посланы предмету этого разговора.
Дело в том, что болезни других людей, к примеру, имеют свойство уменьшаться и даже порой совершенно излечиваться, но не таковы были болезни Кондратия Акакьича. Они вовсе не поддавались лечению, и Кондратий Акакьич заранее упреждал тех докторов, которые в силу либо своей молодости и неопытности, либо профессионального упрямства бросались бороться с ними, что все их усилия напрасны, и все эти ужасные болезни – это его, Кондратия Акакьича, тяжкое бремя, которое ему нести до конца дней своих. Доктора, намаявшись с твёрдо не желающим выздоравливать больным, отпускали Кондратия Акакьича домой, выписав ему с десяток каких-нибудь безобидных пилюль, и больной возвращался в родную обитель с видом безнадежной обречённости в печальных глазах. Оттого, наверное, Кондратий Акакьич категорически не переносил, когда кто-нибудь в его присутствии начинал рассказывать о своих болячках. Он тут же перебивал говорящего фразой: «Это что, ерунда, пустяки, яйца выеденного не стоит… вот у меня!». И всегда выходило, что у Кондратия Акакьича и мозоль больше, и хандра сильнее, а уж про бессонницу и говорить было нечего, по его словам получалось, что он вообще не знает, что такое спать по ночам. Заметим в скобках, однако, что дневному сну Кондратий Акакьич уделял пристальное внимание, и каждый день часика по три вздрёмывал после обеда.
То же было и с жизненными обстоятельствами. Собеседник Кондратия Акакьича, слушая его, непременно должен был усвоить, что таких ударов судьбы, которые стоически переносит несправедливо обиженный этой самой судьбою Кондратий Акакьич, ещё никто из людей никогда не переносил и вряд ли когда-либо перенесёт. Показывая палец, укушенный дурной лошадью, которую он, подошедши с видом знатока, намеревался потрепать за холку и принудить показать зубы, Кондратий Акакьич делал трагическое лицо и живописал, как он с риском для жизни спасал стоявших неподалёку дам, укрощая невесть с чего показавшее свой норов строптивое животное. А намедни, бывши в гостях у соседа, он вздумал сам починить привезённый из-за границы и вышедший из строя новомодный примус, вследствие чего случилось возгорание и огромный переполох. Дело кончилось порчею имущества, значительными ожогами кухарки и другой, оказавшейся рядом прислуги, и дворника, более всех способствовавшего тушению огня. Меньше всех, как ни странно, пострадал сам Кондратий Акакьич, впоследствии объявивший себя героем, спасшим из бушевавшего пламени разное ценное имущество и добрую половину соседских домочадцев.
А что говорить о спасении попавших в беду братьев наших меньших! Здесь Кондратию Акакьичу не было равных. Недавно он изловил в палисаде брошенного, как ему показалось, британского кота и унёс его домой. Правда, кот оказался выпущенным хозяйкою немного погулять и, сопротивляясь оказанной ему сердобольным Кондратием Акакьичем помощи, хорошенько оцарапал его. Хозяйка кота, тем временем, вся в слезах битый час искала его по всем окрестностям. Надо ли говорить, что несчастного британца Кондратий Акакьич вернул с видом триумфатора и долго после гордился собою, рассказывая всем и каждому про доброту души своей.
Да-а, что не говори, не всякому по силам быть стоической личностью.
А может, ну его этот стоицизм, и лучше лишний раз не лезть лошади в зубы и не починять то, в чём не смыслишь ни бельмеса. Так-то оно спокойнее всем будет. А Кондратий Акакьич – безусловно, личность стоическая. С этим не поспоришь.
Оратор.
В колхозном клубе станицы «Передовая» вот уже почти три часа шло собрание. Председатель с красным от натуги лицом звонил в колокольчик и силился перекричать разом говорящих и спорящих между собой и с ним, председателем, колхозников. Жаркий спор шёл из-за пятого пункта в повестке собрания, обозначенного, как борьба с недостатками строителей светлого будущего.
Дед Матвей, тряся куцей бородой и тыча пальцем в председателя, вопрошал надтреснувшим фальцетом: «Вот ты скажи мне, когда в прошлом годе у меня Федька колун брал, да вернул с зазубреной, это как? Недостаток, али нет?». «Да была у тебя там зазубрена, была», – выкрикнул с места худой и востроносый Федька и спрятался за спину соседа. «Брешешь, собачий потрох, сроду у меня на колуне зазубренов не было», – дед затряс сухими кулачками в сторону Федьки.
«Да што вы с колуном-то энтим, рази это недостаток? – председатель хлопнул ладонью по столу и крякнул с досады. – Объяснял же вам, недостаток – это когда, к примеру, хто гутарит чего лишнего, или слова употребляить такие… нехорошие», – председатель споткнулся, осознав, что сказанное в полной мере относится к нему самому, потому как, не далее как вчера, на глазах у сбежавшихся на берег реки станичников распекал утопившего колхозную снасть Митьку Воробья совсем не протокольными выражениями. Притихшее было собрание, вероятно вспомнив то же самое, разразилось хохотом. «Ну, будя, будя, – председатель с досадой попытался исправить положение, – вот можа, бабы, то есть, женчины, чего скажут про недостатки…». «Аль ты не знаешь, председатель, недостатков наших? – пропела молодая незамужняя казачка Настёна, глядя на председателя смешливыми глазами – казаков в станице не хватаить нежонатых, хучь бы на трудодни нам выписал, что ли…". "Иде это я вам казаков-то возьму, да ишо нежонатых, нарожаю можа?» – обиделся председатель. «Нарожать-то мы и сами могём. Только вот не от кого, рази токи от деда Матвея». От раздавшегося дружного хохота казалось вот-вот рухнут стены добротного клуба.
«А ну, давай по существу! – председатель вновь попытался взять бразды правления в свои руки, – по существу хто скажет, али нет? Есть такие – говори, а не то враз закрою собранию!».
Неожиданно руку вверх поднял казак Прокофий, известный тем, что из него и в добрую пору слова клещами не вытянешь. От неожиданности собрание замолчало, а потом разразилось смешками и выкриками. «Ишь ты, и Молчуна проняло!». «Глянь-ко, говорить хочет! Егорыч, так ты можа, заместо председателя и докладать пойдёшь? Вишь, у нево нервов на нас не хватаить!».
Прокофий встал. «Выходи, выходи, не робей, чево уж. Встань перед людями-то», – загомонили сзади. Прокофий осторожно вышел вперёд и стал перед собранием. Переступил с ноги на ногу, подумал немного и сгрёб с головы картуз. Пригладив косматый вихор, он исподлобья глянул на собравшихся и вздохнул. «Ишь, вздыхаить! Ничо, ничо. А ты как думал, перед обчеством-то нелегко гутарить», – вновь выступил со своего места дед Матвей. Молодёжь, сидящая на галёрке, шутками и хохотками подбадривала стоящего:«Давай, давай, дядя Прокоп, не боись. Вдарь, как следовает, по недостаткам энтим». «Интересно тольки, про кого гутарить-то собралси, – смачно сплёвывая семечную шелуху, сказала злая на язык Макариха, – не про то ли как с кумом вчерась к Комарихе три раза за самогонкой бегал… ». «Ой,