девочку прочь. «Это для ее же блага, – расслышала Ева. – С нами она будет в безопасности». На память пришел вчерашний малыш на станции метро. Ева надеялась: кто-нибудь за ним присмотрит, проследит, чтобы ничего с ним не случилось. Эта мысль едва не заставила ее расплакаться.
«Матери, отсылайте детей из Лондона!» – увещевал рыдающую мать плакат. Там изображались мальчик в пижамке и девочка в ночнушке на фоне кирпичной стены – прижавшиеся друг к другу, испуганные и недоумевающие, глаза полны ужаса и потрясения. А рядом – другие брат с сестренкой, круглощекие, белокурые херувимчики на фоне буколического пейзажа. Мальчик с аккуратно расчесанными на косой пробор и тщательно приглаженными волосами защищающим жестом приобнимает маленькую девочку с полуулыбкой на губах. Оба выглядят радостными, уверенными в себе. Ниже объясняется и причина подобного благолепия: «Детям в провинции безопаснее – пусть там и остаются!»
Ева сильно надеялась, что это – правда, о да. Нет, а что ей еще оставалось?
Чтоб найти женщину, с которой ей необходимо было встретиться, много времени не понадобилось. Джин Хогг – десятью годами старше Евы, сталь во взоре и осанка, преисполненная твердости, – была директором школы, в которой Ева работала.
Джин окружала стайка детей, отчаянно напоминавших перепуганных ребятишек с первого плаката. Директриса только что обнаружила некий непорядок с пальто одного из ребят и наклонилась, чтобы поправить, одновременно отчитывая мальчишку за то, что даже пуговицы застегивать нормально не умеет, – тут-то и подошла к ней Ева.
– Доброе утро, директор, – сказала она с привычно натянутой улыбкой. Посмотрела на остальных, улыбнулась им еще ярче. – Доброе утро, дети.
– Доброе утро, мисс Паркинс, – хором ответили ученики, слова слились в привычную напевную музыку звонких голосов. Некоторые даже умудрились улыбнуться в ответ, и Ева ощутила, как по сердцу прошла теплая волна.
Джин выпрямилась, смерила ее неодобрительным взором. На мгновение Еве показалось: вот-вот директриса обнаружит, что и у нее пальто как-то неправильно застегнуто.
– Вы опоздали, – бросила Джин.
– Мою улицу вчера… сильно бомбили.
Судя по выражению лица, Джин не считала бомбежки достаточно веской причиной для непунктуальности, однако Ева смотрела не на нее, а на детей. Их было семеро, три девочки и четыре мальчика, младшему семь, старшему – одиннадцать. У каждого – свой чемоданчик, каждый держит небольшую картонную коробку с надписью «Противогаз». Дети из небогатых семей, из центральных городских районов, и ни с одним нет родителей.
– Может, поищем наш поезд? – предложила Ева.
– Мы ждем Эдварда. – Тон Джин явственно давал понять, что Эдвард, по мнению директрисы, входит в категорию еще более злостных растяп, нежели сама Ева.
– Я думала, его мать привезет, – удивилась Ева.
Стальной взор Джин смягчился – но лишь на секунду.
– Два дня назад в их дом попала бомба. Он теперь сирота. – Директриса отвернулась от Евы, прочесывая глазами главный зал. – А вот и он.
Ева проследила за взглядом начальницы, все еще пытаясь уложить в сознании услышанное. Эдвард – сирота. Эдвард!
Дети обернулись, уставившись во все глаза на приближающегося Эдварда, будто соревнуясь: кто рассмотрит его прежде других? Ева знала, дети – они такие. Для них все необычное, экстраординарное – прежде всего, интересное зрелище, особенно если к спектаклю прилагается несчастье или печальная утрата. Эдварду, хочет он того или нет, отныне предстояло быть местной знаменитостью.
Эдвард, которого вел за руку пожилой мужчина, медленно подходил к группе. В отличие от других, чемодана у него не было, свои пожитки он нес в заплатанной сумке. Многочисленные порезы на лице после взрыва начинали затягиваться, очки на мальчике были новые, но по лицу Ева четко поняла, насколько отвратительно для Эдварда сейчас оказаться в центре всеобщего внимания.
– Давай, Эдвард, мой хороший, – сказала Джин, явственно ожидая, что сила ее авторитета подействует автоматически, – нам на поезд надо поторапливаться.
Она протянула руку, но Эдвард и не подумал ни взять ее в свою, ни даже сделать шаг в сторону директрисы. Только прижался еще сильнее к мужчине рядом.
Ева подбежала к мальчику. Присела на корточки, чтоб лица их оказались на одной высоте.
– Эдвард, – заговорила, силясь поймать его взгляд, – мне так жаль…
Эдвард молчал.
Ева попробовала улыбнуться. Продолжила:
– Ты… ты теперь с нами поедешь. Далеко, подальше от всего этого.
Эдвард по-прежнему молчал – в конце концов ей пришлось подняться.
– С самого несчастья, как стряслось оно, слова не сказал, – объяснил мужчина. – Вы кто, учительница его будете?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});