Конечно, к этому высказыванию требуется подробнейший комментарий о причинах процветания Израиля и катастрофического положения России. В ближайшее время я его сделаю в статье о творчестве Дины Рубиной, сейчас же только уточню. В лидеры по названным и неназванным "достижениям цивилизации" Россия вышла в определенное время, когда её интеллектуально, культурно, финансово, государственно-политически стали "окормлять" преимущественно соплеменники Дины Рубиной и Марии Арбатовой…
О Даниэле в своих мемуарах Бородин говорит очень мало, гораздо меньше, чем о подельнике Юлия Марковича Андрее Синявском, но принципиально иначе. Ключевой является следующая характеристика: "В лагере Даниэль был солдатом, а по моим личным категориям – это высшая оценка поведения человека в неволе". Естественно, нет никаких оснований не верить Бородину, но одно качество Даниэля, и не только его, Леонид Иванович, думаю, не разглядел.
По отношению к русскому народу и России Бородин делит евреев-диссидентов на две группы: 60-х и 70-х годов. Вторую группу отличала русофобия, примеры которой писатель приводит. Но, видимо, можно говорить и о латентной русофобии первой группы.
Вот как Бородин определяет в мемуарах взгляды организации Хахаева – Ронкина и ей идеологически подобных: "Молодые, "марксистски подкованные" еврейские юноши, как правило, возглавлявшие группы марксистского толка, безусловно, сочувствовали сионистскому движению, но всё же тогда, в начале шестидесятых, сионизм рассматривали как частное явление, в известном смысле даже отвлекающее умы от головной линии – идеи прогресса – марксистского преображения всемирной социальности. Советский вариант социализма виделся им подпорченным, а то и грубо искажённым спецификой русской истории и русской ментальности". В последнем предложении Бородиным сформулирована одна из любимых идей русофобов разных времён и мастей, которая, имея разную идеологическую окраску, остаётся неизменной по своей сути.
Из многочисленных примеров русофобии, приводимых в книге Л.Бородина, скажу о двух, наиболее созвучных теме статьи. В эмиграции А.Синявский вместе со своим журналом впрягся в антирусскую кампанию. В статье о Бородине он, в частности, утверждал, что Леонид Иванович "слишком "нажимает" на русское, а где слишком русское, там ищи антисемитизм". Перекликается с этой мыслью и цитата из "Памятки русскому еврею": "Если где-то и кем-то с нажимом произносится слово Россия, то понимать это следует в единственном смысле – будь готов бить жидов".
С высказываниями, в которых Бородин видит проявление антирусскости, идейно рифмуются, на мой взгляд, и осторожные заявления Ю.Даниэля о квасном духе, идейном антииудаизме… Это явления одного ряда. Но в случае с Даниэлем, и не только с ним, оценки не доведены до логического конца. Одним из косвенных подтверждений сказанному, думаю, является следующий факт. Взгляды друга Ю.Даниэля Александра Воронеля, еврейского националиста, редактора самиздатовского журнала "Евреи в СССР", а затем израильского журнала "22", Семен Липкин прокомментировал недвусмысленно: "Шурик! Да ведь вы же говорите мысли Геббельса" (Цит. по книге: Рассадин Ст. Книга прощаний. – М., 2004).
Такая специфическая – "геббельсовская" – составляющая определяет отношение диссидентов к России и русским. Об этом писали многие, Леонид Бородин в том числе. Он на закате перестройки утверждал: мужество Владимира Осипова проявилось не только в противостоянии антирусской советской власти, но и в открытом неприятии антирусской позиции диссидентов. "Оппозиционное мышление того времени покоилось на одном непременном ките – на проклятии России как исторического явления". (Стоит добавить: именно это объединяло власть с якобы борцами против неё и "левыми" вообще. А все современные мифы о "русском ордене" в ЦК КПСС, о связи власти с "русской партией" – сказки для легковерных, незнаек, дураков...) Из приведённых Бородиным высказываний, авторы которых не называются, но угадываются, процитирую часть: "Русские – это татаро-византийские недоделки…" В своих комментариях к расхожим "шедеврам" русофобской мысли Леонид Бородин справедливо заключает: "В такой вот интеллектуальной обстановке заявить русскую тему в качестве позитива означало исключить себя из состава "порядочных людей", стать объектом гнусных намёков и быть навсегда исключенным из интеллигенции…" ("Литературная Россия", 1990, № 7).
О принципиально разном отношении власти к "левым" и "правым" "узникам совести" наглядно свидетельствует послелагерная судьба Ю.Даниэля и Л.Бородина. По словам сына Даниэля, Юлий Маркович "первые два-три года … жил в Калуге. Ему была предоставлена (выделено мной. – Ю.П.) комната в малогабаритной коммунальной квартире и работа в патентном бюро на непонятной (выделено мной. – Ю.П.) должности, именуемой "инженер-переводчик". (Ничего он там, конечно, не делал – просто отбывал часы). … Года через два-три, пренебрегая правилами паспортного режима, он стал всё чаще и на всё более долгий срок приезжать в Москву, а когда истёк срок снятия судимости, вернулся туда окончательно. Препятствий ему не чинили".
В отличие от Даниэля, которому после окончания заключения власть поторопилась предоставить государственное жильё и платила деньги за ничегонеделание, Бородин в течение трёх месяцев не мог устроиться ни на какую работу. Да и потом – с женой и ребёнком – выживал… (Подробности смотрите в книге "Без выбора").
Закономерно, что национальная тема и весь комплекс вопросов, с нею связанных, нашли художественное воплощение в творчестве Л.Бородина, прежде всего в повестях "Правила игры", "Расставание".
"Правила игры" ("Кубань", 1990, № 7,8) – одно из самых автобиографичных произведений писателя, что стало неоспоримым после публикации мемуаров Бородина "Без выбора". Мимоходом скажу о двух "сюжетах", имеющих косвенное отношение к теме разговора.
Писатель Венцович из повести во многом напоминает Андрея Синявского из мемуаров Бородина. Поступки и авторские характеристики обоих, жизненные ситуации и т.д. неоднократно совпадают до мелочей, иногда на все сто процентов. Вот какими предстают Венцович и Синявский: "потребители человеков", упорно посещающие политические занятия, "хмыри", сторо- нящиеся голодовок и любых акций протеста, евреефилы и русофобы… История с Рафаловичем и пожеланием Бородина "синявцам" "дозреть и до обрезания" в повести не отразилась.
О марксистах (главным идеологом которых в "Правилах игры" является Валерий Осинский, а в жизни – Валерий Ронкин) в повести мимоходом сказано, что они "Маркса делили на раннего и позднего, то же учиняли и с Лениным". Такой подход к Ленину был характерен не только для марксистов, не только для "левых" (что естественно), но и для некоторых идеологов "русской партии".
Когда я писал об этом на примере работ Вадима Кожинова ("Литературная Россия", 2007, № 49), я не помнил процитированных слов из повести Бородина, не помнил и ответ Юрия Плотникова Осинскому: "Дерьмо по сортам не различают". Такова позиция самого Бородина, что проявилось в статьях и мемуарах, и с нею я, естественно, согласен.
По сути вне работ авторов, писавших о "Правилах игры", осталась национальная тема. Она напрямую связана с главным героем повести Юрием Плотниковым. Он, политзаключённый, попадает в "антисемиты" неожиданно и в то же время вполне традиционно. Плотников, не задумываясь, всегда соглашался на голодовку. Но за месяц до окончания срока он впервые не только поинтересовался у Осинского о причинах готовящейся акции, но и выразил своё отношение к ней.
Основной смысл монолога Плотникова, перебиваемого репликами Осинского, сводится к следующему: "Если пошёл против государства, если попался, то неси крест и не хныкай. Если решил, что это государство – дерьмо, так чего же жалобы строчить?" Эта мысль лейтмотивом проходит через прозу, публицистику и мемуары Л.Бородина. В повести не столько данное высказывание, сколько его эмоциональное обрамление, не встречающееся в публицистике писателя, вызывает реакцию Осинского, которая стала прелюдией ко многим событиям произведения. На слова Плотникова: "Я просто хочу сказать, что как-то это всё не по-русски", – Осинский отреагировал так: "Продолжай, договаривай. Не по-русски! А по-каковски? По-жидовски, да?"
Так Юрий становится без вины виноватым, становится антисемитом не только для Осинского, но и всех политзаключенных, хотя его слова к еврейству собеседника никакого отношения не имели. Допускаю, что нечто подобное могло произойти у самого Бородина в беседе с Ронкиным, после которой последний почти потерял дар речи, или во время общения с Александром Гинзбургом…