спасителя глянул, а у того обличье тряпкой мокрой замотано, чтобы в дыму легче дышать-то было. Начал было благодарить, а тут спаситель тряпку размотал. Увидел Антон Иванович прямо перед собою лицо ненавистного ему соседа и обомлел… А как пришёл в себя и отлежался немного, пошёл в огород кабачки поливать.
А и то дело.
Имя собственное.
Служил в Н-ском полку один поручик. Красавец и большой любитель женского полу. Ухаживал он за дамами отменно, особенно любил писать им длинные и воздыхательные любовные письма. Только подписывал он свои послания в каждом случае не своим подлинным именем, а всякими-разными вымышленными именами. То Модестом себя назовёт, то Варфоломеем, а то и вовсе Бенжаменом. А так как случаев у поручика было великое множество, то и имён, которыми он назывался, набралось препорядочно, равно как и разбитых женских сердец.
Неизвестно сколько бы забавлялся поручик своею игрою, да только встретилась ему в одном уездном городке барышня. Да такая, что все прошлые забавы вылетели разом из его головы. Долго ходил он вокруг ангела в женском обличьи не решаясь признаться. Наконец решился и принялся писать пространное объяснение, полное горячих, искренних чувств. Перечитав несколько раз, он уже хотел было подписать его своим собственным, невымышленным, именем, и вот тут-то, – о, ужас! – обнаружил, что никак не может его вспомнить. Промучившись напрасно около получаса, поручик набросил шинель и выскочил за дверь. Мимо пробегал, торопясь куда-то, молодой корнет. «Постой, корнет, – схватив его за рукав, вполголоса заговорил поручик. – Тут понимаешь, такая история… словом, хочу признаться…, а имени своего настоящего не могу вспомнить». «Как это?» – изумился корнет. «Да вот так, – нервно отвечал поручик, – забыл начисто. Денщик по старой памяти талдычит барин да барин… Хотел было у писаря спросить, так он, верно, дрыхнет уже, из пушки не разбудишь, а мне срочно. Ну, говори же скорей!». «Что говорить-то?» – никак не мог взять в толк корнет. «Имя, имя говори!» – уже громко выкрикнул поручик. «Да не помню я твоего имени, вот пристал, – корнет отцепил пальцы поручика от своего рукава, – мы же тебя всегда Ляпой звали». «Ляпой?!» – изумился поручик. «Да ты что, и вправду всё забыл, что ли?» – недоуменно глядя на поручика, проговорил корнет. «Ах, да, Ляпа, – что-то припоминая, пробормотал поручик, – но почему Ляпа-то? Непонятно. Тьфу! – внезапно возмутился он, – прямо кличка какая-то собачья. Бог мой, что же делать?».
Вернувшись к себе, поручик закрылся в комнате и, обхватив голову руками, отчаянно пытался вспомнить собственное имя. Множество разных имён, которыми он подписывал свои любовные послания, приходило в его в голову, но как узнать какое из них настоящее? Отчаяние поручика дошло до крайнего предела. В этот момент в дверь постучали. «Кто там?» – нервно выкрикнул безымянный поручик. Дверь приоткрылась и из проёма высунулась голова старого Герасима. «Барин, письмо вам. Днесь принесли. Забыл отдать». «Давай», – поручик взял конверт, распечатал его и автоматически стал читать: «Милостивый государь, Аполинарий Ефграфович, пишет Вам матушка Ваша Пелагея Матвевна. Дошли до меня слухи, голубчик Вы мой, что ведёте Вы себя вовсе несообразно тому, как я Вас наставляла. Посему повелеваю Вам уволиться с воинской службы и приехать ко мне в деревню, где я женю Вас на добропорядочной барышне… Пора, пора уж Вам остепениться, сударь Вы мой…». «Аполинарий! – стукнул себя по лбу поручик, – ну, конечно же! Как же это я запамятовал-то?» Почувствовав неимоверное облегчение, поручик выскочил в сени и, схватив на радостях в охапку Герасима, велел ему немедленно седлать лошадь. «Куда же, барин… ведь скоро стемнеет…» – затоптался на месте старый денщик. «Молчи, дурачина. За счастьем еду». И пришпорив осёдланную лошадь, поручик ускакал вдаль.
Вот ведь, братцы, как бывает. Порой так заиграешься, что и себя не помнишь. А жизнь, она, понимаешь, штука суръёзная. С ней шутки плохи.
Конфуз в городе N, или ищите под фонарём.
Случился намедни в городе N большой конфуз. Да не просто большой, а прямо-таки агроменный. Судите сами. Ведь ни абы какая деваха незамужняя, а дочка самого губернатора, замуж не вышедши, родила. Да оно бы ещё ничего, что родила, с кем не бывает. Только ребетёнок-то оказался – вылитый африканец! Лицо – чёрное, волосы – чёрные, руки-ноги тоже чёрные и глаза как уголья! Да-а-аа, история. Стали судить-рядить, как же оно такое вышло-то. Ведь что-что, а в нашем городке африканцев сроду не было. Родители, поначалу, понятное дело, факт появления в семействе экзотического младенца скрывали, но как же такое шило в мешке утаишь? Вскорости весь город гудел, обсуждая неслыханное доселе происшествие. То тут, то там публика собиралась кучками и горячо обсуждала произошедшее. Слухи, сплетни, споры перемежались одно с другим. И так все разгорячились, что пришлось городовому успокаивать не в меру разошедшихся обывателей путём приведения оных в участок. Некоторые даже угодили в кутузку за пререкания с городской властью. Словом, страсти были накалены до предела. И тут, совершенно своевременно, выступил сам губернатор и внёс полную ясность в возникшую неразбериху. Согласно его словам, приглашённые к пострадавшей дочери и младенцу доктора определили, что виною всему явился горячо любимый губернаторской дочерью чёрный кофий, который означенная дочь употребляла в никем не ограниченных количествах.
Тут, понятное дело, все выдохнули с облегчением. Как тут не понять: излишки, они, ведь, завсегда вредны, хоть водки выпей, хоть квасу. Все и успокоились, а если кто и заводил разговор, дескать, не слишком ли часто губернаторова дочка по заграницам разъезжает, и не в этом ли вся соль, а не в кофии вовсе, как на него тут же шикали и всячески закрывали рот. А оно и правильно. Если всё ясно объяснено, то зачем же в потёмки лезть? Сказано же, ищи под фонарём, там светлее.
Стоическая личность.
– Вот Вы говорите, сударь, что мало нынче на свете стоических личностей. А вот и неправда Ваша! Взять, к примеру, Кондратия Акакьича. Уж, каков стоик, скажу я Вам! Ведь сколь ужаснейшие недуги и обстоятельства посланы человеку злодейкою-судьбою. Другой бы на его месте давно уж… того, а Кондратий Акакьич ничего, держится, голубчик.
– Но позвольте, он же с виду вполне здоров – толст и румян даже.
– Э-э, не судите по внешности, сударь. Внешность, сударь, штука обманчивая…
Так беседовали между собой двое приятелей, сидя за пулькою в уютной зале с камином и канделябрами. Поинтересуемся же и мы вместе с Вами, дорогой Читатель, что же за жестокие испытания и страшные недуги были