«Алиса — сама прелесть: как чудесно она сохранилась — ей нельзя дать больше двадцати пяти лет, и она так богата», — говорили ее друзья.
В самом деле, это была приятная светская женщина, прекрасный продукт высокой культуры, обладающая мозгом трехшиллингового поросенка.
Лорд Сент-Остель находил в ней множество подходящих для себя качеств. Во-первых, она была красива — блондинка с густыми волосами, а ему не нравились темноволосые женщины. Она говорила пустяки, на которые не требовалось отвечать и которые, так же как а ее позы, служили ему развлечением, занимали его. В то же время она была настоящей леди и никогда не спорила, оставаясь с ним наедине. Разборчивость Сент-Остеля приводила в отчаяние не одну женщину. Несколько раз он даже чувствовал к Алисе нежность, но со времени смерти мужа она слишком сильно выражала ему свою привязанность, и это расхолаживало его.
«Вишни, только тогда кажутся спелыми, пока до них нельзя дотянуться», — таково было его мнение, если только — что, конечно, было маловероятно — не встретится женщина, которая умеет по-настоящему любить.
— Пожалуйста, пойдите посмотреть, нет ли в литерной ложе Губерта? — обратилась герцогиня к одному из молодых людей, сидевших позади нее. Тот пошел.
Да, лорд Сент-Остель был там, но находился в одном из тех настроений, когда лучше было его не трогать.
Герцогиня смотрела вниз, на публику и, так как подсознательное чувство самозащиты заставляло ее всегда быть настороже там, где дело касалось других женщин, заметила молодую девушку, старомодно одетую в белое вечернее платье с желтой накидкой. Взгляд ее светлых, цвета ореха, глаз стал острым. О, ее не мог обмануть никакой наряд. Она сразу увидела, что незнакомка была настоящей красавицей.
Между тем молодая девушка вся трепетала от волнения. Ей много раз случалось бывать в опере в Италии и во Франции, но тогда она сидела далеко в верхнем ярусе — теперь же оказалась в блестящей светской толпе. Ей никогда не приходилось видеть англичан в их безукоризненных вечерних костюмах и нарядных англичанок на том фоне, который выгоднее всего выделял их — на фоне грязных старых красных лож Ковент-Гардена.
Робко и восхищенно смотрела она на высокие ярусы и один раз даже повернула голову, чтобы взглянуть на ложи, расположенные сзади, но, встретив предостерегающий взгляд своей спутницы, вспыхнула и приняла строгий вид. Все же она не могла удержаться от того, чтобы по временам не взглядывать украдкой на ложу, в которой сидел тот, кто невольно притягивал ее взор. Он стал ее Ланселотом, героем ее грез — бедное наивное создание.
«Она смотрит на него, я уверена, — говорила себе герцогиня. — Никто другой не мог вызвать этого выражения восхищения». И нехорошее чувство зародилось в ее душе. «А жемчуга вокруг ее шеи настоящие и какие огромные — они крупнее моей единственной нитки». Фреди Мортон проследил за направлением глаз ее светлости и тоже заинтересовался стройной черноволосой девушкой, сидящей в партере.
Он был достаточно благоразумен, чтобы не заговорить о ней с герцогиней, но, обернувшись, шепнул своему соседу:
— Пичи, взгляни в восьмой ряд — вероятно, это итальянка.
Лорд Сент-Остель вошел в это время в ложу, и Фреди Мортон сразу уступил ему место. Никто из мужчин даже не пытался с ним соперничать. Герцогиня отлично умела владеть своим лицом и с милой улыбкой приветствовала его. Поднялся занавес. Алиса повернулась к сцене, и Губерт посмотрел сзади на ее шею. Прежде он восхищался ею. Теперь он обратил внимание на то, что кожа ее не была молода, особенно возле ушей, под волнами пепельных волос. Он почувствовал себя пресыщенным запахом ее духов. И вдруг понял, что она утратила для него всякий интерес, и усмехнулся странной, циничной улыбкой.
«Какие мы все отвратительные животные, каждого из нас привлекает только новый запах: когда исчезает новизна, мы тоже уходим».
Герцогиня быстро обернулась. Она хотела узнать, обратил ли он внимание на девушку, сидевшую позади них в креслах, но его полузакрытые глаза были устремлены в пространство с полным безразличием, и потому она успокоилась и прошептала: «Губерт, что сегодня с вами? Могу ли я вам помочь?» Ее голос звучал нежно. Легкая краска выступила у него на лбу, но он не дрогнул.
— Ничего, тысяча благодарностей, моя прелесть, я вполне счастлив. Мы скоро станем миллионерами, а я собираюсь жениться.
Мужчины всегда жестоки: лорду даже не пришло в голову, что он сейчас нанес герцогине самый жестокий удар, какой она когда-либо получала в жизни, ибо несмотря на свой огромный успех у женщин Губерт совершенно не был тщеславен и никогда не верил тому, что он на самом деле любим. По его мнению, Алиса и подобные ей женщины не имели сердца — его заменял хорошо устроенный механизм. Ведь она должна была понимать, что если он не проявлял ни малейшего намерения жениться на ней в продолжение года, прошедшего со дня смерти ее мужа, значит, с этим было покончено. Намеренно он не обидел бы и мухи, а тем более женской души, но ведь им не были нарушены правила игры между ними, и он не понимал, что эта игра может возвыситься до степени душевных страданий. Алиса принадлежала к его кругу, в котором привыкли к быстро проходящим склонностям и привязанностям. Герцогиня побледнела как мел — даже в полумраке ложи он не мог не заметить этого — хотя привыкла никогда не терять контроля над выражением своего лица, и дыхание ее стало слегка прерывистым.
— На ком, Губерт?
— В пятницу я приду к вам и расскажу все, а теперь давайте поговорим о чем-нибудь другом или лучше всего послушаем Пинкертона.
Все поплыло перед глазами герцогини, она сжала руки так сильно, что ногти одной руки вонзились в ладонь другой, и это привело ее в себя. Кто же ограбил ее? Не было женщины, которую она могла бы даже подозревать. В течение всего последнего года Губерт был также равнодушен ко всем, кого она знала, как и к ней самой. Увы! Это должна быть какая-нибудь иностранка. Странная интуиция или, может быть, шестое чувство, которым обладают даже неумные женщины, внезапно заставило ее еще раз взглянуть на девушку, сидящую в кресле. Это, конечно, не она, потому что Губерт явно ее не знал, но, должно быть, женщина, на нее похожая. Алиса была суеверна — она чувствовала, что мгновенное отвращение, которое она испытала, когда ее взгляд остановился на привлекательном лице сидящей сзади девушки, было предостережением.
Правда, Алиса не имела настоящего права упрекать Губерта. Три месяца тому назад между ними произошла сцена, и она знала, что все кончено, но это не ослабляло отчаянной боли в сердце. Молча сидели они, пока занавес не опустился.