Читать интересную книгу В поисках единорога - Хуан Эслава Галан

Секретарь вслух зачитал полученное от меня письмо господина коннетабля, в котором содержались большей частью новости о жизни на границе, о ценах за меру ячменя, селемин[6] муки и фунт баранины — все это для моего повествования несущественно — и о прочих делах, касающихся только коннетабля и короля. Зато в конце письма говорилось обо мне, о том, что я человек исключительной преданности, заслуживающий полного доверия, кристально честный, опытный воин, храбрый и трудолюбивый, как никто другой, надежный хранитель тайн и прочее, и прочее, и прочее в таком же духе. Выслушивая все эти хвалы и славословия в присутствии короля, я почувствовал, как щеки мои заливает густой румянец. Король, заметив мое смущение, почесал нос, чуть улыбнулся и повернул голову к окну. Проследив за его взглядом, я снова увидел безоблачное небо, расчерченное белыми крыльями голубей. Когда секретарь закончил читать, король спросил меня:

— Любишь ли ты путешествовать?

— Да, мой сеньор, — ответил я, хотя никогда прежде не задумывался над этим вопросом.

— Что ж, тебе предстоит долгое путешествие, — сказал он и протянул руку.

Я поспешил к ней приложиться, снова преклонив колено, и на этом королевская аудиенция завершилась. Секретарь сделал мне знак покинуть зал, и я вышел, пятясь и кланяясь, и секретарь вышел со мной.

Не раз впоследствии люди интересовались, каков из себя король, похож ли он на свой портрет, вычеканенный на монетах, и я всем расписывал в красках нашу встречу, притворяясь, что повелитель был со мной куда сердечнее и любезнее, чем на самом деле. Будто бы он велел мне взять табурет и сесть рядом с собой и принялся расспрашивать, как обстоят дела на границе и у меня лично, хороша ли охота в этом году, трубят ли уже олени и не видел ли кто кабаньих следов в дубравах Андухара, где он так любит охотиться. Но теперь я поклялся говорить только правду, поэтому признаюсь, что беседа наша состояла из приведенных выше фраз и вся аудиенция заняла так мало времени, что я не успел даже толком разглядеть, молод или стар наш повелитель. Ростом он был велик и телом дороден, хотя, помнится, мягок и дрябл, как всегда бывает при роскошной жизни, не требующей труда и движения. Лицо его я не назвал бы уродливым, но и красотой оно не блистало — слишком тяжелая нижняя челюсть изрядно портила королевский облик.

Итак, как уже было сказано, я остался на попечении секретаря, который повел меня в свой зал, именуемый Залом Шишек, потому что потолок его украшен затейливо вырезанными и расписанными шишками. Там стояли складной стул, два огромных стола, заваленных бумагами и уставленных чернильницами, полки с книгами и еще какими-то документами, а на стене напротив висела вышитая картина. Секретарь открыл окно, впустив в помещение солнечный свет и мух, подошел к картине, ткнул в нее пальцем и спросил:

— Знаешь, что это за животное?

Вышивка изображала девицу с длинными светлыми волосами и алыми губками, богато одетую в парчу и тончайшие шелка, сидящую среди ярких цветов на зеленом лугу. Рядом с ней стоял лев, в позе не угрожающей, но, напротив, весьма учтивой — поистине удивительна способность красоты укрощать самые свирепые натуры. А по другую сторону от девицы была белая лошадь, и по всем статям походила бы она на своих сородичей-лошадей, если бы не длинный-предлинный, прямой, как веретено, белый рог посреди лба, в том месте, где у моего Алонсильо звездочка. На это животное и указывал мне господин секретарь.

— Так знаешь, кто это? — повторил он свой вопрос.

Я не желал казаться невеждой, однако подобной лошади, увенчанной рогом, в жизни не видал, а потому ответил честно:

— По-моему, сударь, это животное вполне могло бы сойти за лошадь, если бы не рог посреди его лба.

Он посмотрел на меня очень серьезно, покачал головой, будто взвешивая слова, а затем сказал:

— Это, друг мой, действительно лошадь, но лошадь породы не виданной ни в наших краях, ни, насколько мне известно, во всем христианском мире. Называется она единорог — вот из-за этого рога во лбу, в котором и заключено ее чудесное свойство. Эти лошади-единороги встречаются на пастбищах Африки, далеко за пределами страны мавров, там, куда не ступала нога христианина, за исключением разве что купцов пресвитера Иоанна[7], если, конечно, он — не выдумка. Король желает, чтобы ты возглавил отряд, который проберется туда и добудет ему такой рог.

— Рог… — изумленным эхом откликнулся я.

— Это утверждение или вопрос? — уточнил секретарь.

— Вопрос.

— Что ж, в таком случае вот тебе ответ: да, именно рог. Он необходим нашему повелителю. Королевские лекари извлекут из него некий ценный порошок, весьма полезный для здоровья и чрезвычайно важный для блага государства. Но главное — никому ни слова об истинной цели вашего путешествия. Вы все поедете якобы по совсем другому делу, о котором вам будет сообщено в свое время.

Вот так и вышло, что я отправился на поиски единорога.

Глава вторая

Больше королевский секретарь ничего мне не объяснил, только еще раз попросил держать услышанное в тайне, потому что интересы королевства требуют, чтобы ни одна живая душа не прознала о том, чтО мы намерены искать в африканских степях. Он сообщил, что отъезд назначен через четыре дня, на среду, а до тех пор он соберет все необходимое для путешествия. Если же кто спросит, я должен отвечать, что мы едем по королевскому поручению с посольством к эмиру Гранады вести мирные переговоры, и именно по этой причине, а не по какой другой призвал наш повелитель оруженосца коннетабля, в чьем ведении находятся мавританская граница и связанные с нею дела. На том мы и простились, и секретарь выдал мне десять мараведи на расходы — немалые деньги, если учесть, что пищу, кров и корм для Алонсильо я пока получал даром, то есть за счет алькасара.

В тот же день вечером секретарь передал мне через слугу, что я должен поехать в монастырь Святого Франциска и найти там некоего монаха, фрая Жорди из Монсеррата, который уже знает обо мне и ждет моего визита. Я отправился на конюшню седлать Алонсильо. Конь очень мне обрадовался, хотя уже успел привыкнуть к хорошему ячменю и явно не горел желанием менять новообретенные удобства на тяготы дальней дороги. Я выехал из алькасара по дощатому мосту и шагом миновал пологий берег реки, откинув назад полы плаща и небрежно положив руку на эфес шпаги. Стирающие на берегу прачки провожали рослого, статного всадника восхищенными взглядами — некоторые из них были достаточно молоды, чтобы втайне вздыхать о нем нынче ночью. Затем я свернул на тропу, вьющуюся между деревьев, и по ней добрался до нужного монастыря. Монах-привратник взял поводья Алонсильо и кликнул послушника, чтобы тот проводил меня. Вслед за юношей я прошел через тенистый дворик с прелестным маленьким фонтаном, а оттуда, по темному коридору, в увитую зеленью беседку, из которой открывался вид на просторный монастырский сад, спускающийся к реке. Вдалеке я увидел тучного монаха в соломенной шляпе, склонившегося над каким-то кустарником. Послушник указал на него со словами: „Вон фрай Жорди из Монсеррата“, — и тут же умчался по своим делам. Мне ничего не оставалось, как, извилистой дорожкой обогнув пруд, самому подойти к монаху в шляпе. Когда на него упала моя тень, он выпрямился, рукавом залатанной рясы смахнул пот со лба и, протягивая мне только что сорванный пучок какой-то травки, провозгласил: